— Что? Настоящие гырхи? Ты их видел?

— Нет, лично я не видел. Утром меня разбудил стражник, и попросила сбегать в город за Агнаром. Он к семье пошёл ночевать. Мне пришлось переполошить весь дом. Он выскочил испуганный и лохматый. Мы с ним побежали к Хранилищу, а там уже Раджан стоит. Злой, как змея, которую потревожили:

— Представляешь, — говорит своему другу, — твои стражники уверяют меня, что в Хранилище были гырхи? Тебя не нашли, разбудили меня, и давай сказки рассказывать.

— Мы же поставили хороший заслон против Гырхов — пожимает плечами Агнар, — следы есть?

— В том-то дело, что нет!

Но тут один из стражников начинает рассказывать, что они услышали из Хранилища вой маленьких гырхов, по их подсчетам штук шесть выли. Он и его напарник открыли дверь, малыши бросили врассыпную. Один щенок прыгнул первому стражнику на спину, тот упал, нос разбил, и руки поранил, ссадины самолично видел, уточнил Палетик. А на второго напал взрослый самец, повалил его на спину. От страха тот зажмурился. А потом все стихло.

— Хорошо, пойдем, посмотрим, — сказал Раджан, и они ушли. Меня оставили у входа. Вдруг прибегают Малаф — это один из советников и Тауро, наш храмовый музыкант. Я им объясняю, что в Хранилище заходить нельзя, там гырхов видели. Так Тауро сбил меня с ног и бросился внутрь, а Малаф побледнел, облокотился о камень у входа и застыл как изваяние. Пока мы стояли, подошли Сюа и Кэрт. Кэрт как увидел Малафа, так и заскрипел зубами: — Что ты тут делаешь? Ты должен быть в Храме избранных! Благодари за заступничество Верховную жрицу, я бы вас всех к ответу призвал!

Обычно Малаф важный, на всех свысока посматривает, а здесь голову отпустил и поспешил прочь. Тут и Раджан со стражниками выходит и смеется над ними, те затылки почесывают. Увидел Сюа и направился к ней, вдруг чья-то рука хватает его за плечо, и резко поворачивает к себе. Даже я испугался. Это оказался Тауро, глаза испуганные, рот перекосился, губы шевелятся, а слов не слышно, а потом, как броситься перед Верховным советником на колени. Мы все так и застыли в изумлении. Только Агнар не растерялся, поднял бедного музыканта, отвел в сторону, что-то сказал ему, видимо успокаивал, а тот сознание потерял. Мы все бросились к нему. Сюа надавала ему по щекам, бедолага открыл глаза и забормотал: — Простите, я не хотел…

Кэрт поднял Тауро, встряхнул его за плечи, и с яростью проговорил: — Защиту решил искать? Ну, уж нет! За свой проступок будешь отвечать. Быстро в Храм!

А тот заулыбался: — Согласен! Хоть на всю жизнь! — И припустился по дороге. Все с удивлением воззрились на него, как на полоумного. Я не стал ждать, пока меня заметят и пошлют на кухню. И последовал за ним. Спрятался за кустами и наблюдаю. Так вот пока в засаде сидел, видел, как Храм избранных гуськом мужчины идут, как нашкодившие ученики, глаза опущены, плечи уныло обвисли. Больше десятка насчитал. Протиснулся в Храм, я там частенько на посылках бегаю, и спрашиваю: «Неужели, новых учеников набрали?» А мне с таким загадочным видом отвечают: — Это наши заготовители…

Интересно, что Белое братство заготовлять собирается?

Можешь рот закрыть. Я все сказал.

Девушка смутилась и опустила лицо: — Грубый ты, Палетик!

Мальчик вытаращил глаза и приоткрыл рот, передразнивая Веду: — Все вы девчонки от любопытства дуреете.

Девушка надула губы, встала и отошла к водоему, села на бортик, опустила руку в воду и задумалась. Со слов ее помощника выходило, что дядя Ботики и не такой уж плохой. Вон как перепугался за племянницу.

А Палетик по-своему понял, движение маленькой весты, и, подойдя к ней, стал извиняться: — Ну, что ты, в самом деле? Я же пошутил!

Веда не ответила, и долгое время сидела, молча, не замечая, как топчется за ее спиной смутившийся мальчишка. Потом спросила: — А сколько лет этому Тауро?

— Ну, он ненамного старше меня. Совсем недавно вошёл в возраст совершеннолетия, а что?

— Просто спросила.

