Наконец, он нащупал нечто искомое в туманной островной стране, о чем с неизбежной грустью и тоской написал:

Я здесь был рожден, но нездешний душой О зачем я не ворон степной?

…

На древней стене их наследственный щит И заржавленный меч их висит. Я стал бы летать над мечом и щитом, И смахнул бы я пыль с них крылом;

И арфы шотландской струну бы задел, И по сводам бы звук полетел; Внимаем одним, и одним пробужден, Как раздался, так смолкнул бы он.

Но тщетны мечты, бесполезны мольбы Против строгих законов судьбы. Меж мной и холмами отчизны моей Расстилаются волны морей.

Так мальчик нащупал в себе глубоко спрятанную древнюю страну Шотландию, и не в географической карте, по которой любил блуждать пытливый царскосельский лицеист, а теми чувствами, которые открывают нам большие тайны мироздания. Словно Бог на мгновение приподнимает завесу над ними.

Так стал он избранным, чувствуя некую отрешенность от реальности, потому что человеку избранному всегда дается много больше, чем, на первый взгляд, способен он иметь. И порой он не знает, как распорядиться таким даром в своем земном существовании. В этом, пожалуй, самая большая проблема поэтов и мудрецов.

И у мальчика не было ясного представления о том, что содержится на земле, ибо все есть, вопрос лишь в том, как скоро мы добираемся до истины, чтобы найти самую важную для нас весть – о нас самих, кто мы на этой земле, откуда и куда идем.

Как видно, в одном из своих рождений Лермонт-стихотворец заблудился, оказавшись в огромной заснеженной России, куда привели его шотландские предки по имени Лерма.

Был он уже корнетом Царскосельского лейб-гусарского полка. Но более всего другого был он уже Поэтом!

Всем – и современникам, и потомкам – всегда казалось, что российский Лермонт-стихотворец был слишком одинок в этой жизни. Пожалуй, в этом заключалась самая большая его загадка.

Никто не мог постичь тайн его души, а бабушка – самой большой ее заботой было оградить любимого внука от бед!

Может, было неуютно шотландскому Лермонту-стихотворцу в заснеженной России?

Но Бог ничего не совершает бесцельно. Не потому ли Он прислал его в Россию, что здесь живет так много грусти, и есть столь необъятный простор для ее воспевания? И не для того ли так рано Бог призвал к себе юную женщину, давшую жизнь поэту, чтобы научить его истинной боли страданий?

Муза ребенка-поэта стала всепоглощающе печальной, а стихи его были мудры тысячелетней мудростью. И был этот человек порой так отстранен, так неприкаян, так не боялся утратить своей жизни: то рвался он на Кавказ, пылающий войной, то принимал все вызовы на дуэли, на которых неизменно стрелял в воздух, ибо ценил чужую жизнь, в отличие от своей.

Он умел зло смеяться над чьей-то натурой, но умел и сострадать. Он бывал всяким, и мир тоже был к нему неодинаков.

Имей он с детства полное счастье…, да нет же, не мог он иметь счастливого очага, ибо судьба у него была другой. Он должен был грустить о своей бесприютности в мире и воспевать ее.

И в отчаянии некой безысходности своего существования, взявши в себя библейский грех, пел он Демону. Но Бог прощал его страдающую душу, вложив ему в уста чудесную молитву.

Метался Томас в теле последнего Лермонта-стихотворца, чувствуя, что нет у него времени дожить до глубокой старости, мечтая, как счастливец Пушкин или мистический Гоголь, уйти под конец жизни в монастырь.

К слову, никому из этих гениев не довелось сделать этого. Как видно, Богу бывает нужен весь опыт страстей, любви и одиночества избранных. А более других испытывал он душу Лермонта, самого юного мудреца печали.

Что же за страна такая – Россия, за которую всегда так бьются иноземцы, чтобы завоевать ее? А те, кто попадает в нее неведомыми путями, чтобы остаться в ней навсегда, уже совсем с иной душой, российской, рвутся служить ей изо всех своих сил и дерутся за нее на фронтах так, что и смерть бывает не страшна.

Что же страна такая Россия, которая чаще всего не защищает лучших своих сыновей, а отдает их на растерзание?

