Слеза твоих ресниц ни разу не смочила,
Как непреклонный Дант, не знал улыбки ты.
Искусству отдавал ты жизнь и все мечты.
Свирепым молоком оно тебя вспоило,
Ты, путь тройной свершив, до старости унылой
Забвенья не нашел на лоне красоты.
Буонарроти! Знал одно ты в жизни счастье;
Из камня высекать виденья грозной страсти,
Могуществен, как бог, и страшен всем, как он.
Достигнув склона дней, спокойно-молчаливый,
Усталый старый лев с седеющею гривой,
Ты умер, скукою и славой упоен.
Перевод Вс. Рождественского
АЛЛЕГРИ
Мой христианский дух терзает червь безверья,
Но посреди души искусства столп высок
Сонм высших сил его в священный свет облек,
Как освещает луч плиту в глухой пещере.
Аллегри, голос твой я слышу в Мизерере,
Он мощно сквозь века звучит, суров и строг,
К святым местам ведет твой сдержанный смычок,
К ногам Спасителя, к высокой райской сфере,
Пленясь, моя душа, – хотя она чужда
Божественной любви, – летит с тобой туда,
Где голос твой звучит у райского порога.
Как Перуджино встарь, вглядевшись в вышину
Я вижу праведных, одетых в белизну,
Которые поют и славословят Бога.
Перевод А. Парина
РАФАЭЛЬ
Будь славен, Рафаэль, будь славен, яркий гений!
Твой юношеский пыл, твой ясный дар я чту.
Везде, где чувствуют, где любят красоту,
Да воспоет тебя поток благословений!
Я не видал лицо бледней и совершенней,
Прекрасней – волосы, священней – чистоту;
Подобно лебедю, ты смотришь в высоту,
Готовый взвиться ввысь стезею откровений.
Нет, ни один их тех, кто хоть единый раз
Изведал власть твоих богоподобных глаз,
Не сможет позабыть черты твои святые;
Ты белой лилией царишь у них в сердцах,
Как ангел, день и ночь поющий в небесах,
Или как новый сын заступницы Марии.
Перевод А. Ларина
КОРРЕДЖО
О мать Аллегри, град – обитель христианства!
Великими детьми, о Парма, будь горда!
Я видел пышный Рим, другие города
Повергнувший бичом языческого чванства,
Я видел прах Помпеи – пурпурное убранство
На ложе римлянки, остывшем навсегда,
Я видел, как влекла эгейская вода
Дневное божество в глубь своего пространства.
Я видел в мраморе застывшие черты,
Но не сравню ни с чем стыдливой простоты
В одежде, словно свет, нарядной и воздушной;
Ведь эта простота – венок, что увенчал
Твое чело и власть над человеком дал
Твоим творениям, Корреджо простодушный.
Перевод А. Ларина
ЧИМАРОЗА
Рожденный в той стране, где чист лазури цвет,
С нежнейшим именем, в котором лир звучанье,
Беспечной Музыки веселое дыханье,
Певец Неаполя, любил ты с юных лет.
О Чимароза! Где другой такой поэт,
Чье озаренное весельем дарованье
На лица, полные угрюмого молчанья,
Могло бы так легко отбросить счастья свет!
Но в упоении бездумного успеха,
В бубенчиках шута, под тонкой маской смеха,
Ты сердце нежное хранил в груди своей.
Прекрасен гений твой, мечты всегда живые!
Не поступился ты ничем для тирании
И пел свободе гимн, томясь среди цепей.
Перевод Вс. Рождественского
КЬЯЙЯ
Сальватор
Завидую тебе, рыбак! Какое счастье
Работать, как и ты: тянуть умело снасти,
Челн на берег тащить и вдоль его бортов
Сушить на солнце сеть, принесшую улов!
Завидую тебе! Лишь солнце за Кипрею
Уйдет с пурпурною туникою своею,
Хотел бы я, как ты, под легкий шум волны
Следить за тем, как ночь к нам сходит с вышины.
