— Угу. — Алешка отчистил маленькую картошину и тут же, отправив ее в рот, прожевал. — Я же не виноват, что у моих друзей не было обкомовских или совминовских пайков. У них глаза разбегались от того разнообразия, какое было в нашем холодильнике. Они не только сами наедались, но и маме с папой старались унести бутербродик. Но справедливости ради надо отметить, что и меня частенько подкармливали в семьях моих друзей.

— Картошкой «в мундире»?

— Да, а еще домашними соленьями, вареньями и пирожками.

— Хватит прибедняться, несчастный ребенок! И прекрати уничтожать картошку, а то на окрошку ничего не останется.

— Угу, — промычал Алешка, дожевывая очередную картофелину. — А зачем нам окрошка? В шестнадцатом веке на Руси ингредиенты окрошки не смешивались. Ели все по очереди и запивали квасом. Давай вернемся к истокам.

Алешка в очередной раз отправил в рот картофелину. Мама посмотрела на него и улыбнулась.

— В шестнадцатом веке на Руси еще не выращивали картошку. Историк! Тоже мне!

— Да что ты говоришь? А чем же они, бедные, питались?

— Репой. Так что можешь вернуться к истокам, на огороде Ольга Степановна посадила немного. Можешь поесть.

Последние мамины слова вернули Алешку к действительности. К Ольге Степановне. Ее мужу. Больше всего его поразил сегодня именно он, Павел Николаевич. Всегда тихий, спокойный, уравновешенный — и вдруг такие эмоции. Алешка пересказал матери разговор со стариком, на что та, пожав плечами, ответила:

— Ничего удивительного. Единственный близкий человек у Павла — Ольга, но все эти годы она ему не принадлежала, потому что фактически всецело принадлежала семье Татуриных. А любила больше жизни только Илью, хотя Павел с ней всю жизнь. Он вынужден был мириться с тем унизительным положением, в котором они оказались из-за Ильи. Они всю жизнь были на положении слуг, а для них обоих с их детдомовским и комсомольским прошлым это не просто. А то, как их вышвырнули из дома, когда в них отпала надобность? Ведь Илья даже не навещал их, хотя Ольга ему заменила мать. Нет, я очень хорошо понимаю Павла.

— Мам, а мог бы Павел Николаевич убить Татурина?

— Убить? Боже мой, Алеша, откуда у тебя такие дикие предположения?

— И все же? — настаивал Алешка.

— Не знаю. По его эмоциональным качествам — вполне возможно, но, пока жива Ольга, нет: он ее слишком любит. И вряд ли он смог бы убить девочку, он же не маньяк. Нет, Алеша, это несчастный случай. Загадка в другом: как этот несчастный случай мог с ними приключиться?

— Если падение в озеро — случайность, то зачем ему потребовалось перед этим убивать дочь, если это не он, то кто и за что? — размышлял вслух Алешка.

— Убивать? Постой, постой, ты о чем? Отец говорил, что, по заключению врачей, она утонула.

Алешка пересказал матери разговор с Линой и первую реакцию эксперта.

— Да нет, Алеша, скорее всего он ошибся. Определить достоверно причину смерти с одного взгляда очень трудно. Окончательный диагноз действительно покажет только вскрытие.

Что-то Алешку не убеждало в маминых словах, он почувствовал какое-то несоответствие, но что это было, пока не понимал. Левая и правая колонка никак не сходились. Так он любил охарактеризовывать любую сравнительную работу. Если картинки из левой колонки были такими же, как из правой, значит, файлы сошлись. Объект идентифицирован, операция закончена.

— Мама, а вы, кажется, дружили с Татуриными?

— Нет, мы, скорее, были хорошими знакомыми. Отец фактически был начальником Сергея Ильича. Хотя и был моложе, да и авторитет у Татурина-старшего был в области выше. Он местный и всю жизнь здесь проработал. Татурины принимали нас, мы их, но не более того, в круг близких друзей мы не входили.

— Но ты все равно о них много знаешь, я же их совсем не помню. Вы меня на свои сборища не брали тогда. Расскажи мне о них.

— Что рассказать? Чужая семья — потемки, как и душа.

— Но все же взгляд со стороны, как они жили?

Мама закончила резать овощи, Алешка уже давно почистил картошку и с интересом смотрел на маму.

— Я не понимаю, чего именно ты от меня ждешь. Достань квас из холодильника.

Алешка выполнил просьбу, а заодно достал и нарезал ветчину, открыл баночку с сардинами, выложил на тарелку яблоки, критически осмотрел стол и достал из хлебницы хлеб.

Мама опять посмотрела на сына с удивлением:

— У тебя действительно было трудное детство.

— Ага, а еще я был дважды женат. Мои любимые жены меня тоже кое-чему научили. Они обе, если ты помнишь, были безумно красивы, но и абсолютно не приспособлены к жизни, а самое главное, обе желали, чтобы я готовил и подавал им завтрак в постель.

— А ты сам-то любишь завтракать в постели?

— Так точно, — резюмировал Алешка, выкладывая на тарелку с хлебом последний кусок. — Все готово, однако. Кушать подано, садитесь, пожалуйста, жрать.

Процесс поглощения пищи несколько минут напоминал священнодействие, поэтому оба молчали. Каждый думал о своем, и оба — об одном и том же. Светлана Арнольдовна первая нарушила молчание:

— Знаешь, Алеша, если тебе не противно копаться в чужом грязном белье, то тебе надо встретиться с доктором Крестовским. Он друг семьи Татуриных. Он пользовал Татьяну Никитичну, кажется, принимал роды и у нее, и у Ольги Степановны. Точно не знаю. Мы с ним работали одно время. Они долго дружили, но, когда умерла Татьяна, мать Ильи, между ними пробежала черная кошка. Доктор даже на похоронах не был. Возможно, он и согласится с тобой поговорить. Дай мне телефон.

Алешка подал матери трубку радиотелефона. Она набрала номер, несколько секунд подождала, потом радостно сказала:

— Матвей Игнатьевич, здравствуйте! Это вас Корнилова беспокоит… Ну что вы такое говорите, ну почему же забыла? Вот, звоню…

Несколько минут они обменивались элементарными человеческими любезностями, потом разговор перешел на состояние здоровья Ольги Степановны. Потом, наконец, мама сказала:

— Матвей Игнатьевич, у меня к вам просьба. Вот тут сидит мой непутевый сын… да нет, боже упаси, он здоров и полон жизненной энергии. Именно она и не дает ему покоя. Да, да. Вы тоже слышали? Да, завтра. Хорошо. — Она положила трубку и, повернувшись к Алешке, добавила: — Завтра в любое время дня. Записывай адрес.

Она продиктовала адрес: оказалось, доктор Крестовский живет с Татуриными на одной улице, более того, в соседнем с ними доме. Все складывалось как нельзя лучше.

Утром за мамой приехал тот же автомобиль, что и вчера. Было непривычно рано, около семи утра, но Алешка проснулся и поднялся без раскачки.

Мама взяла с собой всего одну сумку, но она была достаточно тяжела для женщины. Алешка помог ей погрузиться, потом сказал, что проводит ее до вокзала. Мама все поняла и не стала препятствовать. Перед тем как сесть в машину, она пошла на хозяйственный двор проведать стариков Орловых. Вернулась очень быстро, села в машину и сказала:

— Они спят. Павел Николаевич вышел на минуту, мы попрощались, он сказал, что снова ляжет. Они очень вымотались за эти дни. Я его предупредила, что ты тоже уехал. Но он, кажется, этого не понял. Алеша, запри ворота и двери дома. Ключи возьми себе и, если не вернешься ночевать, позвони им. Хотя, что это изменит…

Она достала из сумочки связку ключей, протянула ее Алеше. Он исполнил ее просьбу, потом взвесил на руке тяжелую связку и решил, что такой груз для него слишком непосилен, и отдал ее матери.

— Возьми себе. Я вернусь, когда старики еще наверняка не лягут.

Светлана Арнольдовна положила ключи в сумку, закурила сигарету. Алешка последовал примеру матери и заметил, как опять нервно скачет сигарета в ее руке.

— Мать, ты слишком много куришь, — назидательно проговорил он.

— Ты думаешь? — Она посмотрела на кончик горящей сигареты. — Наверное, ты прав. Надо воздерживаться. — Когда вернешься, навести стариков, но постарайся им не мешать. Если будет худо, обратись к доктору Крестовскому. Он всегда поможет.