Алешка приветливо поздоровался с ними и пригласил в дом. Но мужчина с еле заметным прибалтийским акцентом сказал:

— Спасибо, Алексей Леонидович, но, если позволите, мы бы хотели сразу расположиться в своем жилье.

— Там не прибрано, там как было… — Алешка осекся.

— Мы все знаем, не волнуйтесь. Мы приберемся, — мягким грудным голосом проговорила Алла Георгиевна.

— Как скажете! — Алешка провел супругов через двор, на ходу показывая и объясняя, что где находится. Подведя к двери бывшей квартиры Орловых, вспомнил, что запер дверь изнутри. — Простите, вам придется подождать. Я пройду через дом и открою.

Алешка для верности толкнул дверь, но она не поддавалась: запор на этот раз оказался надежным. Значит, до этого доступным был только вход снаружи. Он забежал в дом и обнаружил, что вся компания уже на ногах — утренний звонок разбудил всех. Ничего не объясняя, Алексей кинулся к дверям, все пошли за ним. Он открыл их, впустил в квартиру супругов Григорьевых, которые прибыли заменить супругов Орловых.

Григорьевы вошли и в недоумении остановились, увидев незнакомых людей.

— Извините, — сказал Алешка, — это мои друзья, Слава и Лара Корольковы, их дочка Анна, моя невеста Лина Шевченко. А это наши новые…

— Не стесняйтесь молодой человек, — сказал Григорьев, — называйте все своим именем. Мы консьержи. Я Станислав Янович, — произнося имя, он сделал ударение на букву «и», — а это моя супруга, Алла Георгиевна. А вы, вероятно, дочь прелестной Веры Юрьевны? — спросил он у Лины.

— Вы знаете мою маму? — в свою очередь удивилась Лина.

— Скорее вашего отчима: доктор Брахманов когда-то был нашим соседом.

— Да, он жил одно время в Латвии.

— И мы там жили. Но пришлось уехать. Нет, нас не притесняли. Нам… — Он задумался, подбирая слова. — Нам просто жить не давали.

— Стаси, ту летыи лиелы рунат латвиски, — проговорила Алла Георгиевна, обращаясь к мужу, и тут же — молодому хозяину, настойчиво меняя тему: — Алеша, в наши обязанности входит приготовление пищи, поэтому скажите, во сколько вы обычно обедаете, завтракаете и ужинаете?

Все присутствующие переглянулись, не поняв начала фразы, сказанного по-латышски, поэтому в комнате возникла неловкая пауза. Станислав Янович заметил недоумевающие взгляды молодых людей, усмехнулся и перевел:

— Она сказала, что я слишком много разговариваю. Извините, рижская привычка — путать русскую и латышскую речь. Так в котором часу вы завтракаете, обедаете и ужинаете?

— Не беспокойтесь, пожалуйста, — ответила за Алешку Лина. — Устраивайтесь, отдыхайте, а мы пока сами управимся.

— Спасибо, деточка, — поблагодарила Алла Георгиевна.

Компания удалилась, закрывая за собой дверь, а Алешка пояснил:

— Отдыхайте! Если что-то понадобится, эта дверь ведет в нашу половину и на кухню. Продукты в подвале, в подвал ваша дверь вот эта, — он указал на вход слева от двери со двора, — пользуйтесь всем, что потребуется.

Алешка вышел на кухню. Здесь уже все кипело и шипело на плите. Славка кормил манной кашей Анечку, она активно сопротивлялась:

— Не касю касю, дяй касетьку. — Увидав Алешку, она еще громче закричала: — Аеська, Аеська, дяй касетьку!

Алешка присел перед девочкой на корточки.

— Съешь кашу, получишь конфетку, договорились?

Анечка размашисто кивнула.

— Дававаиись, ти меня покойми. — Она ткнула в него указательным пальцем.

— Ну что, досюсюкался? — засмеялся отец. — Теперь корми.

Славка пересадил дочку на колени к Алешке, а сам, воспользовавшись заминкой, быстренько сбежал. Алешка сел на освободившийся стул, зачерпнул ложечкой немного каши и попытался засунуть в рот Анечке, но девочка отчаянно закрутила головой.

— Не касю!

Алешка попробовал кашу, ему понравился давно забытый вкус детства.

— Анна, каша-то вкусная, — он снова почерпнул каши, теперь почти целую ложку.

