Действительно, ведь если в языке нет грамматической категории времени, это вовсе не значит, что говорящие на нём не могут ответить на вопрос, когда произошло то или иное событие — до того, как о нём заговорили, или после. Это значит всего лишь, что говорящий не обязан каждый раз, употребляя какой-нибудь глагол, сообщать об этом, — он может делать это только тогда, когда это действительно почему-либо нужно самому говорящему. Как видите, в таком языке будет всего лишь больше свободы, чем у нас с вами: не надо — не говори. Язык с грамматикой можно сравнить с игрой, в которой требуется говорить исключительно в рифму. Так говорить можно, но довольно трудно; говорить без рифм или не обязательно в рифму оказывается, конечно, значительно легче.

Вернёмся к времени. В русском языке, как мы знаем, время грамматическое. Но — только для глагола. В формах имён существительных время грамматически не выражается. Конечно, многие существительные обозначают вещи и предметы, которые существуют «вне времени»: чашка, ложка или стол не связаны с моментом речи. Но ведь среди существительных есть и такие слова, как приезд, встреча, задержка, раздумье и т. п. Они так же, как и соответствующие глаголы (приехать, встретиться, задержаться, раздумывать) обозначают ситуации, протекающие во времени. Тем не менее грамматических средств, чтобы это время выразить, в русском языке нет. Но значит ли это, что мы не можем определить или указать время встречи, приезда и т. д.? Ведь мы говорим концерт состоится или состоялся, завтрашняя или вчерашняя встреча, прошлые неудачи, ожидаемые победы, старые раны, бывший тренер команды и многое другое — и во всех этих случаях мы указываем не что иное, как время ситуации. Но указание на время будет, во-первых, не обязательно; вместо:

Вчерашняя встреча с Чарльзом Диккенсом произвела на меня большое впечатление

— можно при желании сказать и просто:

Встреча с Чарльзом Диккенсом произвела на меня большое впечатление,

— ничего не говоря о том, когда она случилась. Во-вторых, время здесь выражено отдельным словом, а не особым показателем в составе существительного.

Таким образом, что такое язык без категории времени, можем легко представить себе даже мы, говорящие на русском языке.

Ещё легче представить себе язык без рода. Собственно, даже в английском языке грамматического рода почти нет: по-английски говорят одинаково — big («большой/большая/большое») или my («мой/моя/моё») и про лиц мужского, и про лиц женского пола, и про неодушевлённые предметы — с любым существительным употребляется одна и та же форма прилагательных или артиклей. «Остатки» рода можно найти в английском языке только у личных местоимений: если пришёл мужчина или мальчик, англичане скажут:

Не came,

— а если пришла женщина или девочка, то скажут:

She came.

Заметьте, что в отличие от русского языка в глаголе род того, кто пришёл, никак не отражается.

Про неодушевлённые предметы, с которыми что-то происходит, говорят it: It happens «Это случилось, произошло» (какое-то событие); It is red «Это красное».

По-русски надо уточнить, что именно красное, чтобы правильно перевести: «Он красный» — если это, например, карандаш или дом, «Она красная» — если это стена или роза, или, может быть, «Оно красное» — если это яблоко или перо.

Вы, наверное, знаете, что it положено обычно говорить и про животных, так что, если русское Он проголодался может относиться и к псу, и к его хозяину, английский язык в таких случаях вполне определённо говорит, о ком идёт речь: если речь о человеке, тогда —

Не is hungry,

— а если о собаке, то только —

It is hungry.

Есть языки, в которых даже личные местоимения не различают рода, — например, армянский язык. И «он», и «она», и «оно» в армянском языке обозначаются одним и тем же словом na. Точно так же устроены персидский, венгерский и тюркские языки — это языки, в которых грамматический род отсутствует полностью. Попробуйте-ка перевести на такой язык, например, заголовок газетной статьи вроде «Он и она» или название французского журнала «Elle» (то есть опять же «Она»)! Впрочем, с точки зрения некоторых языков с пятнадцатью-двадцатью классами и русский язык — очень бедный. Ведь когда сказитель западноафриканского народа фульбе (говорящего на языке фульфульде — помните?) произносит перед своими слушателями такую, например, строчку из баллады о герое прошлых дней:

Он опустил её на землю, он направил её к дому,

— никто не задаёт ему вопросов, всем всё ясно. А мы из буквального русского перевода можем только догадаться, что «он» — это, наверное, и есть герой, о котором идёт речь, но кто же «она»? Слушатели-фульбе это прекрасно понимают: в первом случае «она» — это «нога», во втором случае — «дорога»! Эти слова в языке фульфульде принадлежат к разным классам, и местоимения, соотносящиеся с ними, тоже будут иметь разную форму (первое будет звучать как ngal, а второе — как ngol, и, уверяю вас, фульбе ни за что их не перепутают). Если у вас в языке более двадцати классов, то очень легко бывает обходиться одними местоимениями (ведь сказать «он» тогда можно более чем двадцатью способами!). Русскому языку до такого богатства, понятное дело, далеко.

Язык без падежей, в общем, тоже легко представить: ведь в английском или французском нет падежей, если, конечно, не считать падежей уличных местоимений. Когда по-английски говорят:

Peter gave John a book,

— мы понимаем и переводим это единственным образом: «Питер дал Джону книгу». Значит, мы понимаем, что Питер и Джон — разные действующие лица в этой истории и роли у них разные. Именно это мы и обозначаем в русском языке, когда употребляем имя Питер в именительном падеже, а Джон — в дательном. Англичане эту разницу, конечно, тоже понимают. Ведь если они говорят то же самое, не называя имён, «Он дал ему книгу», то они, как и русские, выбирают разные падежные формы местоимений: Не gave him a book.

Но как же они обходятся без падежей существительных, распределяя роли в предложении? Во-первых, просто догадываются. Ведь в действительности не так уж часто встречаются ситуации, в которых роли можно перепутать. Если у нас предложение с глаголом читать и двумя существительными — девочка и книга, то довольно легко догадаться, кто что читает. Да и кто кого ловит, тоже легко догадаться — помните наше предложение с глаголом ловить и существительными старик, невод, рыба? Не может же, в самом деле, оказаться, что невод ловит рыбу стариком! Так что, если говорить честно, падежи нам не так уж и нужны. Хотя, конечно, бывают трудные случаи, и нам с вами они тоже известны, хотя и говорим мы на языке с падежами. Например, знаменитое предложение (его очень любят лингвисты):

Мать любит дочь.

Здесь два разных падежа, именительный и винительный, но формы их у данных слов совпадают, так что мы оказываемся в точности в положении англичан или французов с их «беспадежными» языками, и причём в абсолютно безнадёжной ситуации, когда угадать, кто кого любит, вообще говоря, никак нельзя. «И всё-таки скорее мать, — подумаем мы, — иначе бы, наверное, было сказано:

Дочь любит мать»,

— то есть слова в этом предложении были бы расставлены по-другому. И такое рассуждение в большой степени верно. Оно не совсем верно для русского языка только потому, что, если бы это предложение было произнесено не обычным способом, а со специальным ударением на первом слове, это значило бы, что понимать его надо наоборот:

Мать любит дочь (то есть «именно мать любима дочерью»).

Но верно, что порядок слов действительно является одной из основных «замен» грамматических падежей. И там, где падежей нет, порядок слов помогает понять соотношение ролей в предложении: сначала главное действующее лицо, потом объект, на который воздействуют, потом инструмент и так далее. В таких языках изменение порядка слов будет означать, что изменились роли у соответствующих «актёров».