Алешка вообще не любил ключей, старался никогда не брать их с собой. Ему было приятней, вернувшись домой, позвонить в дверь: дома ему открывала домработница, а здесь — Ольга Степановна. И теперь у него тоже не оказалось их. Мама забрала с собой ключи и от входных дверей дома, и от ворот. Странно, почему Павел Николаевич не запер ворота. Тревога все больше и больше охватывала Алешку.

Они подошли к дверям Орловых. Тишина. Алешка постучал, позвал. Никто не отозвался. Он толкнул дверь. Она тихо, без шума и скрипа отворилась.

— Алешка, ну тя, леший! С тобой точно страхов натерпишься. Не ходи туда!

— Михалыч, миленький, родненький, — немного дурашливо стал упрашивать Алешка, — ну пойдем вместе.

— Нет уж, «зяблики», не пойду. — Он отошел от дверей, присел на скамейку у крыльца и закурил.

Алешка постоял в нерешительности и, перекрестившись, вошел внутрь.

Он нашел их в спальне. Ольга Степановна лежала на кровати, руки сложены на груди. Одета, как обычно, даже волосы уложены, волосок к волоску. Как бывший студент-медик, Алешка сразу понял, что умерла она не сейчас. Он присмотрелся к ее лицу, и что-то его в нем насторожило. Что-то было не так, понял он. Она улыбалась. Улыбалась так, как в его сне в автобусе. Павел Николаевич сидел на полу, рядом с кроватью. К кровати был привязан его ремень, шею опоясывала петля, образованная из ремня. Орлов умер не сейчас. Алешка дотронулся до него — он был холодный.

Алешка вышел из квартиры Орловых и с удивившим его самого спокойствием закрыл за собой дверь. Присел рядом с Михалычем, взял у него недокуренную папиросу, оторвал мокрую часть фильтра, затянулся.

— Ну? — спросил его Михалыч.

— Оба. Иди, вызывай милицию.

— Ну, ты, брат, даешь, с тобой опасно дело иметь. Ты покойников находишь, как грибы в лесу собираешь, все парами да кучками. Их-то кто ж?

— Да, похоже, сами. Она на кровати лежит, он в петле рядом сидит.

— Господи, помилуй! — перекрестился Михалыч и пошел со двора. Алешка не мог больше сидеть здесь один, поднялся и вышел за ворота дачи. А куда идти?.. Он опустился на корточки прямо у ворот. Сложил руки на костлявых коленях и уткнул в них лицо. Вещим оказался сон в автобусе!.. Он понял, почему довольно улыбалась Ольга Степановна: теперь она навсегда рядом с ним, со своим Илюшенькой. Она осталась верна ему, а Павел Николаевич — ей.

Алешкины мысли переключились, как телевизионный канал. Надо сообщить родителям. Он никак не мог вспомнить, когда мама собиралась вернуться обратно. Она поехала хлопотать о месте для Ольги Степановны, только ей теперь уже ничего этого не надо. Она обрела место в самой лучшей больнице. Кто будет хоронить стариков? Наверное, все придется делать его родителям. Вряд ли Татурин-старший захочет принимать в этом участие, тем более после того, что перенес совсем недавно сам.

Алешка поднял глаза к небу. Все так же плыли по небу облака, все так же солнце продиралось сквозь густые сосновые лапы. Все так же, как было полчаса назад, но тогда он гнал от себя страшные предчувствия, а теперь вот они оправдались.

Алешка увидел подъезжающий со стороны КПП милицейский «уазик». Он остановился у ворот, открылась передняя дверца, и из нее на землю выпрыгнула Лина. Из задней дверцы вышел тот самый майор, имя которого Алешка так и не узнал.

— Слушай, Корнилов, ты когда нам перестанешь трупы поставлять? — грубовато сказал майор с ироничной интонацией.

Лина молча стояла, прижимая к груди ту же дерматиновую папку, что и в прошлый раз. Алешка продолжал сидеть, лишь молча поднял голову и посмотрел на Лину, с которой расстался всего час назад. Они обменялись взглядами и поняли друг друга без слов. Он перевел взгляд на майора, спросил:

— Извините, как вас зовут?

— Ох ты какой! — продолжал ухмыляться майор. — А то не знаешь?

