И вот очередной звонок. Женщина какая-то.

— Здравствуйте, Илья Сергеевич.

— Здравствуйте…

— Не узнали? Это Ольга.

— Не узнал, богатой будете. Но мы ведь никогда не говорили по телефону.

И Илья подумал, что он всю эту неделю практически не вспоминал Ольгу. Его это странным образом почти обрадовало.

Но и Ольга почти не вспоминала его: через три дня нога прошла, она вышла на работу, а там инвентаризация, ей пришлось наверстывать упущенное, к вечеру она буквально валилась от усталости.

В пятницу же вечером совершенно неожиданно явился Георгий. Его лоск ничуть не поблек, он по-прежнему был импозантен и элегантен, но если раньше это нравилось Ольге, то теперь раздражало, напоминая, какое духовное убожество прячется за этой блестящей внешностью.

— Не ждали? — спросил он.

— Нет.

— Не скучаем?

— Нет.

— Кофе угостишь?

— Обойдешься. Воспитанные люди, между прочим, без приглашения не приходят. Мог бы позвонить сначала.

— Тебе позвонишь, а ты начнешь выдрючиваться: некогда, не могу!

— Нет. Я прямо сказала бы, что не хочу тебя видеть. Что тебе от меня нужно?

— Мне? — удивился Георгий. — Абсолютно ничего! Я счастлив и доволен, у меня молодая жена.

— С горшка снял?

— Какой ты стала грубой!

— Хочу соответствовать тебе.

— Грубой и злой! А я ведь думаю о тебе. Ты молодая, беспомощная и глупая. Только глупая девушка может связаться с нищим старым журналистом, у которого все имущество — мотоцикл. Тебе понравилось кататься?

Ольге стало не по себе. Она поражена была осведомленностью Георгия. Впрочем, она и раньше знала, что у него связи и контакты в самых разных структурах, в том числе и криминальных Если захочет, может и слежку за ней установить. Но зачем ему это нужно?

И она спросила об этом.

— Зачем? Затем, что я беспокоюсь о тебе, — сказал Георгий с искренней озабоченностью. — Пусть мы мало прожили вместе, но я до сих пор чувствую тебя родным человеком, понимаешь? Я хочу, чтобы твоя жизнь была устроена как можно лучше. Если тебе нравятся старики, я могу тебя познакомить с одним очень уважаемым человеком. Он даже помоложе твоего…

— Он не мой! У нас просто…

— Дослушай! Он помоложе, он обеспечен, у него чудесный характер.

— Ясно, — сказала Ольга. — Ты кому-то хочешь меня удружить. Ты, как всегда, думаешь о деле.

— Дура! — презрительно сказал Георгий. — Я о тебе думаю.

— А я не прошу тебя об этом. И будь добр, проваливай. Иначе я милицию вызову. Я не шучу. Ты мне никто. Ты вторгся в чужую квартиру.

— И еще раз дура. Моя милиция, — подчеркнул Георгий слово «моя», — меня бережет. Я добра тебе хочу.

— Повторяю, у меня с этим человеком ничего нет и не будет! И если ты посмеешь его тронуть…

— Пока не трону, — пообещал Георгий. — А там видно будет.

— Я поняла! — вдруг озарило Ольгу. — Ты знаешь, я ведь поняла! Я поняла, зачем тебе это нужно. Ты проиграл нашу семейную жизнь. Не ты бросил, а тебя бросили. Разве не так? Ведь я от тебя ушла. И ты даже просил меня вернуться. И ты не можешь мне этого простить. Ты жалеешь, что не успел сделать мне больно. И вот теперь хочешь наверстать, хочешь любым способом причинить мне боль! Да?

Ей не требовалось ответа: по тому, как бледнеет и кривится его лицо, она поняла, что попала в точку. И он понял, что она увидела это, поэтому решил играть в открытую.

— Да, — сказал он. — Дураков и дур надо учить. Ты совершила самую большую ошибку в жизни, когда наплевала на меня, на нашу любовь.

— Какие слова!

— Молчи, дура! Я хочу, чтобы ты поняла, какую ошибку ты совершила. И будет момент, когда ты приползешь ко мне на коленях!

— Не дождешься! — выкрикнула Ольга.

И вдруг спросила:

— А как же твоя юная жена? Я приползу, а ее ты куда денешь?

И тут Георгий раскрылся полностью.

