— Вот! Посмотри!
Юрик принял в руки ветхую тетрадь, перевернул несколько страниц, брови его поползли вверх.
— Почему ты не показал мне ее раньше? — спросил он, продолжая листать страницы.
— Не знаю, — пожал плечами Рогозин. — Да ты сам вспомни — как ты вернулся, так мы только и делали что бежали куда‑то, а потом забыл как‑то. Ты что‑то разобрал?
— Ни слова, — покачал головой якут и вернул тетрадь Рогозину. — Ее нельзя потерять. Нужно показать ученым. А сейчас расскажи мне монину историю про это бомбоубежище?
— А как же разведка?
— А что мы сейчас можем разведать? Полный лагерь абаасов, Савельев там со своей собакой, Железноногий — нам туда ходу нет. Рассказывай.
Почти час ушел у Рогозина на воспоминания. Сначала он рассказал монину версию событий шестидесятилетней давности — про ликвидацию лаборатории, потом Юрик потребовал отчета по короткому путешествию в подземелье и Рогозину пришлось вспомнить и это тоже. Все это время якут терпеливо слушал, а иногда задавал редкие вопросы. Иногда он высовывался из‑за скалы к реке — посмотреть на противоположный берег, где все это время ничего не менялось: странные существа ходили без всякого порядка возле дымящего костра, а Савельев и Железноногий монтировали какое‑то устройство непонятного назначения.
— Ты же говорил, что был раньше в том подземелье? — вопросом закончил свой рассказ Рогозин.
— Да, был, — кивнул Юрик. — Только далеко не забирался. Страшно было, да и фонаря у меня с собой не было.
— И что теперь скажешь?
— Не знаю. Теперь я слышал две истории об этом подземелье. Раньше я считал абсолютно правдивой первую, но теперь знаю и вторую. Однако, это не исключает того, что они обе — просто болтовня, а правда заключена в какой‑нибудь третьей. Пока была одна — все было ясно и понятно, теперь появилась вторая и я не знаю — нужно ли мне забывать о первой? Чему верить? Не знаю! И подумай — сколько должно быть лет этому Железноногому — если шестьдесят лет назад он был уже взрослым мужчиной? Восемьдесят? Может быть, девяносто? Сто? Что он делает среди абаасов? Почему не боится Улу? И, кажется, они принимают его за своего? Во всяком случае я не вижу, чтобы его рвали на части и мучали — пытали.
— То есть ты по — прежнему думаешь, что на том берегу — злые подземные духи?
— А ты думаешь иначе? Ты видел, что они сделали с людьми? Ты видел как они выглядят? Если ты все это видел, то зачем спрашиваешь — кто они такие? Глаза есть, а видеть — нету? Совсем ты плохой, Витька. Лучше я посмотрю, что там в лагере?
Он снова высунулся из‑за каменного уступа, но на этот раз надолго — видимо, что‑то начало меняться.
— Витька! Пошли! — окликнул Рогозина Юрик. — На тот берег нужно. Ушли все. К алтарю ушли. И собака ушла. Ветер хороший, в нашу сторону дует — не заметят нас.
— Опять в воду?! — Виктору отчаянно не хотелось снова лезть в реку. — Может, ты один?
— Пошли, Витька! Я один много не унесу. Река не широкая, замерзнуть не успеем, а обратно на лодке поплывем. Быстрее, Витька! Рюкзак здесь оставь, потом заберем. Отсюда поплывем. Нас как раз к лагерю течение снесет. А обратно — на лодке!
Пара лодок и в самом деле была привязана к кое‑как сколоченной пристани, а на одной из них был даже мотор — наверное, кто‑то собирался куда‑то плыть в тот злополучный день, когда все началось.
С замирающим от тоски сердцем Рогозин спустился к воде, несколько секунд собирался с мыслями, наконец решился и матерясь сквозь зубы, складывая весьма странные физиолого — лингвистические конструкции, погрузился опять в реку.
В этот раз она показалась еще холоднее, чем несколько часов назад. Рогозин чудовищным напряжением всей своей воли преодолел сильнейшее желание вернуться, упрямо сделал вперед еще несколько шагов, пока течение не подхватило его и не понесло. Он изо всех сил сучил руками и ногами, но продвигался в нужном направлении с черепашьей скоростью. В рот заливалась вода, несколько раз Рогозин захлебывался и пугался, что стремнина утащит его на дно, но все обошлось. Виктор успел даже согреться в этой неистовой борьбе с природой, прежде чем ноги его задели за дно противоположного берега.