— Извините, — сказал Алешка, глядя снизу вверх и щурясь от солнца. — Но мы так и не были представлены друг другу в прошлый раз. Получается неравноправие, вы меня знаете, а я вас нет.

— Ну ладно, — произнес майор, оглядываясь по сторонам, — Гребешков Николай Борисович.

Алешка поднялся и протянул руку майору Гребешкову.

— Очень приятно, Корнилов Алексей Леонидович, — сказал он серьезно, без тени иронии или сарказма. Гребешков, готовый к чему угодно со стороны этого парня, кроме вежливости, был как-то сбит с толку и немного ошарашен и тем самым в какой-то степени обезоружен.

— Ну ладно, показывай, что тут у тебя.

Длительная и очень неприятная процедура осмотра места преступления вызывала у Алешки желание поскорее уйти и забыть обо всем этом. Он сидел в комнате Орловых, отрешенно глядя в окно. К нему подошла Лина и спросила:

— Ты родителям звонил?

— Нет еще, у меня нет ключей от входной двери, а через эту я не пошел. Может, отпечатки пальцев… и телефон трогать не стал. Вообще ничего не хочу здесь трогать. Долго еще все это? Я уеду в город. Здесь все опечатают?

— Да. Поезжай ко мне, бабушка тебя приютит. А мне еще поработать надо.

— Спасибо, но надо кое-что взять из вещей. — Он повернулся к майору и, уже обращаясь к нему, спросил: — Николай Борисович, вы мне позволите пройти в мой дом?

— Подожди немного, сейчас закончим, тогда иди на все четыре стороны.

За время осмотра в комнату, где сидел Алешка, входили и выходили разные люди. Примерно час назад к майору присоединился человек в штатском, они время от времени еле слышно переговаривались. Ответив Алешке, майор снова подошел к человеку в штатском, они опять коротко обменялись репликами. Человек в штатском подошел к Алешке и спросил:

— Скажите, Корнилов, где вы были вчера вечером и сегодня ночью?

— Здесь меня не было. А, простите, с кем имею честь?

«Человек» вытащил удостоверение и протянул его Алешке, он прочитал вслух:

— Прокуратура… области, следователь… Кунгурцев. Круто. Меня арестуют? — попытался пошутить Алешка.

— Возможно, если не ответите, где провели эти сутки.

— Хорошо, записывайте и можете проверять.

Алешка подробно, по минутам расписал день, где и с кем встречался, до той минуты, как он встретил Лину. Потом развел руками и сказал:

— А дальше, извините, замешана дама.

— Не валяйте дурака, Корнилов, — строго сказал Кунгурцев. — Мы вынуждены проверить вас на причастность к убийству.

— Почему убийству? — встревоженно спросил Алешка. — Разве это не суицид?

— Нет, — ответил Кунгурцев. — У Орловой сломана шея, Орлов повешен. Это по данным первичного осмотра экспертов-криминалистов.

— Нет, — Алешка не мог поверить в услышанное, он мотал головой, раскачиваясь из стороны в сторону, и твердил: — Нет, нет, этого не может быть! За что?

— Судя по всему, это случилось как раз в то время, на которое у вас нет алиби.

Алешка молчал. Он кивал головой и вспоминал те часы, когда они с Линой были так счастливы, а здесь кто-то убивал стариков Орловых. У него в голове возникли две параллельные картинки: на одной он и Лина в постели, на другой — умирающие Орловы…

— Мне нужно позвонить, — ответил Алешка, — позвольте мне пройти в мой дом.

— Телефон не работает, и вы, вероятно, это знаете. — Кунгурцев наклонился к Алешке и заглянул ему в лицо.

Алешка почувствовал, как пахнет у этого майора изо рта, услышал, как он шмыгает носом. «Хронический тонзиллит», — машинально отметил про себя Алешка, а вслух добавил:

— Вам надо полоскать горло шалфеем. И запаха не будет, и дышать станет легче.

Кунгурцев резко отпрянул от него, легонько кашлянул.

— Спасибо за совет, однако… я вынужден вас арестовать.

Алешка еще раз посмотрел на майора. Это был человек средних лет, «средней» внешности и явно средних способностей. Ему очень хотелось в этот момент посмотреть и на Лину, но он побоялся выдать себя и подвести ее, поэтому спросил Кунгурцева, отведя взгляд:

— На каком основании?

— По подозрению в убийстве.

— А презумпция невиновности? — не унимался Алешка.