- Софи, пройдем пока на кухню? – мама Лины коснулась моего плеча, и я молча проследовала за ней по коридору, оставляя позади сцену, которая предназначалась не для меня.

В маленькой кухне было уже темно, ее освещал приятный светильник на потолке. На столе стояла небольшая корзинка с фруктами – то, что мне всегда так нравилось в доме Лины. Казалось, будто тут всегда все живет. Уютно, тихо, приятно. Это было одно из тех мест, которое невольно воспринималось, как собственный дом.

- Чай будешь? – спросила тетя Лена – так обычно я ее называла.

- Да, пожалуйста, - ответила я, и женщина нажала на кнопку чайника.

- Думаю, они уже скоро освободятся, он здесь уже чуть больше часа. Знаешь, Софи, я ведь не дура. Все понимаю. Она так на него смотрит. Я ее такой уже давно не видела. При нем Лина расцвела за несколько минут. Ты понимаешь, он ей позвонил, сказал, что придет и она тут же ринулась в ванную, вышла с прической и макияжем, - тетя Лена тяжело вздохнула. - Кто бы мог подумать? Ни семья, ни подруги не смогли помочь ей так, как это сделал он.

- Он хороший человек, - сказала я, вспоминая их нежное объятие, увиденное мной случайно.

- Да, прекрасный. Но… Эх, Софи, все было бы намного лучше в этой жизни если бы мы могли просто быть с теми, кого любим, верно?

Она посмотрела на меня взглядом, полным заботой о дочери. Она и сама расцвела. Мать проснулась от того, что ее дочери стало лучше – это называется “семья”. Хотя, пусть это было и едва заметно, но и моя мама беспокоилась обо мне. Только очень тихо и совсем украдкой.

- Простите, - в проеме кухни появился Сергей Владимирович, - о Софи, здравствуй.

- Здравствуйте, - я кивнула учителю.

- Я должен идти.

- Я провожу, - откликнулась женщина, следуя за моим учителем. - Софи, ты пока можешь идти к Лине. Я вам туда чай принесу.

- Да, хорошо, спасибо.

Я неловко поднялась со стула и направилась к комнате подруги. Тонкая коричневая дверь была все так же немного приоткрыта. Я постучала в нее три раза и, услышав тихое «Да», прошла внутрь.

На кровати сидела Лина. Я только тогда поняла, что ее прежде рыжие волосы теперь сменились черными-черными прядями, обрамляющими исхудавшее лицо.

- Лина, твои волосы… - ошарашено произнесла я.

В остальном она выглядела уже лучше. На ней была ее обыкновенная одежда, легкий макияж, который она обыкновенно наносила каждый день. Да и не лежала Лина больше под одеялом, в углу своей кровати. Теперь просто сидела, немного ссутулив спину и свесив тоненькие ножки.

- Софи, - она посмотрела на меня, - он скоро женится.

Не надо было объяснять, кто именно, все и так понятно было. Теперь их объятие приняло для меня совсем другой вид. И если раньше мне казалось, что он пытается ее поддержать, то сейчас я понимаю, что это было самым что ни на есть прощанием для них обоих.

- Лина, я… - я села рядом с подругой, спешно кладя свою руку поверх ее.

- Не надо, мне не грустно, - на ее губах показалось слабое подобие улыбки, - все так, как и должно было быть. Какая глупость, верно? Надеяться на что-то с мужчиной, который в два раза старше меня.

- Лина, послушай меня, - я посмотрела подруге в глаза, - это не глупость, правда. И дело не в том, что ему тридцать и не в том, что тебе шестнадцать. В мире сотни причин, почему двое людей не могут быть вместе. И, будь я тобой, глупостью я бы посчитала то, что в вашем случае это количество дней, которое он пробыл на земле до твоего рождения.

- Ты права. - Лина опустила голову. - Знаю, что ты права, но очень страшно признавать, что он просто меня не любит. Это самая обыденная причина того, почему многие люди не вместе. Неразделенная любовь – как оригинально. - Лина театрально закатила глаза на лоб. - А так… Так у меня хоть красивая история останется. Я лучше врать себе буду. Мне так легче, - она вновь улыбнулась и встала с кровати. - Софи, я хотела извиниться. Извиниться и сказать спасибо. Я так сильно была нужна тебе в последнее время, а ты почти ничего о себе не говоришь. Но теперь, пожалуйста, расскажи мне о том, что сейчас чувствуешь. Жак… Он ведь так и не вернулся, верно?