Анечка внимательно смотрела на него. Он поднес ложку ко рту девочки. Она обеими ручками отодвинула ложку поближе к Алешкиному рту и сказала:

— Поплебуй, голясе.

Алешка опять съел ложку каши. Дальше маленькая хитрюга придумала еще несколько отговорок. Каша у нее была то горькая, то кислая, то соленая, то просто невкусная. И так, пока она не кончилась. Как только на тарелке ничего не осталось, она закричала:

— Мама, каська койсилась, дай касетьку.

Лариса, наблюдавшая за процессом, сказала:

— Хитренькая ты, Анечка, кашку кушал Алеша, придется и конфетки ему есть.

Анечка надула губки, зашмыгала носиком, повернулась к Алешке, обхватила его шею ручонками и зашептала:

— Аеська, миенький, ты зе не хосесь касетьку, пьявда?

Алешка вопреки всем педагогическим канонам сказал:

— Не хочу, кушай ты. — Потом, обращаясь к Ларисе, добавил: — Мама Лара, мы съели «каську», дай нам «касетьку, пизяустя».

Лина поставила на стол вазочку с конфетами и дала одну Анечке. Лариса строгим голосом сказала:

— Аня, только одну!

— Угу, — согласилась Анечка, быстро запихивая в рот вожделенную сладость.

Потом ее посадили на отдельный стул, вручили чашку молока, и взрослые наконец-то смогли позавтракать сами.

Встав из-за стола, Лина сообщила Алешке, что уезжает в город, Корольковы ее довезут.

— Я поеду с тобой, — сказал Алешка.

— Нет, ты останься дома. У тебя гости, вдруг им что-нибудь понадобится. Я навещу бабушку, возьму кое-что из одежды и вечером приеду.

— На автобусе?

— Да, а что?

— Устанешь.

— Ничего, не беспокойся, здесь не очень далеко.

— Позвони перед выездом. Встречу, — сдался Алешка.

Проводив друзей, Алешка вернулся в дом. Постоял несколько минут на кухне, зашел в кабинет отца, сел за письменный стол, опершись подбородком на руки, и занялся созерцанием вида за окном. Все это было лишь внешним проявлением Алешкиного состояния. Можно было предположить, что он просто бездельничает, но на самом деле он был погружен в размышления. Ему хотелось все осмыслить, расставить все акценты и разобраться во всем недавно происшедшем. Поэтому он и не стал удерживать Лину, пусть съездит. У него теперь есть несколько часов, чтобы, как он это называл, провести ревизию мыслей, в изобилии бродивших в голове.

Алешка достал из отцовского стола листок бумаги, взял карандаш, проверил его остроту, уколов палец, остался доволен. На листке он нарисовал три одинаковые окружности, в первую вписал «Татурин И.С.», во вторую — «Татурина К.И.», в третью — «Орловы». Под окружностями он нарисовал прямоугольники, их было четыре. В первый он вписал «прошлое», во второй — «настоящее (бизнес)», в третий — «криминал (ухажер-бандит)», а в четвертый он поставил жирный знак вопроса. Потом стал проводить линии. Окружность Татурина он соединил со всеми четырьмя прямоугольниками. Татурина могли убить и из-за прошлого, и из-за бизнеса, а мог и бандит-ухажер, возможно, и по неизвестной причине. Все это могло иметь место, если бы Татурина убили одного.

От окружности с именем Ксении он провел линию к прямоугольнику «криминал» и к вопросительному знаку. Вряд ли ее убили за прошлые грехи ее предков, а собственных грехов, за которые могли убить, она скорее всего приобрести еще не успела. Могла быть и неизвестная причина, например, ей кто-нибудь мог завидовать. Не очень правдоподобно. Тогда завистник должен обладать определенными возможностями, навыками, силой. Могла произойти и нелепая случайность, тогда это дело совсем раскрыть невозможно. Еще можно предположить, что Татурин сошел с ума и сам задушил свою дочку — «Я тебя породил, я тебя и убью». Тогда, кто убил самого Татурина? Или он действительно покончил с собой? А с чего ему сходить с ума? От водки? Но он, говорят, в пьяном виде был умнее, чем в трезвом. Опять неувязочка. И если даже согласиться с предыдущим предположением, тогда за что убили Орловых? Если узнать, кому было выгодно преступление, можно сделать вывод, кто его совершил. Алешка не помнил, кто именно высказал эту мысль, но сейчас она казалась ему гениальной. Он провел линию от «прошлого» к «Орловым». Эта линия пересекла все остальные.