Едва успел пасть от руки нечестивого Дантеса, приемыша нечестивого Геккерена, великий сын России Александр, семя жизни которого так долго вызревало – от Мстислава Храброго, рода-племени Владимира «Красно Солнышко», крестившего Русь, Александра Невского, бояр Всеволожских, князей Холмских, петровских флотоводцев Головиных и прочего великого и простого люда, строившего Россию.

А рука с пистолетом уже ищет новое драгоценное для России сердце – Лермонта-стихотворца! Но тот, играя своим единственным оружием – смехом, не думая об опасности, не боится назвать «безотечественным иноземцем, дурно говорящим по-русски» самого высокопоставленного графа в государстве российском, и вправду сына беглого австрийского солдата, бросившего свою армию. Лестью, а значит, нечестивостью, подобрался тот к самым верхам царского двора.

И клеймил Лермонт всех подобных ему в защиту чести великого своего собрата-Поэта. И сам имел честь быть Поэтом России!

Было в мире множество великих поэтов, Александр Пушкин был королем русских, Фридрих Шиллер – немецких, Джордж Байрон – английских, но юный поэт Лермонтов стал всемирным королем печали, последним Лермонтом – стихотворцем, которым Бог возжелал наградить Россию.

Творец не дал ему прекрасной внешности Томаса, а дал, как сочувственно сказала дама из высшего общества, насладившись с ним беседою – «душу поэта, которая плохо чувствует себя в небольшой коренастой фигуре карлика».

«И скучно, и грустно и некому руку подать в минуты душевной тревоги», – говорит он людям и Богу. Черные, как маслины, глаза горят огнем, а легковесные дамы и щеголи большого света видят в нем некрасивого, с мрачным взглядом, язвительной улыбкой и совсем не видят его огня.

Бежит он на Кавказ, где ищет со страстью воина боя или со страстью художника уединения, с жадностью оглядывая холмы и горы, рисуя их, мечтая и говоря со своими героями, которых исторгает из глубин кавказских.

Тоскует по любви своей, спешит назад, в столицу. Но еще хуже душе в императорском подворье. А Судьба уже нащупывает руку для прицела в сердце. Ближе, еще ближе!

Судьбой подвигается он к последнему своему приюту, вернувшись к горам и холмам Кавказа, где бьют из глубины земли горячие источники и напоминают они вечному стихотворцу другую родину и ту страну, в которую увезла его когда-то Прекрасная дама.

Однажды вечером он, как и его герой, хлещет коня, чтобы догнать ее карету, но тщетно, это не Она! Над ним высокое кавказское небо с мириадами звезд, одинокая луна, и он один посреди мира…

Одна гроза разразилась на две стороны – Шотландию и Кавказ, одна страшная гроза!

Над Эрсилдунскими холмами грохотал гром, потоки ливня омывали вершины холмов и неслись вниз, к подножью, образовывая бурлящие реки. То же самое было и над горой Машук в Пятигорье, под которой стоял Поэт, спокойно ожидая ответного выстрела. Свой он сделал в воздух, высоко подняв руку с пистолетом, чтобы видел противник, стоявший не по законам дуэли, а, по попустительству секундантов, всего в нескольких шагах, откуда промахнуться было невозможно.

Отчего-то он ЗНАЛ, и потому выстрелил в воздух, возвещая Вселенной, что сейчас уйдет, вот только подождет, пока наведет враг на его сердце дуло пистолета.

Еще одна человеческая душа, посланная Богом для того, чтобы мы говорили с Ним на Его языке, завершала свой путь познания земного бытия.

Выстрел прозвучал. Лермонтов упал. Его тело сорвалось со скалы…

И в тот же миг с Эрсилдунского холма сорвался огромный валун. Он долго катился вниз, и звук его падения заглушали раскаты грома, разрывая ушные перепонки зверей и птиц.

Лермонтову казалось, что он несется на том самом коне, который вез его много веков назад.

Он мчался на сером борзом коне, и только Ангелы видели, куда направил он его бег – в милую сердцу Шотландию. Вот долина, вот уже река, пока еще темно, но скоро ослепительный свет вырвет его из сырого и мрачного ущелья!