Брат, я живу в тоске, смертельной и ужасной;
Мне больше родина не кажется прекрасной,
И для моих очей Неаполь золотой
Закрыл свои сады – цветущий рай земной.
Природы вечное вокруг благоуханье,
И воздух, каждое ласкающий созданье,
И эти небеса, пленяющие взгляд,
И бледный свет зари, и розовый закат,
Залив среди холмов, где в голубом просторе,
Как лебеди, скользят рыбачьи лодки в море,
Дымящийся вулкан, дома в садах густых
И память детских лет – беспечных лет моих,
Ничто не оживит души моей унылой!
Смеющихся тонов судьба меня лишила,
Черны теперь мои картины, словно ночь.
Палитру я разбил, отбросил кисти прочь,
В полях, в жестокий зной, по мостовым из лавы,
Как жалкий раб, брожу, презрев соблазны славы.
Рыбак
Брат, мне понятен вздох, тебе теснящий грудь,
И то, что у тебя сейчас безумья путь,
И то, что волосы твои с обычной ленью
На обветшалый плащ спадают мрачной тенью;
Понятно, почему так бледен ты сейчас
И почему, как вор, поднять не смеешь глаз.
Ты грустен не один. Твоя печаль близка мне.
Я крепок, закален, но тоже не из камня.
Я чувствую, как ты, что наш лазурный свод,
Закрытый тучами, и мне луча не шлет.
Да кто бы мог сейчас в разубранной одежде
Венчать себя лозой, как то бывало прежде,
И в паре с девушкой, поднявшей тамбурин,
Под тарантеллу вновь плясать среди маслин?
Кто мог бы, опьянясь мелодией, невинно
Увлечься плясками Италии старинной,
Когда страну мою печаль, как червь, грызет
И наша жизнь давно – иссохший горький плод,
Которому ничто вернуть не в силах сладость?
Мы, дети матери-страны, дарившей радость,
Запряжены в ярмо, как жалкие быки,
И в тесной упряжи, вздыхая от тоски,
Должны влачить свой плуг в мученьях непрестанных
И подставлять бока для плеток иностранных.
Сальватор
Ты в дружбе с морем рос, оно всегда с тобой,
Необозримое, как воздух голубой.
Когда порой орла в убежище нагорном
Тревожит человек дыханием тлетворным
И низостью земли ты возмущен – скорей,
Отважною рукой гребя среди зыбей,
Уходишь ты в простор, целительный и пенный,
Широкий взмах весла, и ты – король вселенной!
С приподнятым челом, в живительных лучах,
Приветствуешь ты мир и солнце в небесах.
И песни ты поешь. А если гневно море
И если гул земли, ее тоска и горе
Настигнут здесь тебя, под волн угрюмый шум,
Свободно изливать ты можешь горечь дум.
А нам, сынам земли, изведавшим страданье,
Приходится терпеть, молить, хранить молчанье,
На собственной крови выращивать обман,
Сносить отказ глупцов, терзаясь болью ран,
И видеть – только день прольет свой яркий пламень
То, от чего бы мог, рыдая, треснуть камень,
Потом, отгородив ладонью свет души,
Уйти от всех людей, чтоб грусть таить в тиши"
Ведь жалобы в наш век становятся опасны,
Правдивых укоризн не терпит край несчастный.
О страшная страна! Тлетворен воздух в ней,
Доносчик есть всегда в беседе двух друзей.
Рыбак
О Роза, не всегда ветров враждебных сила
Способна разорвать у рыбаков ветрила!
С небесных галерей обозревая мир,
И крепкий ветер шлют нам боги и зефир.
Коль справедливы те, кто правит там землею,
То сжалятся они над нашей нищетою,
Протянутой руки не оттолкнут в беде.
Приходится свой хлеб нам добывать в труде.
Ужель над бедняком, чья жизнь – одно страданье,
Глумиться скупости в атласном одеянье?
Нет, как голодным псам, уж не придется нам
Объедки подбирать, гнилой базарный хлам,
Чтоб для своих детей добыть немного пищи.
И те, чей лоб в поту, кто в жалком спит жилище,
Живут всегда в труде, не видя ясных дней,
