Буржуа-республиканцы и социалисты-республиканцы не были слишком многочисленны, чтобы позволять себе подобное разъединение; июньские дни, образовав между обеими фракциями республиканской партии полную крови пропасть, были смертельны для республики. С этого дня началась ее агония.
Избрание Людовика-Наполеона в президенты. — Это стало ясно уже в декабре 1848 года на выборах президента республики и на законодательных выборах в мае 1849 года.
Учредительное собрание после июньских дней вотировало республиканскую конституцию; право издания законов должно было принадлежать единому законодательному собранию, избранному на основании всеобщего избирательного права; исполнительная власть перешла к президенту республики, избираемому на 4 года. По недостатку прозорливости, дорого обошедшейся республике, конституция 48 года вместо того, чтобы установить избрание президента палатой депутатов, состоявшей хоть и из умеренных, но все же убежденных республиканцев и выбравшей бы в президенты республиканца — конечно Кавеньяка, — постановила, чтобы президент был избираем, как и депутаты, всеобщим голосованием.
Всеобщее избирательное право в ту эпоху, когда первоначальное образование еще только начинало распространяться, когда газет за пять сантимов еще не существовало и когда только богатые имели достаточно денег для того, чтобы наводнить страну брошюрами и газетами, очень легко могло привести к злоупотреблениям. Богатые и консервативные классы имели достаточно поводов к такого рода действиям. Зажиточные торговцы, крупные промышленники, рантье, буржуазные собственники, при Людовике-Филиппе, когда они одни только были избирателями, охотно заявлявшие себя антиклерикалами, поняли теперь, что они слишком преувеличили свои силы, рассчитывая руководить народом без содействия католического духовенства. Февральские дни 48 года и последовавшие за ними июньские отдали их в руки церкви. И разве та великая консервативная сила, великая сила прошлого, в течение стольких веков поддерживавшая привилегии знати, пробуждая в народе чувства почтения и подчинения, разве она уже не была достаточно мощной, чтобы в настоящее время защитить привилегии буржуазии от натиска демократии?
Богатые и духовенство, соединившись вместе, стали искать, как они делали это в последние дни первой республики, спасителя-солдата; такой подвернулся им в лице Людовика-Наполеона. Уже одно его имя служило гарантией для защитников того социального строя, которому угрожала демократия. Да и он не был скуп на обещания. И богатые, и духовенство стали агитировать в его пользу, одни при помощи пропаганды и престижа, которым наделила их судьба; другие, прибегая к моральному авторитету, сохраненному ими благодаря женщинам над большинством избирателей. Крестьян пугали, внушая им представление о республике, как о правительстве гильотины, а о социалистах, как о людях, которые хотят украсть у них землю.
Известность имени Наполеона доделала остальное; творцы песен, как Беранже, поэты, как Виктор Гюго, историки, как автор Консульства и империи — Тьер, так прославили дядюшку, а Людовик-Филипп так своевременно напомнил о нем толпе торжественным погребением его в 1840 году, что при содействии рассказов старых солдат племянник императора предстал на выборах в ореоле славы. Даже социалисты-рабочие, из сердца которых пропагандисты новых идей, ораторы или публицисты, не позаботились изгнать поклонение культу сабли, по-прежнему оставались влюбленными до безумия в виновника 18 брюмера и Ватерлоо.
Людовик-Наполеон выдавал себя, кроме того, перед рабочими за социалиста; рабочие попались на удочку. Из чувства мести к республиканской буржуазии, которая жестоко наказала их за июньские дни, большинство из рабочих сделало ошибку и голосовало вместе с крестьянами, богатой буржуазией и духовенством за Людовика-Наполеона, получившего 5 с половиною миллионов избирательных голосов, когда как Кавеньяк, кандидат республиканской буржуазии, получил их только один миллион с половиной. «Есть имена, говорит вполне правильно поэт Ламартин, привлекающие к себе толпы так же, как мираж влечет к себе стада, как красная тряпка возбуждает безрассудное животное». Сюда можно было бы прибавить, что встречаются поэты — и к ним следует отнести Гюго и Ламартина — которые воспевают славу наполеоновских кровопролитий и которые несут на себе некоторую ответственность за то, что невежественный народ принимает окровавленную корпию за красную тряпку!
