6. Снова у Евгении.
Очень длинно и нудно. Придумать что-нибудь острое, мускулистое, ускользающее. Мало поэзии в этом эпизоде.
«Необходимость есть не оправдывает проституирования искусства».
(Один из принципов сюрреализма по Бунюэлю)
2 ноября
Звонил в Шилово, просил Иванова сообщить Ларисе о деньгах, которые я ей послал, заняв у Жени (мужа Вали).
Позвонил сотрудник посольства Британии (кажется, Сандел Тевин) и передал мне желание директора Лондонского Королевского театра «Covent-Garden» просить меня поставить «Бориса Годунова» в 1983 году. Он послал запрос в Министерство культуры к Демичеву. Я сказал, что дам ответ, переговорив с «Гомоном».
3 ноября
Боже, как жить дальше? Надо выкупать вещи из ломбарда, а денег нет и взять негде. А долг в ломбарде — около двух тысяч рублей.
4 ноября
Как тяжело на душе!
Лариса должна была вернуться из деревни неделю назад, а она даже не позвонила ни разу. Что она там делает? Почему не едет в Москву Лариса? Не знаю. <…>
Господи, как все ужасно и плохо. На душе кошки скребут, а тут надо думать о «творчестве». <…>
Как тяжело, неинтересно и скучно жить!
Надо все менять! Надо менять жизнь, отбросить все, кроме возможности служить тому, чему служить призван. Надо собрать все мужество и отсечь все, что этому мешает.
«Искушение Святого Антония»:
Финал — неудержимые рыдания (от невозможности гармонии внутри себя) Антония, которые постепенно переходят лишь в судорожные вздохи, всхлипывания, постепенное успокоение, в то время как взгляд его впитывает секунда за секундой расцветающую красоту мира: рассвет, замершая природа, вздрагивающие деревья, гаснущие звезды и свет с востока, освещающий эту красоту жизни.
Святой Антоний: это и Толстой, и Иван Карамазов, и все страдающие от несовершенства.
Если бы меня спросили, каких убеждений я придерживаюсь (если возможно «придерживаться» убеждений) во взгляде на жизнь, я бы сказал: во-первых — то, что мир непознаваем, и, (следовательно) второе, что в нашем надуманном мире возможно все. Как мне кажется, первое обусловливает второе. Или второе — первое, как угодно. Я понимаю, почему ушедшие от нас души могут тосковать по этой жизни. (Ахматова, говорившая мне после смерти: «А меня по-прежнему любят, вспоминают?», «Как я любила!» — или что-то в этом роде.) Чтобы любить по-настоящему человека: мать, женщину, мать своих детей, мужчину — надо быть цельной личностью, то есть Великим человеком. Такая Анна Семеновна, такой была моя мать, моя бабушка… Такими были жены декабристов. Любовь — это истина. Фальшь и истина несовместимы.
Только что позвонил какой-то критик из «Гомона» и сказал: приеду ли я 12-го в Париж? Я был озадачен и сказал, что я ни о чем не знаю. Он сказал, что приглашены я, Лариса, Солоницын и Кайдановский. И будто бы из Москвы сказали, что я приеду 12-го. Ну, что за мерзавцы!
Говорил по телефону с Шиловым. Просил Володю Иванова и Витю Анашкина съездить в Мясное и помочь Ларисе. Володя сказал, что она хочет приехать 7-го. А кто их повезет в праздник?
5 ноября
Тоска…
6 ноября
Звонил Иванов из Шилова: Лариса заказала машину на 9-ое.
Вечером был на очень интересном спектакле в театре Ю. Шерлинга (Камерный еврейский музыкальный театр). Поздравил Юрия и М. Глуза.
Тоска.
