Глаза раскроешь вновь, чтоб видеть наяву
И яркий солнца свет, и неба синеву,
И, вновь согретое лучами жизни, смело
На камне гробовом твое воспрянет тело!
Когда, ступить хоть шаг еще страшась одна,
Тяжелым саваном в движеньях стеснена,
Свой белый саркофаг покинув осторожно,
Ты будешь в темноте искать руки надежной,
Чтоб стали наконец шаги твои легки,
Ты чужестранцу дать не торопись руки,
Ведь тот, кто не с тобой и не с твоей Элладой,
Кто твой родной язык не мнит себе отрадой,
Не дышит воздухом Италии твоей,
Так часто варвара окажется грубей.
Он в край приходит твой, край солнечный и синий,
Чтоб поступать с тобой, как с белою рабыней,
Чтобы терзать тебя, и под его рукой
Поникнет нежный стан и взор померкнет твой.
Воскресшая краса, принцесса дорогая,
Единственный твой друг – страна твоя родная,
Лишь средь ее сынов найдешь Ромео ты,
Италия, душа, отчизна красоты!
Перевод Вс. Рождественского
ПРОЩАНИЕ
Каким бы трауром судьба ни омрачала
Тот край, что дважды мир заставил быть иным,
Каких бы зол и бед душа его ни знала,
Без грусти, без тоски нельзя расстаться с ним!
Покинув райский сад, пойду, тоской томим,
Еще раз в горы я, на их хребты и стены,
Чтоб перед взором вновь раскинулись моим
Равнины и холмы, чьи дали неизменны.
Но холод в грудь проник и леденит мне вены,
Теснится в сердце вздох, как будто иссушил
В полях Италии я самый вдохновенный
Ветвей моих росток, цветенье юных сил.
И на родной груди богини загорелой
Всю жизнь, весь юный пыл растратил до предела.
Перевод Вс. Рождественского
ЛАЗАРЬ
ПРОЛОГ
Сегодня – я в пути: одетая в туманы,
Передо мной равнина вод,
Где космы пенные взметает ветер пьяный
И в пляске бешеной несет.
Под стоголосый вой пучины разъяренной
Он возникает впереди
Огромный пироскаф, дымящийся бессонно
У океана на груди.
О судно мрачное, изъеденное солью,
Британия! – отваги полн,
Я знать хочу, какой заботою и болью
Ты движимо средь бурных волн,
Дознаться, меньше ли народу перебито,
И глуше ль подневольных стон
В морях далеких тех, где за тобой, как свита,
Флотилии чужих племен;
И бедный Лазарь жив по-прежнему ль, и рьяно
Все так же ль, как века назад,
Орава тощих псов облизывает раны,
Что кровью бок его багрят.
Задача тяжела, и от себя не скрою,
Что дерзким замыслом живу,
Ведь глупо мериться с громадою такою
беспомощному существу.
Я знаю, что не раз, о Альбион надменный,
У неподвижных ног твоих
Армады грозные истаивали пеной,
Ложились в прах владыки их.
В обломках кораблей и трупах берега мне
Видны в неясном свете дня,
Но милостив господь: он от зловещих камней
Подальше проведет меня.
О ты, кто искони царишь в надзвездном крае,
Лучами ока своего
Вперяясь в мир земной, глубоко проникая
В темнейшие углы его;
Ты, кто в сердцах людей таимые упорно
Читаешь мысли без труда
И видишь, что мои, под ветром злобы черной,
Не очерствели навсегда;
Свети мне, господи, как светят мореходу
Созвездий ясные огни,
И, мой корабль ведя сквозь мрак и непогоду,
Мощь в паруса его вдохни;
Оборони меня от головокруженья
Той птицы северных морей,
Что вьется в мутной мгле ширококрылой тенью
Вокруг скрипящих мачт и рей,
И там, средь горьких волн, в просторе необъятном,
Что б ни страшило – день за днем
Дай мне идти вперед путем благоприятным,
Извечной истины путем.