— Ни с того ни с сего девчонки никогда не спрашивают о возрасте парня, скажи, уж влюбилась…

— Палетик, вот смотрю на тебя и думаю, ты или дурной или еще маленький, что не скажешь, все — бред. Ты хоть изредка думай, когда говоришь…

— Вторая Хара нашлась! Не нравлюсь — совсем могу уйти…

— Значит, маленький, — улыбнулась девушка и протянула ему руку — Мир?

— Ладно, мир, — проворчал Палетик, и, встрепенувшись, спросил: — Ну, и что ты там услышала?

— Послушай сам.

Помощник приложил ухо к стенке лоханки, его глаза широко раскрылись, — поет, честное слово, поет.

— А я думала, когда вода поет, она журчит, а не ухает, — задумчиво проговорила Веда.

— Так, то бегущая вода. Давай, крышку откроем.

И они осторожно, убрали крышку и застыли в изумлении. В лоханке медленно и тяжело колыхалась красно-синяя загустевшая вода. Цвета не смешивались, а существовали рядом, и когда на красном фоне всплывал пузырек и лопался — ух — красный цвет растягивался, синий сжимался, когда же на синем — звучало — ох — все происходило в обратном порядке. Эти цветные колебания завораживали, а аромат, поднимавшийся вверх, щекотал ноздри удивительно нежным пряным запахом.

— Ты думаешь, получилось? — осторожно спросила маленькая веста.

— Не знаю, — честно признался мальчик. — Но то, что у нас что-то получилось — это факт.

— По рецепту, она должна быть именно такой — двухцветной и тяжелой. А потом, когда ее будут наливать в кувшины, она должна увеличиваться в размере и становиться более жидкой и легкой. — Веда старалась вспомнить все, что когда-то читала про сбитенху. — А еще там было написано, что несут ее четверо сильнейших мужчин рода.

— Вот еще! Сами унесем. Вчера же смогли поднять. Ну- ка помоги, бери за вторую ручку, — приказал Палетик.

Но как не старались, поднять лоханку не смогли. Даже с места сдвинуть не сумели.

— Я сейчас, — сказал мальчик и убежал. Не было его довольно долго. Но вот послышались недовольные голоса, и вышли четверо стражников, самые рослые: — Ну, если ты позвал нас зря, уши надеру, — ворчал один из них.

— Не спеши, вот увидишь, сам благодарить будешь…

— Размечтался, такого еще не было, чтобы я тебя поблагодарил…

Но тут его взгляд упал на лохань, отодвинув Палетика, он подошёл к ней ближе и с удивлением уставился на разноцветное лоно вод.

— Откуда это? — сурово спросил он

— Это мы с вестой сотворили, — начал оправдываться мальчик.

— Вы? Сотворили? Вы? — Он с удивлением переводил взгляд то на девушку, то на ее помощника. Второй стражник тронул первого за плечо:

— Это то, о чем я думаю?

— Тихо! Молчать! Мы ничего не видели. Закрывай крышку. Взяли. Ого! — четверо мужчин еле подняли лохань и с трудом, останавливаясь через каждые десять шагов, бережно понесли ее.

На кухне была суматоха, и вновь пришедшие с улицы вызвали раздражение бегающих помощниц, и копошащихся около столов вест.

— Куда? — Закричала Хара. Вам тут делать нечего. — Что это вы притащили?

Поставив на пол лохань, старший стражник вытер пот со лба, и тихо прошептал: — Не кричи Хара, чудо спугнешь?

Старший повар замолчала, и сняла крышку. Лицо ее исказилось, она ахнула, всплеснула руками, и застыла.

— Ну, что пищу богов приготовили? — раздался насмешливый голос «забористой сдобочки». Но ей никто не ответил. Все кто был на кухне, сгрудились около Хары, и в недоумении смотрели на переливающуюся искрящуюся сине-красным цветом субстанцию. И только Палетик зло сверкнул глазами: — Что приготовили, тебя не касается. Ты за своими пирогами гляди, женщина!

А Хара вдруг кинулась обнимать Веду и ее помощника;

— Детоньки мои, детоньки! Вы же нам жизнь вернули, радость подарили. Да, как же удалось вам это! Вот Раджан удивится!

— Нет, — голос Веды дрожащий, но резкий остановил словоизлияние старшего повара.

— Что нет? — опешила та.

— Сбитенху для всего рода делают. Иначе она силу потеряет. Кто в Храме сейчас есть, все должны ее пить.