- Да, он так и не…

***

Мы просидели с Линой еще несколько часов, болтая обо всем, что меня так беспокоило в последнее время. Я удивлялась, как она быстро смогла так ожить. Как она так быстро смогла забыть и запереть все, что болело. Хах… Ничего она не заперла, конечно. Ей было плохо, до криков и рыданий плохо, но она это скрывала. И, в первую очередь, скрывала от себя.

А я не могла. Не хватало у меня сил просто взять и забыть. Я ведь была одной из «тех» девушек. По мне это видно было. По глазам, по лицу, по разговорам – у меня была грустная история. И эту историю я видела в лице каждого прохожего. В любом, у кого были волосы схожего цвета или такое же длинное пальто.

Я думала, что мне придется попрощаться с ним один раз, но я продолжала делать это каждый день. Каждый раз, когда лицо незнакомца окажется не его лицом, каждый раз, когда, вновь и вновь набирая тот же номер, я услышу голос оператора. Страшные муки. Видеть надежду там, где ни один здоровый человек ее не признал бы.

Во дворе нашего дома я увидела свою маму. Она припарковала машину у забора и теперь собиралась войти в дом.

- Мам, - крикнула я, подойдя чуть ближе.

- Софи, милая привет, - сказала мама и сделала пару шагов мне навстречу, - а ты откуда так поздно?

Стоило маме спросить это, как я тут же крепко прижалась к ней. Как давно это было в последний раз? Как давно я обнимала собственную мать? Не помню. Просто тогда, вспоминая лицо матери Лины, я не могла сдержать желания, чтобы кто-то погладил меня по голове. Чтобы родное лицо крепко прижало меня к себе, как будто я - маленький ребенок. Я незаметно сама для себя стала искать в людях поддержки. Во всех людях, что окружали меня. Ведь мне нужна была помощь, чтобы принять решение, которое определенно разбило бы мне сердце.

- Мам, я так устала, - сказала я, крепче смыкая руки за спиной мамы.

- Софи, что с тобой? Все хорошо?

- Я его каждый день на улицах вижу. Он у меня везде. В щелчке фотоаппарата, в серых домах, в длинных пальто – никуда он не уехал, он остался тут, а поговорить с ним нельзя, - мой голос был слабым, всхлипывающим, полностью опустошенным, - я так всю жизнь могу промучиться. Для меня нет никакой Франции, где он теперь живет. В моих воспоминаниях он всегда был и будет здесь. И это пугает.

- Софи, все образумится… - мамина рука легла поверх моих волос.

- Не образумится. Просто так ничего не случится. Я его забуду. Навсегда. Он мне не нужен.

Именно так звучала моя самая большая за всю жизнь. Ложь, произнесенная самой себе.

К одиночеству привыкаешь, но достаточно нарушить его хоть на день, и тебе придется привыкать к нему заново, с самого начала.

Ричард Бах, “Иллюзии”

- Мы вас исключаем, - директриса захлопнула мое личное дело и отодвинула его на край стола.

- Исключаете? За что? – пальцы нервно обхватили края кофты, а губы начали подрагивать от страха.

- Оценки за последние недели с пятерок и четверок скатились до сплошных двоек. Пятеро учителей отказываются тебя аттестовавать, - голос этой полной женщины звучал холодно, словно тысяча ледяных глыб. - Предупреждения делались неоднократно. И я бы смогла закрыть на это глаза, если бы не один случай.

- Какой случай? – где-то внутри меня зародилась слабая надежда, что все сейчас окажется недоразумением.

- Около месяца назад в школу позвонили твои родители и спросили, была ли ты в школе. Я ответила, что да, и что в тот день тебя забрал дядя. По их словам, ты не вернулась домой, а вчера, - директриса повернула ко мне экран своего компьютера, - в сеть выложили эти фотографии.

Я не могла вымолвить ни слова. Не было никакого недоразумения. На экране высветились изображения меня и Жака, выходящего из здания школы. Нас было едва видно, фотографию сделали, похоже, из окон класса, но этого было достаточно, чтобы понять ситуацию неправильно.