В самом каганате ислам к этому времени получил огромное распространение (напомним, что, по сообщениям арабских авторов, мусульман в Итиле было больше, чем представителей любой другой религии). Настал момент, когда правительство Хазарии оказалось перед необходимостью расставить точки над i и, несмотря на всю свою веротерпимость, объяснить, какая религия все-таки является в каганате государственной. Воспользовавшись тем предлогом, что мусульмане разрушили синагогу в безвестной «усадьбе Ал-Бабунадж» (возможно, в Иране^{696}), царь приказал разрушить минарет соборной мечети в Итиле, казнил ни в чем не повинных муэдзинов и сказал: «Если бы, право же, я не боялся, что в странах ислама не останется ни одной неразрушенной синагоги, я обязательно разрушил бы [и] мечеть»^{697}.

Вероятно, эти меры возымели действие, потому что особых проблем Хазарии мусульмане больше не доставляли. И даже посольство Ибн Фадлана в Волжскую Булгарию (которое совпало по времени с этими событиями) не имело особого успеха. Ибн Фадлан прибыл к булгарам по просьбе их царя: тот хотел, чтобы к нему прислали «кого-либо, кто наставил бы его в вере, преподал бы ему законы ислама, построил бы для него мечеть, воздвиг бы для него кафедру…». Кроме того, он просил о содействии в распространении ислама «во всех областях его государства» и о постройке крепости, «чтобы укрепиться в ней от царей, своих противников.^{698}

Ни один из пунктов этой программы выполнен не был. Таким образом, альянс Булгарии и арабского мира не состоялся. Но, несмотря на это, хазары не могли чувствовать себя на востоке достаточно уверенно, потому что с самого конца IX века здесь усилили свои позиции гузы (узы).

Гзы занимали огромные территории от низовий Сырдарьи и Аральского моря на востоке до хазар и волжских булгар на западе. Раньше гузам приходилось распределять свои силы между хазарами и печенегами, но в последние годы IX века печенеги откочевали на запад, и хазары в этом районе остались с гузами один на один.

Гузы воевали с хазарами, в то же время в хазарской армии служили гузские наемники^{699}. Во всяком случае, это было неспокойное соседство. Ибн Фадлан, побывавший у гузов со своим посольством, был поражен дикими нравами этого народа. Арабский дипломат с изумлением сообщает: «Они не имеют никакого дела с водой, особенно зимой… Никто из купцов или кто-либо другой не может совершать омовения после нечистоты в их присутствии, кроме как ночью, когда они его не видят. И это потому, что они гневаются и говорят: “Этот хочет вас околдовать, так как он уставился в воду”, — и штрафуют его деньгами»^{700}.

Ибн Фадлан описывает, как гузский военачальник принял от послов подарок — дорогие наряды: «Он снял парчовую одежду, бывшую на нем, чтобы надеть упомянутые нами почетные подарки. И я увидел бывшую под ней куртку, — она распалась [лохмотьями] от грязи, так как правила их [таковы], что никто не снимает прилегающую к телу одежду, пока она не рассыплется на куски»^{701}.

Конечно, неопрятность гузов была их личным делом, но были у них, как у соседей, и более значимые недостатки: гузы не признавали дипломатических переговоров и ни во что не ставили неприкосновенность послов. Ибн Фадлан сообщает, что гузский военачальник, приняв от арабов дары, собрал своих приближенных для того, чтобы посоветоваться, что ему делать с гостями. Посольство прибыло в его страну с самыми мирными намерениями и подарками, кроме того, оно направлялось к царю Булгарии, который приходился военачальнику зятем. Тем не менее гузские советники были настроены весьма решительно.

Один из них заявил: «Это нечто такое, чего мы совершенно не видали и о чем не слыхали, и мимо нас [никогда] не проходил посол какого-либо государя с тех пор, как существуем мы и отцы наши. Я думаю, что не иначе, как [этот] государь [халиф] устраивает хитрость и направляет этих [людей] к хазарам, чтобы поднять их войной против нас. И лучше всего разрезать этих послов каждого пополам, а мы заберем то, что с ними имеется». Второй советник сказал: «Нет! Но возьмем то, что с ними, и оставим их голыми, чтобы они возвратились [туда], откуда прибыли». И лишь замысел третьего имел какое-то отношение к дипломатии: он предложил отконвоировать гостей к хазарскому царю и обменять их на пленных гузов, — впрочем, такое решение вопроса тоже не слишком обрадовало злополучных послов. Они провели несколько не самых веселых дней, ожидая решения своей участи, после чего здравый смысл у гузов возобладал и дипломаты были отпущены с миром — на радостях они преподнесли подарки гузским советникам, в том числе и тому, который требовал «разрезать… каждого пополам»^{702}.

Таких соседей Хазарский каганат в начале X века имел на северо-востоке своих владений.

Кроме того, у каганата стали возникать проблемы с аланами — не с теми, которые массово обитали на территории Хазарии и являлись подданными кагана, а с теми, которые издавна имели свое государство в Предкавказье.

Константин Багрянородный писал: «[Знай], что узы способны воевать с хазарами, поскольку находятся с ними в соседстве, подобно тому как и эксусиократор (правитель. — Авт.) Алании. [Знай], что девять Климатов Хазарии прилегают к Алании и может алан, если, конечно, хочет, грабить их отселе и причинять великий ущерб и бедствия хазарам, поскольку из этих девяти Климатов являлись вся жизнь и изобилие Хазарии»^{703}.

Что имел в виду император, говоря о «Климатах» Хазарии, не вполне понятно; здесь, вероятно, речь идет о Нижнем и Среднем Прикубанье или же о более обширной области на Северном Кавказе. Что же касается Алании, это северокавказское государство по крайней мере до конца VII века находилось в подчинении у хазар. Но уже в начале VIII века аланы, вероятно, обрели некоторую самостоятельность — по крайней мере, Византия в 717 году вела с ними переговоры как с независимым государством^{704}. В VIII–IX веках многие аланы, стараниями Константинополя, были обращены в христианство, и с тех пор Алания играла роль аванпоста Византии против хазар и кочевников южнорусских степей^{705}. Но в прямые конфликты с хазарами она поначалу вступать опасалась (как, впрочем, и Византия).

Автор «Кембриджского документа» (напомним, что так называют письмо, написанное неизвестным иудеем любознательному испанскому еврею Хасдаю ибн Шапруту) сообщает, что в правление хазарского царя Вениамина (вероятно, на рубеже IX и X веков) аланы выступили на стороне каганата, когда «поднялись все народы на [казар] и стеснили их [по совету] царя македонского» (то есть византийского). Автор считает, что аланы поддержали хазар, потому что «часть их (тоже) соблюдала иудейский закон»^{706} — это сообщение не вполне понятно, поскольку со слов ибн Русты известно, что в начале X века аланский царь исповедовал христианство, а большинство его подданных были язычниками^{707}.

Во всяком случае, чуть позднее, в правление Аарона, сына Вениамина, аланы уже не вспоминали ни о каком иудаизме и, пойдя на поводу у Византии, ввязались в войну с хазарами.