Клейма на фигурке орла позволяют датировать его второй половиной VII века. А конская сбруя такого вида была распространена в начале века VIII. Это сооружение очень похоже на поминальный комплекс, построенный в Монголии в 732 году в честь Кюль-Тегина — богатыря и полководца, второго лица во Втором Тюркском каганате (наследнике Восточно-Тюркского каганата). Поэтому есть основания считать, что именно тюрки (то есть, вероятно, хазары) поминали своих усопших властителей на берегах Днепра на рубеже VII и VIII веков{254}.
В лесостепной зоне, недалеко от Полтавы, был обнаружен так называемый «Перещепинский клад» — невероятно богатая и интересная находка. В неглубокой яме, на глубине от 18 сантиметров до метра, сохранились остатки деревянного ящика, обтянутого коричневым шелком с золотыми нитями; кроме того, ящик был обит тонкими золотыми пластинами. В него было сложено несколько сотен драгоценных предметов: золотые и серебряные кувшины, кубки, блюда, ковши, чаши; меч в роскошных золотых ножнах, браслеты и перстни с драгоценными камнями, подвески, разнообразные бляшки на воинский пояс и сбрую коня, золотые монеты… Общий вес одних только золотых вещей превышал 21 килограмм.
Особый интерес вызывают три золотых перстня с греческими монограммами. Правда, исследование показало, что две монограммы оказались неумелыми подражаниями, но одна — действительно сделана византийским мастером, и некоторые специалисты расшифровывают переплетение букв как «Куврат Патрикий». Все это навело историков на мысль, что вещи из клада принадлежали Куврату{255}, — недаром Никифор писал о том, что Ираклий посылал из Византии подарки своему другу и удостоил его сана патрикия{256}. По мнению ряда ученых, все вещи из «Перещепинского клада» датируются серединой VII века, а «младшие» монеты (солиды Константа II) были выпущены в 642–646 годах. В таком случае клад, в котором хранился личный перстень болгарского правителя, действительно мог принадлежать ему и попасть в землю вскоре после его смерти, последовавшей примерно в 650 году.
Но существует и противоположная точка зрения. Некоторые исследователи считают, что, хотя многие входящие в состав клада предметы, прежде всего монеты, датируются началом и серединой VII века, некоторые веши были сделаны уже в начале VIII века. И это значит, что хотя часть сокровищ, возможно, и принадлежала Куврату, но полностью клад был сформирован все-таки позднее. Болгары его «доукомплектовать» не могли, потому что вскоре после 641 года — года смерти Ираклия — византийское золото к ним поступать перестало.
Дело в том, что, когда император умер, между его наследниками разгорелась борьба за власть. Куврат поддерживал вторую жену своего друга, Мартину. Но победу одержала партия первой жены. Победители возвели на престол внука Ираклия, Константа II, и жестоко расправились с Марти-ной и ее детьми. После этого во взаимоотношениях Византии и Великой Болгарии произошло заметное охлаждение, и о дорогих подарках речь уже, во всяком случае, идти не могла. А еще через несколько лет государство болгар распалось. И значит, владельцем сокровищ, который во второй половине VII века пополнял их уже из своих источников, был не болгарин, а, вероятно, знатный хазарин{257}.
Отсутствие в яме костей исключает мысль о том, что это была могила. А вот поминальным комплексом она могла быть, причем комплексом тюркским, то есть, вероятно, хазарским. Тот факт, что зарыт он был севернее, чем обитали в те времена хазары, только подтверждает предположения о его хазарском происхождении. Дело в том, что исследователи реконструировали тюркско-монгольскую погребальную традицию, и она, по их мнению, выглядела приблизительно так.
