NB. Франко обещал поговорить кое с кем насчет встречи с Pertini.

Отар Иоселиани начинает картину в Париже. Сегодня Фабр Лебре (дир. Каннского фестиваля) хотел поговорить со мной.

Замучался я… Нет слов, чтобы описать теперь мое состояние.

Вчера из Амстердама приехала Ольга Суркова. Всю ночь проговорили, и на словах стало ясно, как поступать и как жить дальше. Но всю ночь не спал, мучался, а, проснувшись и очнувшись от чувства неизбывной опасности и страха, был счастлив, что все это только дурные сны и что еще ничего не совершено. А надо — и об Андрюшке думать, и о работе.

Болит сердце. План есть, но от этого еще страшней.

<…> Болит сердце. А сегодня еще началось что-то вроде гриппа, кажется. Ночами снятся кошмары. Просыпаюсь с испугом и сдавленным сердцем.

Был разговор о возможностях, связанных с Пертини. Сначала вроде бы можно было посылать любое письмо, а сейчас (я звонил в Рим) что-то изменилось. Что, не знаю, но надо скорее увидеться с консультантом Р. У него какие-то идеи насчет письма и Андрюши.

Тоскана неузнаваема — зеленая и вовсе не такая красивая, как летом и осенью. Очень печально и плохо для фильма.

Была у нас в гостях Ольга Суркова. Дал ей поручение связаться с Мстиславом R[остроповичем] и [Пером] Альмарком. Она живет в Амстердаме с двумя детьми. <…>

Невероятно тяжелые дни. Монтирую. Трудно.

Написал письмо на имя Pertini. Решится ли он? Если да, то что скажут наши? Назревает свидание с Войтылой (на его имя послано письмо). Ольга С. говорила с Пером: тот прислал большой привет. Очень хороший человек. Намечается возможность (вернее, есть уже) говорить с Мстиславом Ростроповичем. Пока неясно о чем.

Кажется, есть возможность заключить контракт с RAI — итал. общ. — амер[иканцы] на «Гамлета».

«Ностальгия» очень трудна: проста, почти примитивна по форме (то, чего я всегда хотел), но, получив такой материал, стало страшно. Будет или гениально — или полная бездарность.

Случайно наткнулся на высказывание Достоевского по поводу «Записок из подполья»:

Как будто о «Ностальгии». Удивительно! И странность… И дикость тона… И опасность, что «может не понравиться…» И способ смягчить поэзией..! Всё, как у меня сейчас с «Ностальгией». Incredibile![14]

Сегодня утром звонил Сизов. Он пытался дозвониться уже три дня тому назад, но это не удалось. Обвинял и меня и RAI в том, что они нарушили контракт (отменив съемки в СССР), что они не могут вытянуть меня уже три месяца (?!) в Москву. Я сказал, что я между двух огней и не хочу отвечать за юридическую сторону взаимоотношений RAI и «Совинфильма». Он сказал, что все дело в том, чтобы именно я приехал в Москву, что именно во мне все дело, но потом мне пришлось сделать акцент на то, что это официальные переговоры между RAI и Госкино и что я (он меня об этом и попросил) пойду в RAI, чтобы вынудить их точно назвать время переговоров. О месте было дипломатически ничего не сказано. Им — чтобы не спровоцировать мой отказ ехать одному. Мною — чтобы считалось, что смысл моего приезда лишь в этих двусторонних переговорах. Сизов был напряжен, начал разговор со мной на «вы», кончил на «ты». Бедный Сизов! Почему он должен вести это дело вместо Сурикова? Видимо, ему поручили в связи с его важностью и моим к нему уважением, о котором они знают. Ни Суриков же, ни Ермаш со мной в переговоры не вступают. Пока.

Приснился Фридрих Горенштейн (я его еще вчера вспоминал), старый, седой и несчастный.

RAI отправил в Москву телекс, смысл которого заключается в том, что:

1. Никакие пункты контракта не нарушены.

2. Что Тарковскому надо доделывать фильм, поэтому нет возможности для него ехать в Москву.

3. Что советские представители могут в любое время приехать в Рим для выяснения всех отношений, т. к. фильм монтируется режиссером в Риме, RAI в Риме и т. д.

Посмотрим.

Разговаривал с Жиляевым — он только что из Москвы, где видел Шкаликова. Ш. сказал, что Сизов собирается в Рим. Зачем? Ко мне? По поводу Бондарчука? Если по поводу Бондарчука, то будет ли встречаться со мной. Если да, то хорошо. Здесь можно будет уладить все проблемы легче. Если он не захочет проигрывать здесь, то меня не захочет видеть, и тогда будет возможность задать ему вопрос: а почему он не захотел в Риме утрясти все проблемы? Чтобы оставалась возможность тащить меня в Москву? Но тогда их умысел раскрыт.

Посоветовался с Ясем Гавронским. Он одобрил. В Польше все у февраля хуже и хуже. Армию и полицию оплачивают долларами.

В Москве все дорожает. Снова (в который раз) строительные материалы в два раза, лен в два раза, шелк в два раза и т. д. Только вот Андрюша… Господи, помоги…

Вся западная музыка — сплошной драматический надрыв: «Я хочу, я требую, я желаю, я прошу, я страдаю», в конце концов. Восточная же (Китай, Япония, Индия (sic): «Я ничего не хочу, я — ничто», — полное растворение в Боге, в Природе. Восток — обломки древних истинных цивилизаций в отличие от Запада, центра ошибочной трагической, технологической цивилизации. Богоборческой, жадной, головной, прагматической. Именно оттого, что Россия находится между Востоком и Западом, в ней чувствуется иная сущность в отличие от западной — смертной и ошибочной.

Жду новостей от Пертини. Завтра приезжает Пер.

Неужели…

Итак: вот уже несколько дней как Сизов в Риме, но не объявлялся. (Звонили домой и узнали.) Меня «вызвали» с Ларисой в посольство (как оказалось, по просьбе Сизова) к Жиляеву и Пахомову. «Надо ехать в Москву вместе с Ларисой, у которой кончается 18-го срок пребывания» (?). А у меня в апреле. Утрясти это надо почему-то в Москве. (Чтобы задержать Ларису в Москве.) Затем проработать какие-то «производственные» дела и обсудить планы на будущее. Я ответил, что все это ерунда, что есть решение ЦК о возможности заключить контракт с Ларисой и мной на весь срок. Да, будто бы у Ларисы было разрешение на 3,5 месяца, которое без ее вмешательства продлили до 18 февраля, а остальное Комитет берет на себя (все вранье). «К Вам очень хорошо относится Ермаш».