Ещё одна область, где падежи «помогают» понимать ситуацию, о которой идёт речь, и где без них действительно приходится трудно, это, как мы уже не раз говорили, обозначение пространственных ориентиров. Например, возьмём предложение из двух слов: идти и дом. Что может иметься в виду? «Идти от дома» или «идти домой», «идти вдоль дома» или «идти мимо дома» и т. д. и т. п.? Здесь, как мы знаем, многие языки используют сложные падежные системы, но большинство — вместо падежей (как английский, французский и другие) или наряду с падежами (как русский) используют специальные слова — предлоги (они предшествуют существительным) или послелоги (они следуют за существительными). Предлоги уточняют не только положение в пространстве: мы говорим с Петей; для мамы; из-за плохой погоды и мн. др. С другой стороны, именно предлог — прежде всего предлог with — позволяет отличить в английском предложении инструмент от объекта:

John is drawing a pencil («Джон рисует карандаш»; карандаш — объект рисования),

но:

John is drawing with a pencil («Джон рисует карандашом»; карандаш — инструмент рисования).

Что касается языков без грамматического числа, то они действительно встречаются реже. Искать такие языки нужно прежде всего в Юго-Восточной Азии — в Китае, Бирме, Таиланде, Лаосе, Вьетнаме; есть они и среди индейских языков Северной Америки. Как же обходится язык без грамматического числа, то есть, например, без того, чтобы, говоря:

В комнате поставили стол(ы),

— не уточнить, один был стол или много? А очень просто — совершенно так же, как мы с вами обходимся, употребляя, например, слово лук. Говорящий по-русски скажет:

Я вижу лук,

— совершенно не заботясь о том, была ли это одна маленькая луковица, корзина лука или целая грядка. Если же ему зачем-либо понадобится уточнить количество лука — ну, например, в кулинарном рецепте, это легко сделать другими средствами, например, так:

«Для приготовления этого восхитительного блюда вам понадобится: моркови — 2 унции, черепахового бульона — 4 пинты, лука — три штуки [или: три небольшие луковицы]…»

Очень похожим образом (добавляя, например, специальные слова при счёте того, что нужно считать) и поступают китайцы, вьетнамцы или индейцы, говорящие на языках без числа. И кажется, ничуть от этого не страдают — скорее наоборот.

Выходит, что без любой грамматической категории язык вполне может обойтись. Пожалуй, исключением из этого правила будет вид. От вида язык никак избавиться не может. Вид есть даже в таких языках, где нет окончаний, приставок и суффиксов, как, например, во вьетнамском. Тогда значение вида выражают специальные слова. В таком языке, например, вместо

Поезд остановился

— скажут что-нибудь вроде

«Железный-конь останавливаться-кончиться»,

вместо

Поезд останавливался —

«Железный-конь останавливаться-длиться»,

а вместо

Поезд останавливался много раз —

«Железный-конь останавливаться-возвращаться».

Специальные глаголы (кончиться, длиться, возвращаться), которые будут использованы вместо показателей вида, — не что иное, как вспомогательные глаголы этих языков. Собственно, английское предложение:

Не used to sing at night,

которое лучше всего перевести на русский как «Он обычно пел по ночам» (а буквально оно значит «Он использовал петь на ночь»), содержит как раз такой вспомогательный «видообразующий» глагол. Между прочим, современный английский язык по своей грамматике вообще довольно сильно похож на китайский (только китайский проще) — лингвисты давно это заметили.

Отличие английского от китайского состоит в том, что в английском есть и другие средства для образования форм вида глагола, а в языках, где таких возможностей нет (они называются изолирующими, в следующей главе мы поговорим о них подробнее), вспомогательные глаголы — это единственный способ обозначить вид (совсем не обозначать его, как вы знаете, языки не могут). Кроме китайского и других языков этого региона так устроены, например, и многие западноафриканские языки, говорящие на которых живут на побережье Гвинейского залива, — из них самый известный, пожалуй, язык йоруба в Нигерии. Это и есть самые «бедные» с точки зрения грамматики языки. И, следовательно, как мы выяснили, самые, если так можно сказать, «демократичные» языки — по своему отношению к говорящим на них людям.

Итак, мы узнали, для чего служат в языках грамматические формы слов (они же словоформы). В этой главе мы поговорим о том, как устроены слова и как они образуются в разных языках.

Возьмём такое предложение:

Ошибка на ошибке сидит и ошибкой погоняет.

Сколько в нём слов? Можно сказать, что семь, — между ними шесть пробелов и в конце стоит точка. А можно сказать, что пять, потому что ошибка, ошибке и ошибкой — это формы одного и того же слова. Такой ответ тоже будет правильным — всё зависит от того, что именно называть словом. Во втором случае нашими пятью словами будут такие: ошибка, сидеть, погонять, на, и.

Мы имеем право сказать, что в нашем предложении есть слово погонять, хотя в точности такого слова мы там не найдём. Мы найдём там только слово погоняет. Но так же точно мы не найдём слова погоняет и в словаре: вместо него надо искать слово погонять.

В чём здесь дело? А дело в том, что само слово «слово» мы понимаем двумя способами. Во-первых, слово — это та цепочка звуков (или букв), которая встречается нам непосредственно в тексте. Слово в тексте называется, как вы помните из начала предыдущей главы, словоформой (а иногда и просто формой); мы называем его так, потому что обычно это лишь одна из многих возможных форм — форм… чего? Тоже слова — но «слова» в другом своём значении. Для этого второго значения лингвисты придумали особый термин — лексема (от греческого léxis — «слово, речь»). Лексема состоит из нескольких (а иногда даже из многих) словоформ. Обычно лексему называют, используя какую-то одну из её словоформ, например, говорят: лексема «ошибка». Эта словоформа называется главной, или основной, или ещё исходной; именно она-то и помещается в словаре на первом месте.

Теперь мы можем совершенно точно сказать, что в нашем предложении — я приведу его ещё раз:

Ошибка на ошибке сидит и ошибкой погоняет —

содержится семь разных словоформ и пять разных лексем.

А вот в строчках Лермонтова:

— содержится тоже семь словоформ, но разных словоформ при этом — всего пять, ведь, например, волна в первой и во второй строчке — это одна и та же словоформа (именительного падежа единственного числа). А разных лексем в этих строчках — всего четыре: (волна, набегать, погонять, на).

У каждой лексемы тем больше словоформ (или просто форм), чем больше в этом языке грамматических категорий. Сколько, например, словоформ у русской лексемы ошибка? Их столько, сколько в русском языке разных падежей, да ещё умножить на два числа — единственное и множественное.

Словарь всякого языка состоит из его лексем (или «лексики», как ещё говорят лингвисты). А много ли бывает слов-лексем в языке? Иными словами, насколько большим должен (или может) быть словарь языка? Чтобы прочесть достаточно простую книгу на иностранном языке и понять в ней каждое слово, нам нужен словарь, в который входит не меньше тридцати тысяч слов — при этом, конечно, самые редкие слова в такой словарь не попадут. Но, может быть, это и не нужно?

Всё зависит от того, как, с кем, о чём вы хотите говорить, какие книги читать.