Перевод Д. Бродского
ЛОНДОН
В безмерности равнин так сказочно-громаден,
Что птица облететь его не может за день,
Являет пришлецу он издали хаос
Лачуг, домов, дворцов, то кинутых вразброс,
То в груды сваленных, сцепившихся упрямо;
Лес труб, венчающих промышленные храмы
И ввысь – из глубины их жаркого нутра
Дым извергающих с утра и до утра;
Шпили и купола над каменным хаосом,
Сквозящие в пару, холодном и белесом;
Низины, где река, под сеткою дождя,
Весь ужас адских вод на память приводя,
Струит свой черный ил, крутясь меж берегами;
Мосты, подпертые гигантскими быками,
Сквозь арки, как колосс Родосский, там и сям
Дающие проход бесчисленным судам;
Волна зловонная, несущая в предместьях
Богатства дальних стран, чтоб сызнова унесть их;
И верфей суета, и склады, чье нутро
Могло б весь мир вместить и все его добро;
Затем ненастный свод, зловещих туч барьеры,
И солнце, как мертвец, одетый в саван серый,
Иль в ядовитой мгле порой, как рудокоп,
Который кажет нам свой закоптелый лоб;
И, наконец, народ, средь грохота и шума
Влачащий дни свои покорно и угрюмо
И по путям прямым, и по путям кривым
Влекомый к золоту инстинктом роковым.
Перевод Д. Бродского
БЕДЛАМ
Свирепое море гудит в непогоду
И, голову тяжко подняв к небосводу,
То падает, то, накалясь добела,
Бросает на скалы людские тела.
Пожар завывает грозней и жесточе,
Когда в безнадежности пасмурной ночи
Он топчет, как дикий табун, города.
Но злые стихии – огонь и вода,
В их похоти грубой, с их яростью краткой,
Ничто по сравненью с иной лихорадкой.
Она леденит наше сердце навек.
Смотрите: душевнобольной человек,
Лишь тень человека, – томится годами
Под мрачными сводами, в страшном Бедламе.
Плачевное зрелище! Вот он бредет,
Низвергнутый в дикую тьму идиот,
До пояса голый, согбенный тупица,
Бредет он, шатаясь, боясь оступиться,
С опущенным взглядом, с бескостной спиной,
С руками, повисшими мертвой лозой,
С глазами, что смотрят бессмысленно-тускло.
И рот, и глаза, и любой его мускул,
И низкий, изрытый морщинами лоб
Все, кажется, быть стариковским могло б.
Он молод годами. Но, взявши за горло,
Безумье к земле человека приперло.
И черепом лысым увенчан скелет.
И мнится: бедняге под семьдесят лет.
Машина оглохшей души бесполезна,
Но все-таки вертится в сцепке железной.
И днем его небо окутано тьмой.
И летом он темен, и мрачен зимой.
Уснет, и во сне ничего не приснится.
И, дня не заметив, откроет ресницы.
Живет он, бесчувственный к бою часов,
Он брошен во Время, как в чащу лесов.
Слюна набегает, пузырится пеной.
Он никнет на ложе свое постепенно.
Навеки вокруг темнота, тишина.
Когда же он ляжет для вечного сна
И в землю вернется, не вызвав участья,
Материя вновь распадется на части.
Смотрите: другой за решеткой не спит,
Постель его смята. Он скачет, вопит.
Молчания нет в одиночной палате.
Он роет солому и рвет свое платье,
Как будто в ожогах вся кожа его.
Глядит, и белки стекленеют мертво,
Зубами скрипит, кулаком потрясает,
Кровавая оргия в нем воскресает.
Не будь он в цепях, – берегитесь тогда!
Попасться в могучие лапы – беда.
Двойная дана сумасшедшему сила!
Дай только ей волю – рвала бы, крушила
Могильные плиты в столетней пыли,
Прошла бы по дальним дорогам земли,
Неслась бы в горах грохотаньем обвала,
Овраги бы рыла, дубы корчевала.
И вот он простерт на земле, и, хоть плачь,
Бессилен и наг этот дикий силач.
И вертит его колесо вихревое,
