Вскоре к нам пришёл сосед, и сказал, что ружье отца, а оно было хорошее ружье, и охотник никогда не отдаст его в чужие руки, потому что оно пристреленное только на него, видели в руках одного из тех молодчиков, навстречу к которым вышел мой отец. А это могло значить только одно. Отца убили. Но мама рассердилась, она кричала, что ее мужа нельзя убить, он сам, кого хочешь, убьет.

И вот месяца через два, в начале зимы, за окном разыгралась вьюга. Мама разбудила меня, и, смеясь, сказала, что отец идет, он позвал ее, и они скоро вернуться. Она выскочила в одном платьице, только накинула на себя куртку. Не знаю почему, мне стало страшно, я расплакался. Мои всхлипы разбудили бабушку. Она долго выясняла, что я плачу, а когда я рассказал ей, растормошила деда, и они побежали созывать соседей. Маму нашли утром. Она упала, и умерла. Вот и все!

— И вы не отомстили тем? — послышался сзади голос Младшего.

— Я нет. Был маленький и долго болел. Но нашего соседа-охотника позвали как-то в проводники к деловым людям, решившим развлечься в заповеднике. Он вскоре вернулся, принес нам ружье отца и, молча, поставил около печки. Потом пошёл, созывать подмогу, искать тех горе-охотников. Но их так и не нашли.

— А что значит охотник? — спросил Старший.

— Человек, который следит за равновесием животного мира в заповеднике. Он не такой уж большой, и если будет много зайцев или лосей — погибнет лес, если будет много волков, то погибнут остальные звери.

— И они убивали, по их мнению, лишних зверей? А какое они имеют право брать на себя смелость решать, кто лишний, а кто нет! — возглас возмущения жреца привел меня в чувство. Я встрепенулся, возвращаясь из родного дома в чужую пещеру.

— Случай, Старший, — отрезал я, — кто под пулю попадет — тот и лишний. Это необходимость! У нас нет больше диких лесов. Все вырубили. Только заповедники. И там не природа сохраняет равновесие, потому, что слишком мало осталось зверей, а люди! Как у нас говорят искусственная среда.

— Дикость! — воскликнул жрец.

— Не знаю, может быть для вас, и дикость! А для меня — единственная возможность сохранить леса моей планеты. Поверь мне, они очень красивые!

— Коста, а ты убивал животных? — тихо спросила Принцесса.

— Нет! — резко ответил я, немного помолчал, и снова вернулся мыслями домой, в то счастливое время:

— Когда я был совсем маленьким, дед как-то взял меня с собой в лес. И там я встретился с медведем. Это такой огромный лохматый зверь. Мы увидели друг друга неожиданно. Я так испугался, что не мог двинуться с места…

— Как я, — прошептала девушка.

— Я говорил тебе, Принцесса, что это естественно. Это страх. Некоторые бегут, а некоторые застывают на месте. Последнее предпочтительнее.

— Почему? — задал вопрос Средний. В нем чувствовалось любопытство испытателя.

— Когда бежишь, ты показываешь свой страх, зверь чувствует это, в нем просыпается его звериное понятие: тот кто бежит — добыча. Как правило, такие люди погибают первыми. Если остался на месте, не двинулся с места, зверь какое-то время размышляет, кто ты, и какого подвоха от тебя ожидать, и появляется мизерная, повторяю, мизерная надежда что-то придумать и остаться в живых… — попробовал объяснить я. Не знаю, насколько у меня это хорошо получилось, но вопросов больше никто не задал.

— И что тот зверь, медед? — напомнил Младший. Он уже сидел около Среднего, и во все глаза смотрел на меня.

— Медведь? Ничего! Просто мы стояли и смотрели друг на друга. Подошёл мой дед и попросил его уйти. Медведь зарычал и ушёл. А я долго потом не мог забыть его глаза. В них было любопытство. С тех пор я не могу убить ни одно животное, — Младший хмыкнул, и я поправился, — правда, если оно на меня не нападает. Если зверь хочет меня убить, то я должен опередить его. Таков закон: в критической ситуации или тебя убьют или ты убьешь.

— Дикий закон! — огласил свой вердикт Младший, и посмотрел на Старшего, ожидая поддержки. Тот опустил голову и молчал.

— Да, — согласился я. — Только этот дикий, как ты говоришь, закон, позволил нам всем остаться в живых!

Младший смутился.

