Свой «Солярис» я сделал. Он стройнее «Рублева», целенаправленнее и обнаженнее. Он гармоничнее, стройнее «Рублева». Хотя при чем тут сравнения? Сделал и сделал, и кончено об этом.

Сейчас следует думать о «Белом дне» и искать способ пробить «Высокий ветер» — новое название для «Ариэля». Кстати, надо придумать, как заменить эти три имени персонажей. Пусть будут так:

Ариэль — Филипп

Хайд — Деккер

Фокс — Клаф, Брук, Ройс, Филдс, Крукс.

N.B. Не забыть — повесть: память — настоящее — мечта, фантазия.

Романов не принимает картину, не подписывает акт, считает, что я не сделал никаких поправок. Сизов ждет меня к себе в четверг, будет, очевидно, подбивать меня на поправки. Какие? Снова начинается эпопея в духе «Рублева».

Вечером звонил из Еревана Баграт, сказал, что в воскресном «Юманите» был отчет о чествовании Луи Арагона в связи с его юбилеем и что он будто бы сказал, что у него есть два любимых фильма, которые он хочет, чтобы ему показали. Один из них Годара «Безумный Пьеро», а другой — «Рублев». Надо найти газету и прочесть.

Выяснить о Савонароле. О его отношениях с Ботичелли.

Написал письмо Беате насчет «Ариэля».

Андрюшка заболел, грипп, наверное, от меня заразился. Очень я беспокоюсь… Он всю ночь не спал, плакал, наверное, была температурка. Он стал уже что-то бормотать на разные лады — ужасно смешно. Зубы у него еще лезут очень энергично. Скорее бы он выздоравливал.

На что же теперь рассчитывать? Скорее всего, опять без работы сидеть несколько лет? Надо срочно отстроить дом, меняться квартирами в Москве, доставать ГАЗ-69 и окапываться в деревне.

Неужели они действительно хотят скандала, похожего на «Рублева»? Просто не верится. Во всяком случае, Романов этот скандал получит. Интересно, как они будут реагировать на зарубежную прессу, связанную со скандалом по поводу «Соляриса». А поляки? Редкостные дураки. Я еще подожду немного, да и расскажу кое-кому, в чем дело. Сейчас узнал о том, что будто бы Наумов добивается акта о сдаче картины. Даже если ему удастся это благодаря отсутствию Романова, то ведь Романов вернется…

Неужели опять сидеть годы и ждать, когда кто-то соизволит выпустить картину? Что же это за поразительная страна, которая не хочет ни побед на международной арене нашего искусства, ни новых хороших фильмов и книг? Настоящее искусство их пугает. Это, конечно, естественно; искусство, без сомнения, противопоказано им, ибо оно — гуманно, а их назначение — давить все живое, все ростки гуманизма, будь то стремление человека к свободе или появление на нашем тусклом горизонте явлений искусства. Они не успокоятся до тех пор, пока не уничтожат все признаки самостоятельности и не превратят личность в скотину. Этим они погубят все — и себя, и Россию.

Завтра иду к Сизову — он объяснит мне, что происходит с «Со-лярисом». Наверное, будет уговаривать, склонять, убеждать. Ну, да мне не привыкать…

Надо будет прочесть повесть Короленко, о которой говорил Фридрих, — там что-то о глухой жизни сибирских крестьян, о предрассудках и проч[ее]. Может быть, что-то в духе «Аукалок». Экранизация все-таки более легкий путь.

Мне почему-то кажется, что экранизировать следует несостоявшуюся литературу, но в которой есть зерно, которое может развиться в фильм, и который, в свою очередь, может стать выдающимся, если приложить к нему свои способности.

Картину Романов не принимает. Я получил список поправок, которые не смогу выполнить:

1. Сократить фильм не меньше чем на 300 метров. (!?)

2. Выбросить сцену самоубийства Хари.

3. Выбросить Город.

4. Выбросить сцену с Матерью.

5. Платье, которое разрезает Крис, — тоже убрать.

6. В финале убрать льющуюся воду.

Ничего этого я делать не буду, конечно.

Сегодня поздним вечером посмотрел на небо и увидел звезды… У меня возникло такое чувство, что я их вижу впервые. Я был потрясен. Звезды произвели на меня ошеломляющее впечатление.

29 приехал на студию Романов, и мы сдали «Солярис», без единой поправки. Никто не верит. Говорят, что наш акт о сдаче фильма единственный, подписанный собственноручно Романовым. Видно, его кто-то очень напугал. Я слышал, что Сизов показывал картину трем неизвестным, которые руководят нашей наукой, техникой и прочее. А они чересчур пользуются авторитетом, чтобы их мнение могло остаться без внимания. В общем, какие-то чудеса, чтобы верить в благополучное окончание.

Сегодня (т. е. вчера) звонила Т[амара] Г[еоргиевна]. Она утверждает, что Сизов посылает «Солярис» в Канн. Вполне может быть. Сегодня приезжает генеральный депутат Каннского фестиваля. (Звонил Познер и говорил.)

Надо как можно скорее запускаться со следующим фильмом. То ли с «Белым днем», то ли с «Отречением» — новое наше название для «Ариэля». Надо скорее прочесть «Ариэля» (как я думал) у Коли Шишлина, потом надо ехать в Ереван, в любом случае, надо скорее запускаться с новой картиной, чтобы не остаться без заработка.

Вечером. Увлекся дзеном. Сейчас читаю чью-то диссертацию или просто исследование о Коане. Очень интересно.

Вот мне исполнилось 40 лет. А что я сделал к этому времени? Три жалких картины — как мало, как ничтожно мало и плохо.

Сегодня мне приснился странный сон: будто бы я смотрю на небо, а оно светлое-светлое, тусклое, и высоко-высоко медленно кипит как бы материализованный свет, словно волоконца солнечной ткани, похожие на шелковые и живые стежки на японском крепе от вышивки. И мне кажется, что волоконца эти, эти светоносные и живые нити двигаются, плывут и становятся похожими на птиц, парящих недостижимо высоко… Так высоко, что если птицы будут терять перья, то перья эти не упадут, не опустятся на землю, а улетят вверх, унесутся, чтобы навсегда исчезнуть из нашего мира. И течет, опускается оттуда же тихая, волшебная музыка, то ли музыка, похожая на колокольчики, то ли курлыканье птиц, похожее на музыку. «Это журавли», — вдруг услышал я чей-то голос и проснулся. Странный, прекрасный сон. Мне иногда снятся чудные сны.

Сизов едет в Америку и везет с собой «Солярис».

Сизов не взял картину в Америку, чтобы не испортить Канн. «Солярис» едет в Канн. Фестиваль с 4—19 мая. Едет Баскаков, я, Банионис и Наташа Б[ондарчук].

Были с Ларисой в Ереване. У Баграта дела какие-то мутные. Не успевает начать съемки. Что-то скучно мне стало с армянами как-то. Они никчемные какие-то. Сос очень мил.

10-го лечу в Париж. В Канне 13-го премьера «Соляриса». Мне не очень-то верится, что будет какая-нибудь премия. В программе сильные картины: Петри, Поллака, Янчо. Ну, да там увидим.

Был у Сизова. Он будет готовить документы для того, чтобы нам доплатили деньги за «Рублева».

Володя Высоцкий предлагает нам в сентябре ехать по приглашению во Францию к Марине. Может быть, в этом есть смысл.

Отдал в перепечатку «Белый день» и «Отречение». Буду делать то, что пройдет. «Белый день» может быть великой картиной, но делать ее очень трудно. «Отречение» может быть большой традиционной картиной с уклоном в интеллектуализм с грандиозным финалом.