Людовик-Наполеон сделался президентом республики, 7 лет был облечен законной властью назначать большинство гражданских и военных чиновников и командовать армией. Горе палате депутатов, если она, вступив в борьбу с президентом, обладающим такою властью, в своих руках имеет только моральную силу! Горе ей, ибо конституция 1848 года не предвидела возможности столкновения между законодательной и исполнительной властью и не дала палате законного права низложить президента, так что только сила могла разрешить подобное столкновение!
Обширные реакционные мероприятия. — Законодательное собрание, избранное в мае 1849 года, состояло из 500 консервативных депутатов: легитимистов, роялистов или бонапартистов, благосклонно относившихся к духовенству, и только из 200 республиканцев. Республика попала, в хорошие руки!
Людовик-Наполеон и консервативное католическое большинство с самого же начала чудесным образом ужились друг с другом.
Принц-президент в последние дни учредительного собрания, не спросившись его, послал в Рим армейский корпус для восстановления папы, которого только что низвели с престола римские республиканцы. Новое собрание одобрило такое вмешательство в интересах папской власти. Затем, уже вместе, они устроили «экспедицию из Рима во внутрь страны»; республиканцы выступили с протестом против экспедиции, но свобода печати и собраний была отменена; после того, по предложению легитимиста Фаллу, университетская монополия была отменена; закон Фаллу, под предлогом свободы воспитания, допускал открытие первоначальных школ и коллежей, независимых от государства. Только одна церковь была достаточно богата для того, чтобы воспользоваться этой свободой. С помощью своих конгрегаций она устроила рядом с государственным воспитанием еще воспитание конгрегационное, внушавшее большинству буржуазной и крестьянской молодежи ненависть к революции и республике, уважение к порядку, собственности и власти. Закон Фаллу шел еще далее: он не только избавлял конгрегационных воспитателей от образовательного ценза, требовавшегося от светских учителей, и не только гарантировал свободные школы от контроля государственной инспекции, но он дал церкви право надзора за всеми наставниками народных школ; наконец, он обеспечил в высшем совете народного образования, занятом составлением программ и ведающим университетские дела, преобладание представителям церкви подобно тому, как и в академических советах.
Третий закон, изданный 31 мая 1850 года, требовал от выборщиков двух лет постоянного местожительства, что лишило права голоса три миллиона рабочих и поденщиков, принадлежащих к тому, что Тьер назвал во время дебатов «презренною толпою».
Государственный переворот 2 декабря 1851 года. — Реакционные законы, голосованные законодательным собранием, возбудили во всей стране живое неудовольствие, особенно закон, сокращающий всеобщее право голоса. Принц-президент воспользовался этим очень искусно. Он пользовался полным доверием духовенства и богатой буржуазии; он постарался польстить рабочим, провозглашая полное восстановление всеобщего избирательного права. В течение 1850 и 1851 годов он совершал путешествия, устраивал смотры, произносил длинные речи. Военные по профессии видели в нем племянника императора; чтобы успокоить людей, мирно настроенных, которых восстановление империи могло бы заставить опасаться новых завоевательных войн, он торжественно заявил: «Империя — это мир». Он давал обещания всем.
Подготовив таким образом почву и имея соумышленников в лице нескольких генералов парижского гарнизона, он арестовал в ночь с 1-го на 2-е декабря 1851 года наиболее влиятельных членов палаты; собрание, на которое никто не имел права посягнуть, было распущено, а палата депутатов занята войсками. Двести депутатов, собравшихся 2 декабря, были окружены войсками и отведены в тюрьму.