Юрик уже брел по пояс в воде. Их снесло чуть дальше, чем он рассчитал, и теперь приходилось возвращаться. Он пару раз оглянулся, помахал Рогозину рукой, но не остановился ни на одну секунду. Виктор,
Потом недолго они лежали на берегу, приходя в себя. Синхронно стучали зубами и снимали намокшую одежду. По пояс голые, повязав мокрые рубахи и куртки вокруг бедер, наплевав на полупрозрачные тучи комарья и гнуса над головами, они побежали к палаткам. Перед носом Рогозина маячила покрытая «гусиной кожей», серая от холода спина якута и он почему‑то думал, что в условиях Севера монголоидов стоило бы называть «серой» расой, а не «желтой».
— Ты в нашу палатку, Витька, возьми там рации, аптечки, фонари, веревки — все набирай, что посчитаешь полезным и тащи в лодку, а я к Андреевне на склад — за продуктами, — скомандовал якут и сам повернул от пристани направо. — Много набирай, все возьми!
Рогозин почему‑то вспомнил, что лагерь должен был быть свернут еще два дня назад и, следовательно, продуктов должно было остаться в обрез. Он хотел напомнить об этом Юрику, но ноги уже понесли его под откинутый полог.
В боку палатки по — прежнему зияла расширенная кем‑то та самая дыра, что проделал он недавно тем тесаком, что и сейчас сжимал в руках.
Рогозин кинулся к ящикам с припасами, не разбираясь, что лежит в каждом, схватил первый попавшийся и потащил его к лодке. Весу в неудобном ящике было килограммов сорок, он не желал покидать палатку, норовил вырваться из скрюченных от холода рук Виктора, и только приложив к строптивому упрямцу все имеющиеся силы, Рогозин смог выволочь его наружу.
Кое‑как удалось забросить его в лодку, и руки, едва почувствовав облегчение, вытянулись вдоль тела, а ноги мелко — мелко задрожали — будто только что пришлось разгружать вагон с цементом.
Отдышавшись, Рогозин вновь побежал в палатку, схватил второй ящик, затем пришла очередь третьего и четвертого.
Юрик принес четверть коробки сгущенки, две дюжины банок тушенки россыпью — в сетках из‑под картошки, которой тоже приволок килограммов двадцать.
Возле лодки они не задерживались даже для короткого разговора: бросив на дно добычу, спешили за новой, боясь не успеть прихватить самое важное.
— Давай, Витька, давай, — сипящим шепотом на ходу подбадривал Рогозина Юрик.
И Рогозин спешил изо всех сил.
Когда Рогозин тащил четвертый ящик непонятно с чем, но такой же тяжелый и неудобный, как и все остальные, в голову пришла простая и неожиданная мысль о том, что лезть нужно было на соседнюю стоянку «рыбаков» — там и рыба копченая и прочий провиант побогаче. Там же должны были быть ружья, таежное снаряжение. И телефон!
Освободившись от ноши, Виктор понесся в палатку, где жил Савельев, но неаккуратные поиски ожидаемых результатов не дали. Спутникового телефона на старом месте, где привык его видеть Рогозин, не оказалось. Зато прямо на столе лежал пистолет.
Подцепив с раскладушки какой‑то пустой баул, Рогозин бросил в него оружие, не разбираясь, есть ли в нем патроны. Взгляд его упал на переносной металлический ящик для ружей и Виктор прихватил и его тоже — в нем что‑то громыхнуло, он больно саданул твердым боком Рогозина в плечо, но судьба его была решена: вскоре он тоже оказался в лодке.
Виктор уже сделал несколько шагов по направлению к палаткам, когда появившийся вдруг Юрик заорал:
— В лодку, в лодку лезь! Атас идет!
Рогозин на секунду остановился и действительно услышал пока еще далекий заливистый лай пса. Ноги сами понесли его к речке. Он забрался в лодку, стал зачем‑то вдевать весла в уключины, вспомнил о моторе и поспешил к нему — проверить бензин в канистре. Бензина оказалось немного — литра четыре, но этого должно было с избытком хватить, чтобы пересечь реку, даже если придется, заметая следы, некоторое время плыть по реке.