Тело хоронили сразу же после смерти, причем никаких дорогих вещей с ним не укладывали — это спасало могилу от разграбления. А потом небольшая доверенная группа из ближайших друзей и родственников покойного упаковывала для него ценные предметы и отправлялась на север, то есть поближе к местам, где был расположен загробный мир. Всадники скакали семь дней, после чего сжигали веши, убивали коней умершего и совершали тризну. Тем временем душа покойного, привлеченная дымом жертвенных костров, налегке прибывала сюда же, чтобы забрать свое имущество если не в непосредственной близости от загробного мира (до которого ей оставалось еще 33 дня пути), то все-таки поближе к нему.
Учитывая, что кони степных пород могли за семь дней проделать около 400–500 километров, можно предположить, что хазары на рубеже VII–VIII веков похоронили своего кагана или кого-то из его приближенных в Причерноморских степях или в Крыму{258}. Кстати, эти расчеты вполне соответствуют сообщениям византийских авторов, из которых можно сделать вывод о том, что ставка кагана в начале VIII века находилась достаточно недалеко от Херсона.
«Курганы с ровиками»
В донских степях и даже в соседних с ними Воронежской области и Калмыкии хазары оставили гораздо более весомые следы своего существования. Во второй половине VII века здесь появляются курганы «с квадратными ровиками», которые, как считается, принадлежали хазарским воинам.
Женские погребения в таких курганах — большая редкость, и это может говорить либо о том, что хазары отправляли на Дон только военные отряды, либо о том, что женщин, в отличие от воинов, хоронили в грунтовых могильниках, а их гораздо труднее найти, потому что они практически не возвышаются над поверхностью.
Так или иначе, хазарских воинов на Нижнем Дону было достаточно много, потому что уже найдено около 300 таких погребений. В отличие от «сивашевцев», на Дону хазары воздвигали для своих покойников отдельные курганы. В центре такого кургана располагалась прямоугольная могила (реже — две), в которую были уложены воин и его конь (или «чучело» коня — то есть голова, ноги с растянутой шкурой и упряжь). Коня обычно клали у входа, в так называемой «входной яме», всадника — рядом, в нише («подбое»), параллельно коню.
Воина сопровождали боевое оружие, заупокойная пища и обязательный пояс с многочисленными серебряными или бронзовыми пряжками и накладками. Литые пряжки и накладки поясов зачастую украшены орнаментом в виде лотоса или побегов виноградной лозы. На формирование этого стиля, возможно, оказали влияние традиции среднеазиатского и византийского искусства. Материал, из которого был отлит декор пояса, характер и пышность орнамента, вероятно, могли свидетельствовать не только о богатстве воина, но и о его статусе.
Из предметов вооружения в погребениях «с ровиками» чаше всего находят остатки лука так называемого гуннского типа, точнее, его болгаро-хазарского или салтовского вариантов. Деревянная основа лука оснащалась несколькими костяными накладками (как правило, из оленьего рога) — они были необходимы для большей жесткости и для придания луку пружинящих свойств. Дерево, из которого была сделана основа, в погребениях почти всегда истлевало, но сохранившиеся костяные накладки позволяют судить об основных деталях конструкции. Часто находят в погребениях и железные наконечники стрел — дальнобойные легкие трехлопастные или более тяжелые «бронебойные», «пулевидные», как их называют археологии, — такие могли пробить щит, панцирь, кольчугу.
Кроме лука, в могилу почти всегда клали нож или даже несколько, иногда боевые кинжалы. Другие предметы вооружения встречаются нечасто. Изредка находят остатки длинноклинкового оружия (меч, палаш, сабля). Это было время, когда более легкая и удобная в бою сабля сменяла тяжелые мечи и палаши. Иногда в могилах лежат железные или костяные кистени.
Судя по тому, что лук в могилу клали почти всегда, он был основным оружием хазар-кочевников в это время. Клинковое оружие находят редко, но это объясняется еще и тем, что помещать в могилу такую дорогую вещь было непозволительной роскошью. Потому же в хазарских погребениях редки кольчуги и панцири. Лук же всегда в чем-то индивидуален, «подгоняется» под своего владельца и в то же время сравнительно недолговечен; вряд ли его передавали по наследству.