— Поэтому ты и не стал охотником, — озвучил свои мысли Средний.

— Но, если ты не захотел стать охотником, чем же ты занимался у себя в роду? — спросил Младший.

— У нас нет родов, — устало проговорил я.

— Но ты же вернулся к бабушке и деду? — воскликнула Принцесса.

— Вернулся, но их уже не было в живых. Пока я был в армии, они умерли.

— А что такое армия? — задал вопрос Средний.

— В нашем мире, — попытался я объяснить, — когда мальчик вступал в возраст совершеннолетия, он должен решить, кем хочет стать. Если у него есть задатки космонавтов, он идёт в летную армию, чтобы стать астронавтом. Если же нет, идет, как я в амию Спасения, учиться выживать в мире, который захлестнули катастрофы. Регулярные части, первыми прибывающими на место бедствия, чтобы спасать людей, и то, что еще можно спасти. Ну, а когда вышёл срок службы, и я вернулся домой, там было все чужое. В нашем доме жили другие люди, прыгали и смеялись чужие дети. Хозяин вынес мне то, что осталось от моей семьи. Ружье отца и картины матери. Конечно, я мог остаться. Но не мог. Там все было чужое.

— Я понимаю тебя, — сказал Средний.

— Спасибо, — кивнул головой.

— А то ружо? Ты взял его с собой? — не унимался Младший.

— Нет, зачем оно мне. Я пошёл в дом к соседу, который принес нам его, так же молча, как и он когда-то, поставил его около печки. Старый охотник сидел за столом вместе со своей женой и что-то мастерил. Он посмотрел на меня и спросил: — Ты уверен, сынок? — Я кивнул.

— Ты всегда желанный в моем доме, — сказал он, — Я уважал твоего отца, твой дед был моим другом.

— Я уезжаю навсегда, — пробурчал я.

— Тогда прощай! — и он опустил голову, продолжая что-то мастерить. Вот и все!

— А… — Младший еще что-то хотел спросить, но я опередил его.

— Старший, но нежели ничего нельзя сделать, чтобы эта ваша сила Рода вернулась?

— Пока ни к одному человеку, кто ее потерял, она не возвращалась, — отмахнулся он.

Я перевел взгляд на Принцессу, она широко раскрытыми глазами смотрела поверх голов своих мужчин.

— Ну, — нетерпеливо проговорил я, — говори же…

— Она есть у вас, — выдохнула Принцесса, и закричала, вскочив на ноги, — правда, есть! У тебя — она посмотрела на Старшего, — она такая же сильная как у Косты! У тебя, — она выбросила руку в сторону Младшего, — она увеличилась раза в три, а у тебя, — она смутилась, глядя на Среднего, — она маленькая и неровная. Но есть, а еще вчера вообще ничего не было!

И от избытка чувств девушка бросилась на шею жреца. Трое раттерианцев остолбенели.

— Ну, вот, — я потянулся и удовлетворенно хмыкнул, — а разве могло быть по-другому. Здоровые мужики, а какого-то света там нет. Главное, чтобы женщина захотела увидеть, и тогда обязательно увидит! Молодец, Принцесса!

И довольный, вышел из пещеры. Когда я вернулся все четверо сидели у костра и о чем-то возбужденно перешептывались. Увидев меня, Старший встал, подошёл ко мне, и что-то хотел сказать.

— Старший, — отмахнулся я, — уволь от расспросов, сегодня я и так, был как на допросе. Хватит, я хочу спать. Мне скоро на дежурство вступать.

И молча, прошёл в угол, вытащил свой плащ, завернулся и скоро уснул. Разбудил меня тихий звук песни, незамысловатой, но до боли знакомый. Я прислушался. Повторяющиеся слова «баю-баюшки-баю» навели на мысль, что это колыбельная. Я приподнялся на локте. У костра сидели Средний и Принцесса, она держала его ладонь в своих руках и пела. А по его щеками текли слёзы, которые он и не думал вытирать. Голос у девушки был слабый, но на удивление мелодичный, и в нем чувствовалась такая материнская доброта и нежность, что мне стало стыдно. Будто я подсмотрел что-то очень интимное. Я натянул одеяло на голову и затих. Скоро песня умолкла.

— Ты эту песню имел в виду? — спросила девушка.

— Да, — голос Среднего глухой с надрывом. — Как ты думаешь, моя сила сможет восстановиться? Как у Старшего?