«02 августа. Завтра пойдет первая команда. Если все пойдет удачно, следом отправятся люди ппк А и м — ра Зв. Мне снятся кошмары, но никто, кажется, моих страхов не разделяет. Савельев в Москве с обоими немцами.»

«… бря. Свершилось. Они там!»

Дядя Вася, о котором Рогозин уже успел позабыть, вдруг захрипел, выгнулся дугой, разбив затылок о стену. Брызнувшая кровь попала на руку Виктору, но сразу скатилась крупными каплями вниз — как будто кожа Рогозина была пропитана чем‑то водоотталкивающим. Рогозин прихватил старика за голову и тотчас в его запястья впились две тощие руки дяди Васи, теперь похожие на изломанные ветки с отросшими когтями. Дернувшейся ногой старик разбил фонарь — зазвенело стекло и стало темно.

Теперь только гешины часы RADO блестели в черноте светящимися цифрами.

— Кончаюсь я, — едва слышно прохрипел дядя Вася. — Все, отмучился…

Рогозин хотел вежливо что‑то возразить, но язык почему‑то не повернулся.

— Ключи в Батагай отдай. Припорову Артему, найди его, — попросил старик. — И уходи отсюда. Может хоть ты…

Он замолчал, и Рогозин заспешил:

— Я журнал нашел на столе. Там…

И снова тонкие сухие пальцы попытались сжать рогозинское запястье, но в этот раз сил уже не осталось.

— Нет, — пересохшими губами прошептал умирающий старик, — не было там… журналов. Кишки, требуха на столах. И ничего больше. Обещай…

Он замолчал и Виктор понял, что остался в подземелье один. Что он должен был пообещать дяде Васе — так и осталось загадкой. Наверное, Рогозину следовало теперь соблюсти какую‑нибудь очередную инструкцию, к которым так трепетно относился старый служака? Но все инструкции, которым он так долго служил, умерли вместе с ним.

Журнал, записи в котором стали откровением для Рогозина, вдруг показался глупым и ненастоящим: кто бы позволил на режимном объекте вести такой дневник? Виктор бывал однажды на обычном питерском «почтовом ящике», видел, как трепетно тамошние секретчики относятся к хранимым тайнам. За любую оброненную промокашку доставалось всем — от главного инженера до технички и грузчика. А здесь, на абсолютно секретном объекте, порядки должны были быть по — настоящему церберовские и каждый попавший сюда листок бумаги должен был быть пронумерован, учтен и либо сдан в архив, либо утилизирован на глазах важной комиссии.

Но все же он был — килограммовый пыльный неудобный гроссбух, в котором содержались страшные тайны лаборатории, и откуда он взялся было непонятно. Он теперь просто еще одна загадка из длинной череды подобных, которыми были буквально напичканы эти места, и ответ на которую не очень много добавит к общему пониманию.

Виктор бросил журнал в сидор, потер затекшую ногу, и от этого движения сухое тело дяди Васи сползло по стене, завалилось набок.

Рогозин уже привык к смертям, окружавшим его в последние дни, поэтому горевал недолго. Посидел минут десять возле тела дяди Васи, хотел приложиться к канистре — помянуть, но едва поднес горлышко к губам, как почувствовал накатывающий приступ тошноты.

— Простите, дядь Вась, — вслух произнес Рогозин и отставил канистру. — Я, мы… злились на вас за то что вы дали нам надежду, но не смогли соответствовать нашим ожиданиям. Простите. Это не ваша вина.

Еще несколько минут ушло на сборы: обыск вещей умершего хранителя подземелья в полной темноте, наощупь, укладка покойника — Виктору почему‑то подумалось, что его следует положить в такую же позу, в какой лежат мертвецы в гробах. Зачем и почему — он не знал, но в тот момент это действие показалось важным.

Через полчаса Рогозин выглянул наружу, но за дверью стеной стоял дождь. Он пузырился на дорожном гравии, стекал между камушков в реку, превращая ту во взбесившийся поток.

Виктор, уставший от темноты, уставший бояться и ждать смерти, сел в полуоткрытом проеме, достал из рюкзака пачку сигарет и по примеру Юрика зажал одну сигарету между губой и носом, вдыхая через тонкую бумагу чуть сыроватый аромат табака. Никогда в жизни ему не хотелось курить, не хотелось и сейчас, но эта сигарета стала для него в этот момент символом его прошлой жизни, к которой, он это знал, вернуться уже не удастся, даже если получится выбраться отсюда.

