Нисколько не смущаясь, Дюмурье сосредоточил свои войска на высотах, у Вальми, против левого крыла нападающей армии. Герцог Брауншвейгский был благоразумным и осторожным тактиком. Его армия страдала дезинтерией; да и повсюду, вместо того, чтобы быть принятым как избавитель, что обещали ему эмигранты, он встречал враждебное настроение крестьянства.

Он не осмелился идти вперед, имея в своем тылу свежую армию Дюмурье. Поэтому, он решил дать ей битву. 20 сентября, после продолжительной канонады, которая нисколько не поколебала молодые революционные войска, герцог Брауншвейгский двинул против них свою пехоту. Генерал Келлерман, с шапкой на своей шпаге перед фронтом революционных войск, крикнул «Vive la Nation!», подхваченное с энтузиазмом всеми.

При таких обстоятельствах герцог не решился дать битву и приказал трубить отбой. Он попытался затем повести переговоры и выговорить гарантии для Людовика XVI; Дюмурье отклонил всякие разговоры, коротко заявив ему, что национальный конвент, собравшийся 22 сентября, в тот же день провозгласил республику. Герцог Брауншвейгский двинулся обратно в Германию со своей удрученной и деморализованной армией, спасовавшей перед армией Дюмурье.

Конвент; объявление республики. — Выбранный на основании всеобщего избирательного права вслед за 10 августа конвент был чисто республиканским. Первым его делом было объявление республики (22 сентября 1792 г.). Революционерам при их энтузиазме казалось, что наступила новая эра: этим днем начался 1 год республики; вскоре старый календарь был заменен новым с его месяцами по 30 дней, разделенными на три декады; осенние и зимние месяцы в новом календаре назывались: вандемьер, брюмер, фример, нивоз, плювиоз, вантоз; весенние — жерминаль, флореаль, прериаль; летние — мессидор, термидор, фруктидор.

И, действительно, наступила бы по истине новая эра для Франции, если бы наши отцы сумели как следует использовать свою победу и обуздать свои мстительные инстинкты и воинственные стремления, если бы руководители пожертвовали своей завистью и своим честолюбием высшему интересу республики.

Борьба между жирондою и горой. 1. Жирондисты. — К несчастью, революция, подобно человеку, попавшему в зубчатку, постепенно и изнутри и извне была вовлекаема в чрезмерности и насилия. Главною причиною всех зол был антагонизм между жирондой и горой.

Партия жирондистов представляла собою ту часть зажиточной буржуазии, которая с самого начала революции, не переставая, эволюционировала под влиянием событий до республиканских идей. Образованные, человечные, ее представители мечтали о такой республике, руководство которой принадлежало бы их классу, т. е. образованной и богатой буржуазии.

Они признавали всеобщее избирательное право и мечтали просветить народ при помощи школы; но в глубине души они имели инстинктивное недоверие к рабочему классу, особенно к парижскому народу, всегда готовому в своих секциях и клубах послать делегатов в собрание законодателей, обратиться с грубыми требованиями к собранию представителей народа.

Сентябрьские убийства окончательно внушили им отвращение к демократии и особенно парижской. Они пользовались вероломно этими ужасами, бывшими преступлением кучки безумных патриотов, против демократии в ее целом и против ее руководителей, Марата, Дантона и Робеспьера.

2. Якобинцы. — Другую партию составляла гора. Она имела всего лишь нескольких представителей на самых верхних лавках законодательного собрания; зато в конвенте она получила силу.

Якобинцы, даже когда они принадлежали по своему социальному положению или своему образованию к буржуазии, были демократами по инстинкту; они опирались на народ и любили его искренно, подобно тому, как инстинктивно не доверяли буржуазии. В Париже их главным объединительным центром был всегда клуб якобинцев, с которым были в сношениях провинциальные клубы.

Главными их руководителями были: Марат, которому его жестокость на страницах Аti du Peuple создала репутацию свирепого безумца; Робеспьер, «неподкупный», строгий и уравновешенный, но завистливый, мстительный и ограниченный человек; наконец, Дантон, могучий трибун светлых идей, практичный и с сердцем, свободным от злобы; — все трое при этом преданные народу до смерти.

Ни Робеспьер, ни Дантон не отличались от жирондистов, несмотря на свое недоверие к богатым, во взглядах на индивидуальную собственность; они считали ее тоже священной; единодушно голосовали они в августе 1793 года за учреждение большой книги общественных долгов, т. е. за признание всех долгов старого порядка также и долгами нового и за превращение всех их без различия в постоянную ренту; но они признавали, что богатые должны принимать большее участие в несении общественных расходов, чем другие граждане, и они были готовы, если понадобится, сократить права собственника для общественного спасения.

Они симпатизировали даже людям из народа, требовавшим аграрного закона. Это слово обозначало при конвенте неопределенные проекты против скупщиков хлеба и всякого рода припасов, против скупщиков национальных земель. И только некоторые отдельные мыслители полагали, что аграрный закон должен излечить социальное неравенство путем распределения между неимущими небольших земельных участков, образуемых из того запаса земель который оставался от имущества дворян и духовенства.

Когда политическое равенство было завоевано, социальное неравенство встало перед глазами во всей своей наготе; и «санкюлоты» — насмешливое прозвище, данное неимущим — мало-помалу начинали повторять вслед за Руссо, что в республике не должно быть ни больших состояний, ни крайней нищеты; Сен-Жюст хотел, чтобы был установлен постоянный общественный фонд, из которого бы отводились в пожизненное владение наделы для неимущих. Гебер, необразованный, но пылкий редактор журнала le Рèrе Duchêne, был в печати самым верным представителем этих демократов с социалистическими тенденциями.

Сила якобинской партии заключалась не только в том, что за нею стояли энергичные парижские санкюлоты, всегда готовые дать почувствовать жирондистским депутатам народную силу; большим недостатком жиронды была нерешительность ее руководителей по сравнению с руководителями якобинцев, которые знали, чего хотели, и хотели того настойчиво.

Главари жиронды были люди чувств; главарями же якобинцев были люди дела, особенно Дантон, самый прозорливый из них.

3. Осуждение и казнь короля. — Процесс короля происходил в присутствии обеих республиканских фракций. Конвент решил, что сам будет судить короля: процесс длился пять месяцев; Людовика ХVI прямо и красноречиво защищал адвокат Десез. Но в вопросе о виновности, конвент был единодушен; в его глазах король был виноват в заговоре против общественных свобод и в покушении на безопасность государства. Жирондисты, колеблясь между сожалением к королю и боязнью показаться роялистами, не осмеливались прямо высказаться за великий акт милосердия по отношению к убитому горем и побежденному королю; они ограничились, да к тому же еще не вполне единодушно, сначала заявлением против смертной казни, затем предложением отсрочить смертную казнь и, наконец, обращением к народу.

Якобинцы с первых же дней повели свою линию; они хотели собственно не осуждения, а только известного мероприятия ради общественного спасения, хотели навсегда создать непроходимую пропасть между королевской властью и народом.

Смертный приговор был вынесен 384 голосами против 334; накануне казни был зарезан одним из ближайших охранителей короля депутат собрания Лепеллетье де Сенфаржо; Людовик ХVI был гильотинирован 21 января 1793 года; он взошел на эшафот с истинно христианским спокойствием.

Эта смерть была прелюдией для ужасного восстания на западе Франции и для общей коалиции всей Европы против революции.