В марте 1794 года, при соучастии дантонистов, Робеспьер казнил Геберта и всех главарей «бешеных».

Теперь пришел черед Дантона и его друзей. Когда республика была спасена, этот последний провозгласил конец террора. Робеспьер, которого заслонял гений Дантона, вызвал его в революционный трибунал, обвиняя в умеренности. Трибунал послал Дантона с его лучшими друзьями на эшафот (апрель 1794 года).

После этого, опираясь в комитете общественного спасения на двух своих поклонников, Сен-Жюста и Кутона, а вне его на клуб якобинцев, Робеспьер в течение нескольких месяцев установил действительную диктатуру; воспитанный на чтении Руссо и религиозный подобно великому писателю, он воспользовался своим могуществом для того, чтобы организовать государственную религию, религию высшего существа; террор же удвоился.

В конце концов, в конвенте у оставшихся приверженцев старых партий, жирондистской, дантонистской и гебертистской, произошел взрыв негодования, и 9 термидора II года (27 июля 1794 года) Робеспьер был низвергнут, обвинен и гильотинирован.

Это число означает не только падение Робеспьера, но также и конец демократической республики.

О работе конвента. — Конвент выполнил гигантскую работу, которая возбудила различные чувства в его противниках и его поклонниках.

Одни осуждают его работу en bloc, как работу крови и смерти, и только политика завоеваний заслуживает в их глазах благодарности.

Другие удивляются всей его работе тоже en bloc, его справедливому и демократическому духу, военной славе, которою он покрыл Францию; все его насилия они прощают ему из государственных соображений и необходимости общественного спасения.

Но для того, чтобы защитить память своих отцов 93 г. от оскорблений и наговоров, нынешние республиканцы не имеют надобности набрасывать тень на их ошибки. Нужно поступать наоборот, чтобы избежать их повторения в будущем. Нисколько не забывая ни пылкий демократический дух, их воодушевлявший, ни те ужасные трудности, с которыми им приходилось бороться, нужно помнить, что благодаря мелкой зависти и зачастую жалкому соперничеству их руководителей, благодаря их чудовищному пристрастию к войне и военной славе, благодаря их террористическим приемам, столь противоречащим духу республики, они подготовили падение этой последней и отодвинули ее окончательную победу почти на целый век.

Революционная буржуазия возвращается к власти. — С 9 термидора II года (июль 1794 г.) по 18 брюмера VIII г. (ноябрь 1799 г.) Францией управляла, как и при учредительном собрании, революционная буржуазия. Но в то время, как при учредительном собрании, на заре революции, эта буржуазия была доверчива, проникнута энтузиазмом, полна идеалов, термидорская буржуазия представляла класс людей разочарованных, деморализованных, лишенных идеалов, людей, знавших только одно: наслаждаться жизнью и стараться разбогатеть.

В несколько лет были созданы многочисленные богатства при помощи счастливых спекуляций с ассигнациями национальным имуществом, продуктами первой необходимости; все те, которым удалось попользоваться от революции, сплотились после 9 термидора за спиною членов конвента, враждебных террористической демократии. Жирондисты, скрывавшиеся после государственного переворота 2 июня и избегнувшие гильотины, вошли в конвент и образовали вместе со всеми умеренными элементами собрания, осмелившимися наконец обнаружить свои настоящие мнения, большинство, решившее устранить народ от общественных дел.

Кроме того, теперь не было и надобности в народе; ибо, разве республика не оказалась победительницею на всех своих границах? Не она ли продиктовала только что, весною 1795 года, мир в Базеле королю Пруссии, признавшему за нею владение правым берегом Рейна, и королю Испании, уступившему ей испанскую часть острова Сан-Доминго.

Термидорская реакция была реваншем республиканской буржуазии над демократией.

В конце деятельности конвента, термидорское большинство великого собрания голосовало конституцию III года, посредством которой оно надеялось продолжить свое господство: эта конституция, как и конституция 91 года, отнимала у всех бедняков право голоса, ибо для голосования в первоначальных собраниях нужно было платить непосредственный налог. Избиратели первой ступени назначали избирателей второй, которые уже выбирали депутатов. Таким образом, чтобы попасть в выборщики второй ступени, надо было обладать действительным достатком.

Законодательная власть возлагалась на две палаты: совет пятисот и совет старейшин, обновляемых ежегодно на одну треть; исполнительная власть должна была принадлежать директории из 5 членов, обновляемой ежегодно на одну пятую своего состава. И для того, чтобы обеспечить себе сохранение власти, термидорская партия прежде, чем был распущен в конце 1795 года конвент, позаботилась издать постановление о том, что две трети обоих советов должны быть выбраны из среды самого конвента. 5 первых директоров принадлежали к той же партии.

Обезоруженный и задавленный народ. — Народ, и особенно парижский народ, хотел поддержать остатки монтаньяров, еще верных демократии; агитация в клубах возобновилась. Но термидорцы закрыли клубы; клуб якобинцев прикрылся сам. Несколько Главарей террористов были гильотинированы.

В то же время отмена закона относительно цен сразу повысила цены на все припасы; чтобы покупать предметы потребления, рабочий класс обладал только ассигнациями, все больше и больше терявшими ценность; когда принудительный курс был уничтожен, то ассигнация в сто франков в конце концов упала до нескольких сантимов.

Богатые купцы, спекулируя на общественной бедности, скупали съестные припасы, чтобы перепродавать их по чудовищной цене. Рядом с нищетой народа, богачи блеснули теперь — когда террор пришел к концу — неслыханною роскошью; начались блестящие празднества и балы. Потеряв надежду, голодный народ предместий дважды наводнял собою в апреле (жерминаль) и мае (прериаль) 1795 года конвент. Он требовал: «Хлеба и конституции 93 года!» На этот раз оба народные восстания были подавлены самым жестоким образом; несколько главарей монтаньяров были гильотинированы; большое количество мятежников было расстреляно, и все рабочие кварталы разоружены.

Возбуждение поднялось снова в народной среде под влиянием молодого журналиста Бабёфа, которого можно считать — отцом французского социализма. Он первый во Франции вполне открыто осмелился осудить принцип частной собственности, который до сих пор всеми представителями революции рассматривался, как священный.

По мнению Бабёфа, революция потерпела неудачу, так как в ее результате образовалось два класса, один богатый и блестящий, другой бедный и несчастный; богатство одних есть результат бедности других; превосходство таланта само по себе не должно давать человеку права пользоваться чрезмерными богатствами во вред своим согражданам, менее одаренным; республика будет осуществлена в действительности только тогда, когда будут уничтожены имущественные неравенства.

Для того, чтобы этого достигнуть, нужно требовать не раздела имущества, как это предполагали некоторые революционеры; ибо на другой день после аграрного закона социальное неравенство снова воскреснет. Единственное средство заключается в том, чтобы передать общине, т. е. государству, все земли и все средства производства; государство должно организовать труд и распределять поровну продукты; оно должно взять на себя обязанность давать всем детям одно общее воспитание, немощным и старым оказывать широкую поддержку.

Обвиненный в 1796 году в заговоре против директории, Бабёф был казнен в следующем году.