7 ноября
Были с Андрюшей во МХАТе, на «Синей птице». Очень устарело. Слабо, пассивно и нелепо. Мы с Тяпой дома одни, Анна Семеновна тоже. Ужасно на душе — давит… Жить не хочется. Вот она — депрессия. Началось…
8 ноября
Где-то я слышал или читал, что были найдены в древних архитектурных сооружениях детали электронной техники. По этому поводу говорилось, что древние цивилизации знали больше современной. Или что пришельцы из космоса научили их многому. А мне кажется, что если все это правда, то естественней было бы подумать, что просто человечество столкнулось с самим собой (во времени). Ибо время все-таки обратимо. Чего-то самого главного мы пока о нем не знаем.
Сегодня приходил Сенька. Он замотался, синяки под глазами — четыре раза в неделю занятия на подготовительных курсах в Университете, каждый день на работу к черту на кулички. Видимо, все-таки, его из-за меня не приняли. Из-за моих заграничных связей.
9 ноября
Агорафобия — болезнь, выражающаяся в боязни пространства. (С греческого — страх перед рыночной площадью.)
Неожиданный звонок: Татьяна Сторчак из Госкино. Действительно ли я был коллектором, а не корректором? Я ответил, что да, действительно, вот и все. Личное дело. Досье. Для чего? Для Парижа? Если да, что ответить, если поехать придется одному? Или с той же Сторчак? Видимо, на этот раз придется смириться из-за Италии. А стоит ли? Смиряться.
Идея: о человеке, теряющем сына, которого он любит. Тот уходит от него. Любовь без взаимности. Не оборачиваясь, уходит из дома. Он независим и не чувствует ничего по отношению к отцу. Классическая проблема: обреченность родителей любить своих детей и безразличие к родителям детей, ищущих свой путь. (Но ведь есть дети, которые очень любят своих родителей и очень страдают, когда те умирают.)
Начать собирать материал о святом Антонии.
Я убежден, что главное — это система. Валери написал о методе. Система способна организовать человека, сферу его эмоций и интеллект в концентрированное и сжатое целое, способное проявить новые, качественно новые свойства… Система — замкнутый круг, ритм свойственных только ей вибраций, которые возникают лишь в связи с верностью этой системе. Самоограничение — одна из самых традиционных систем, созданных во имя самопознания, во имя поиска Бога.
«Я ценю человека, если он обнаружил закон или метод, прочее не имеет значения».
(Поль Валери)
«Разум есть, быть может, одно из средств, которое избрала Вселенная, чтобы поскорее с собой покончить».
(Поль Валери)
Не помню, записал ли я где-нибудь о том, что в 1962 году в Нью-Йорке я познакомился со Стравинским. Кажется, в русской чайной «Russian tea-room».
Конечно, никакая Лариса не приехала. Ни вечером, ни ночью.
Только прошедший по ступеням познания имеет основание признать знание суетным. Знание как бы оценивается само собой. Отказ от него — результат знания. В этом смысле следует рассматривать обреченность собственному опыту. Ну да это трюизм.
«…Надежда есть только недоверие живого существа к точным предвидениям своего рассудка…»
(П. Валери)
(Неправда. Игра ума.)
Разговаривал с Костиковым. Его позиция: французы слишком поздно пригласили нас на премьеру. Если можно отложить премьеру, то приезд возможен (кажется). На мои слова по поводу того, что французы говорили об обещании им доставить меня к 12-му, Костиков хмыкнул и ушел от прямого ответа. В общем, как всегда: темнят, крутят, врут…
Опять больно… Опять депрессия… Тоска…
11 ноября
На имя Араика пришла телеграмма со студии с угрозой прислать за ним милицию. Хорош. Кинорежиссер. Шпана. А в какое положение он поставил меня перед Тамарой Георгиевной!
Продал «Сюрреализм» за 200 р. Продешевил, конечно, но делать нечего — надо отдать долг, который сделала для меня А[нна] Семеновна].
Звонил некто из французского посольства по поводу премьеры. Я посоветовал ему обратиться в МИД. Они, наверное, намереваются настаивать на моем приглашении.