— Я вышвырну ее, как собаку, — мрачно и серьезно сказал он. — Я до сих пор тебя жду. Ты была одна — и я был спокоен. А сейчас ты пытаешься устроить свою жизнь. Я не могу тебе этого позволить. Я не могу позволить, чтобы ты кому-нибудь принадлежала, кроме меня.

— Ну ты и сволочь, — только и могла сказать Ольга.

— Да, — спокойно ответил Георгий. — Но ты ведь меня любишь!

И ушел, хлопнув дверью, абсолютно уверенный в том, что так оно и есть.

Боже, какая самоуверенность! — подумала Ольга.

Ей было плохо после его посещения. Ей было тревожно.

А в субботу стало еще тревожней, когда она прочла статью Ильи. Она ведь жила в реальном мире, реальными представлениями, она прекрасно понимала, какими последствиями это может грозить Илье. Тут Ольга вспомнила про его визитку, нашла ее и позвонила в редакцию. Старалась говорить ровно и бодро:

— Мне очень ваша статья понравилась.

— Спасибо.

— А вы… Вы не боитесь?

— Чего? — засмеялся Илья. — Не первый раз я такие вещи пишу.

В самом деле, подумала Ольга. Он и раньше был одним из самых смелых журналистов в городе. С ним даже судились, но он выигрывал процессы, отчеты об этом она помнит. Почему же сейчас она так встревожилась?

По очень простой причине. Раньше они не были знакомы, а теперь знакомы. Это естественное беспокойство о человеке, которого знаешь. Нормальная реакция нормального человека, и нечего придавать моему волнению какое-то особенное значение.

— Наверное, — сказала она, — все вас поздравляют.

— Звонят вообще-то. Но ваш звонок всего дороже. А как ваша нога?

— На больничном три дня была. Но уже выписали, уже все прошло. Вполне нормально уже хожу. Я с работы звоню.

— Я рад за вас. А знаете что? Я не могу уйти, мне из Москвы должны звонить. Не хотите после работы на часок в редакцию ко мне заглянуть? Это ведь рядом с вами. Кофе выпьем. Только у меня такого, как у вас, нет, у меня растворимый ширпотреб.

Ольга помедлила — и тут же мысленно упрекнула себя. В конце концов, почему бы и нет? Ей хочется побывать в настоящей редакции, она никогда не бывала в настоящей редакции настоящей газеты!

И она согласилась.

Вечером Илья принимал ее, угощал печеньем и кофе, был бодр и весел.

Увидев обычные комнаты обычной квартиры, только заполненные казенной офисной мебелью, компьютерами, принтерами и прочим, Ольга была несколько разочарована. А этот диван здесь и вовсе нелепо выглядит. Илья усаживал ее на него, но она предпочла кресло. А он не мог усидеть на месте, ходил вокруг кресла, вокруг стола. Вдруг поднял чашку с кофе:

— Знаете что? Выпьем на брудершафт! Положено что-то спиртное, но я не пью. А вы хотите? Тут какое-то вино есть. — Он метнулся к шкафу.

— Нет, нет, не надо!

— Тогда кофе.

— Не знаю…

— Не хотите, чтобы я вас на «ты» звал?

— Да нет…

— Стесняетесь — меня на «ты»? Слишком стар?

— Вообще-то это вполне нормальная разница в годах, на мой взгляд.

— Тогда в чем дело?

Она не могла сказать, что дело в исполнении ритуала. Ей предлагали пить на брудершафт в компании мужа, причем те, с кем она была уже на «ты». После этого обязательно лезли с поцелуями, крича, что так положено. Муж одобрительно посмеивался, относясь к этому как и игре, шутке, как к проявлению симпатии к его жене, ему это льстило. Она не хотела показать себя закомплексованной и принимала с отвращением эти мокрые пьяные поцелуи…

— Итак? — Илья присел на ручку кресла, оказавшись совсем близко, и поднес свою чашку к ее чашке.

И столько в нем было простодушной уверенности, непосредственности, что Ольга со смехом сказала:

— Ну, ладно!

Звякнули чашки, Илья махом выпил свою, так, как пьют вино. Ольга чуть отпила. Он уперся руками о спинку кресла и стал приближать свое лицо. Ольга вся сжалась, закрыла глаза. Почувствовала прикосновение его губ к своим губам, и вот его губы шевельнулись, как бы готовясь перейти от поцелуя поверхностного, ритуального, к другому, которому названия нет, но который уже к чему-то обязывает их обоих. И она резко убрала голову, а потом встала, с невольной грубостью оттолкнув плечом его руку. Отошла к окну. Постояла молча. Сказала, мягкостью интонации смягчая свою недавнюю резкость: