— Не думаю, что то, о чем я знаю, поможет вам разгадать тайну смерти Татуриных и Орловых. Но теперь, когда все участники тех событий покинули этот лучший из миров, вероятно… — Он поднялся с кресла, одернул спортивную куртку, сбившуюся во время сна. — Вероятно, я должен рассказать вам все. Вернее, не вам, но, полагаю, что могу это сделать при вас.

Он достал телефонную трубку, набрал номер и проговорил:

— Сергей, здравствуй, это я, Матвей. Хоть и не время сейчас, мне необходимо поговорить с тобой. Нет. Я прошу тебя прийти ко мне. Да, сейчас. Да, немедленно.

Он положил трубку и, повернувшись к Алешке, сказал:

— Подождите здесь, я сейчас вернусь.

Доктор ушел. Алешку разбирало нетерпение.

Наконец-то он узнает все, и, похоже, сейчас он познакомится с Сергеем Ильичом Татуриным.

На дорожке, ведущей к беседке, послышался разговор, и показались два старика: именно их Алешка «назначил» свидетелями старых тайн. Лица обоих были напряжены, видно, встреча эта не принесет радости ни одному из них. Они вошли в беседку, доктор держал в руках свернутый вчетверо пожелтевший тетрадный листок с потрепанными краями.

— Познакомьтесь, Сергей Ильич, Алексей Корнилов, — проговорил, ни на кого не глядя, доктор Крестовский.

Татурин едва кивнул в сторону Алешки и мрачно проговорил:

— Я жду.

— Присядь, Сергей, — мягко попросил Матвей Игнатьевич.

— Некогда мне тут рассиживаться.

Татурин был невысок ростом, коренаст. Лицо словно вырублено из дерева или, скорее, изо льда. Крупные, грубые черты дополняло сложившееся за минувшее время негативное восприятие этой личности Алексеем.

— Хорошо, — примирительно кивнул доктор, — только сначала я бы хотел…

— Ближе к делу, — настаивал Татурин.

— Хорошо, — окончательно сдался доктор. Он развернул листок бумаги, который принес с собой, и надел очки. Посмотрел еще раз на Татурина и начал читать: — «Находясь в здравом уме и твердой памяти, я, Орлова Ольга Степановна… года рождения… проживающая… сегодня 22 июня 1958 года, находясь в больнице поселка «Химстроя», города Дальнославска, отказываюсь от своего сына, рожденного мною сегодня, и передаю его на воспитание Татуриной Татьяне Никитичне, претензий иметь не буду». Число и подпись.

Доктор закончил читать письмо и протянул его Татурину. Лицо Сергея Ильича помрачнело еще больше. Он не взял письма, отвернулся и проговорил:

— Это все? Я могу идти?

— Что значит, «это все»? — взорвался доктор. — Глыба ты, неужели тебе все равно, что твой сын был тебе не сын?

— Дурак ты, доктор, — почти шепотом проговорил Татурин. Он собрался выйти из беседки, но задержался и, обернувшись, сказал: — Почему ты молчал столько лет?

— Это была не моя тайна, я ее лишь хранил, — проговорил доктор со вздохом облегчения; он сел в свое кресло. — Они лежали вместе в палате, родили одновременно, с разницей в час. Твоя дочка родилась мертвой. Татьяна металась от горя. Она не столько страдала по потерянному ребенку, сколько боялась огорчить тебя. Ольга пожалела ее, да и, наверное, посчитала, что малышу в обеспеченном доме начальника стройки будет расти лучше. Она сама предложила Татьяне взять мальчика с условием, чтобы ее взяли к нему кормилицей. Татьяна обрадовалась. Они пришли ко мне, и я совершил служебное преступление. Остальное ты знаешь.

— Почему ты рассказал мне все это только сейчас? — Голос Татурина стал менее жестким. Он будто застыл на том же месте.

— Потому что сегодня Ольга с Павлом умерли. И теперь ты ничего им не сможешь сделать.

— Дурак ты, доктор, я бы и так им ничего не сделал. Ведь Илья был моим сыном.

— Да, ты воспитал его по образу своему и подобию, — согласился доктор с ноткой недовольства.

Татурин повернулся к нему, смеясь, потом подошел вплотную и проговорил:

— Нет, доктор, ты все-таки дурак! Неужели за сорок с лишним лет ты так и не заметил, что Илья был похож на меня как две капли воды? Он был моим сыном. Ольга была моей любовницей. Я не знал, что она родила сына, это вы удачно скрыли, я думал, что мы с ней потеряли дочь. Пожалел ее, взял в дом. Но, надо отдать ей должное, она оказалась умнее, чем я думал. — Татурин сел в кресло, усмехнулся. — Вот, значит, как она решила эту проблему. Мы с ней встречались, когда они с Павлом не были еще женаты. Татьяна все время болела, ну я… короче, Ольга мне очень нравилась. Молоденькая, хорошенькая, дерзкая на язык. Приехала на строительство, за ней приехал и Павел. Они по-детдомовски были как брат и сестра. Когда она забеременела, то стала настаивать, чтобы я развелся с Татьяной и женился на ней. Но я не мог этого сделать: сам знаешь, вся моя жизнь зависела от моего тестя. А я не хотел ничего терять. Да и Татьяна ждала ребенка, вот такая гримаса судьбы. Я настаивал, чтобы она сделала аборт, денег дал. Но она швырнула мне их в лицо и ушла. Потом я узнал, что они с Павлом поженились. — Татурин помолчал, вздохнул. — Потом, позже, я разговаривал с ней, жалел обо всем, а она со всем соглашалась и ничего мне не сказала. — Он хмыкнул. — Молодец баба! И Павел. Я потом пытался с ней… продолжить, но она кремень. Сказала, больше не люблю тебя, у меня Павел есть. Как в романе: «Но я другому отдана и буду век ему верна». Вот он и закончился — век-то.

Последние слова Татурин проговорил с обидой в голосе, видно, до сих пор не мог простить Ольге ее отказ. Потом встал и, не прощаясь, вышел из беседки.

— Вот в этом он весь, — глядя вслед Сергею Ильичу, проговорил доктор. — Ну что, молодой человек, вам стало легче от того, что вы узнали?

— Пожалуй, нет, — сказал Алешка, отметив про себя, что все запуталось еще больше, а вслух добавил: — Вы знали, что Илья сын Татурина, а не Орлова?

— Я догадывался, в свое время пришлось обследовать Павла: он был бесплоден. Пацаном попал под бомбежку, был ранен, родители его тогда погибли. А у него на всю жизнь осталось стойкое травматическое бесплодие.

Алешка поднялся, протянул руку доктору:

— Спасибо вам, Матвей Игнатьевич, и простите за беспокойство.

— Нет, молодой человек, это вам спасибо. — Доктор пожал протянутую Алешкину руку и, видя его недоумение, добавил: — Да-да, не удивляйтесь! Я просто устал хранить этот секрет столько лет, а теперь освободился от него. Мне стало легко. Так что, спасибо вам.

Они распрощались, Алешка вернулся к машине, где скучали Лина и Андрей. Увидев Алешку, оба кинулись к нему:

— Ты чего так долго?

— Что узнал?

— Все потом, ребята! Если не накормите, умру с голоду. Прямо сейчас и прямо здесь.

Молодость и здоровье брали свое. Убитый и раздавленный еще несколько часов назад, сейчас Алешка ощутил, что в нем проснулся волчий аппетит. Его больше не трогали чужие проблемы, по крайней мере, так сильно, как раньше.

Потом был чудесный обед, приготовленный бабушкой Лины, были шутки и подколы, были высказаны и туманные предположения. Лина и Андрей пытались выведать у Алешки то, что он услышал в доме доктора. Но Алешка молчал, он не решился рассказать репортеру о давней истории любви двух человек, к которой никто из присутствующих не имел никакого отношения. Но когда Андрей ушел, Алешка не выдержал и поделился новостями с Линой.

— Уму непостижимо, — проговорила Лина. — Какие высокие отношения. Ты знаешь, я уважаю Сергея Ильича, он и жену больную не бросил, и Ольгу не оставил.

— Да, а я бы хотел побывать в том, в 58-м, хотел бы посмотреть на нее и на Ольгу. Какой же она должна была быть красавицей, что Сергей ее любил и до сих пор любит… А Павел? Зная о ней все, всю жизнь с ней прожил. До конца с ней остался.

— Я думаю, красота здесь играла не самую главную роль. Подожди! — Лина вдруг вскочила с места и выбежала из комнаты, где они сидели. Через несколько минут она вернулась в сопровождении бабушки. В руках она держала огромный фотоальбом в бархатном переплете. — Знаешь, бабушка работала в школе рабочей молодежи на «Химстрое».

— Да, Оля училась у меня. Она приехала к нам с семилеткой, закончила неполную среднюю. — Мария Ивановна внимательно просмотрела фотографии. — Нет, Алена, смотри пятидесятые, конец 57-го, наверное. Да вот этот класс. Вот она.