Шумел дождь, почти такой же как в родном Питере — мощный, громкий, свежий. Воздух напитывался влагой, гремела водою река, все было спокойно и привычно. И казалось, что нет рядом никакого Савельева с его монстрами, нет мертвецов, нет наполненного кровью склепа и нет никаких страхов.

Рогозин не заметил как уснул.

Сон впервые за последние дни был крепким и непрерывным, так что когда Рогозин снова открыл глаза, он почувствовал себя отдохнувшим.

Гроза ушла, вечерело. Мокрые камни блестели в косых солнечных лучах, рассыпали тысячи бликов во все стороны. Было красиво и спокойно. Над рекой висела бледная радуга.

Виктор встал, размялся немного, попрыгал, возвращая телу подвижность. Затем, плотно закрыв за собой каменную дверь, пошел к старой пристани, рассчитывая на дядь Васиной лодке добраться до деревни, названия которой он так и не смог запомнить.

Но лодки у разрушенного причала уже не было — только обрывок веревки свисал с коряги.

Рогозин осмотрел его и решил, что веревка просто перетерлась о камни, а лодку утащила река.

Теперь предстояло пройти по размокшей тайге не одну сотню километров вдоль извилистого берега петляющей реки. Но в этот раз Рогозин был уверен, что дойти сможет — в рюкзаке на спине было достаточно провизии, в руках верный карамультук, а в карманах еще три десятка патронов. Для житья в этих краях — маловато, но чтобы выбраться к людям вполне достаточно.

Поначалу все внимание Рогозина занимали две вещи: безопасность, — и за каждым кустом ему мерещились орды инопланетных захватчиков — демонов и налипшие на ноги комья грязи, серьезно осложняющие продвижение.

Дождь основательно размыл грунт, наружу повылазили скользкие корни деревьев, на которых Виктор то и дело поскальзывался, а еле видное за серыми тучами солнце совсем не спешило просушить землю.

Так, падая и чертыхаясь, Рогозин прошел шесть часов, то приближаясь к реке, то удаляясь от нее. Дважды терял ее из виду и в панике возвращался по собственным следам. Сколько удалось преодолеть километров, Рогозин не знал, но подозревал, что не очень много. Поход по хлюпающей жиже выходил совсем не скоростным, а вернее сказать — черепашьим. К тому же петляющая постоянно река, единственный его ориентир в тайге, река, отойти от которой Виктору было непередаваемо страшно, отнюдь не способствовала упрощению маршрута. Кое‑как проковыляв эти шесть часов, совершенно вымотавшись и обессилев, Виктор начал подозревать, что по прямой не прошел и шести километров.

Теперь его уже не занимала безопасность — он решил, что возможные его преследователи точно так же должны были бы измазаться в глине и вряд ли могли передвигаться быстрее.

— Хорошо, что не зима, — подбадривал он себя, поднимаясь на очередную сопку. — Зимой я бы кончился уже давно.

Потом мысли его переключились на тех неизвестных подполковников и майоров, о которых он успел прочесть в загадочном журнале, написанном, казалось, самой нечистой силой. Что заставляло их идти на такие безумные эксперименты? Что толкало на… Он не успел до конца додумать мысль, как в голове его вдруг словно включился свет и вся картина, вся эта сумасшедшая история вдруг заиграла новыми красками!

— Конечно! — вслух произнес он. — Все эти светящиеся, все эти черные юэры и абаасы — это те самые люди, те самые подполы и майоры, которые много лет назад ушли через переход на другую планету! А выглядят они так, потому что демоны, которыми они одержимы, перестроили их организмы под условия той планеты! Твою мать!

От новизны мысли он буквально сел на пятую точку ровно на том месте, где эта идея застигла его врасплох.

— Они вернулись! А мы их начали убивать… Или? Они ведь напали первыми? Нет. Все было не так? Я не видел, что произошло на алтаре, когда мы с Юриком бежали от чокнутых «рыбаков». Если «рыбаки» начали их расстреливать при появлении, то неудивительно. Но ведь черные нападали на нас первыми? Или… Ничего не понимаю. А Савельев, выходит, просто вернул своих людей обратно? И если бы не Юрик с его мистикой, все могло бы… И не Моня с его похотью…