— Вы только что сказали «они», — заметил Уимзи. — Значит, был не один?

— У него был здоровый высокий друг, — печально сказал Уоррен.

— Вы не говорили мистеру Харвеллу о том, что происходило? — спросил Чарльз.

— Я боялся, что он перестанет давать мне деньги, если узнает. Он пойдёт прямо в полицию.

— И они угрожали вам ужасными последствиями, если кто-нибудь пойдёт в полицию, — вздохнул Чарльз. — Ваша дочь знала об этом?

— Нет! — воскликнул Уоррен. — Как я мог сказать ей подобные вещи? Она думала, что с прошлым покончено, и сейчас она в безопасности, в богатстве и комфорте. Ей очень неприятно было иметь отца-арестанта, хотя она всегда поддерживала меня. Как я мог сказать ей, что мои прошлые грехи не отпускают?

— Хорошо, сэр. Таким образом, никто не знал, кроме вас?

— Никто. И самое ужасное, что, когда они приходили в последний раз, я ничего им не дал. У меня просто ничего не было. В последний раз, когда я попросил у Лоуренса денег, он сказал: «Постарайтесь растянуть их, папаша, потому что я буду немного стеснён некоторое время». Поэтому я оказался в безвыходном положении. А они очень рассердились.

— Поэтому, когда вы услышали, что Розамунда подверглась нападению… — сказал Чарльз.

— Я знал, что это они. Да.

— Мы должны знать, кто они.

— Но в этом-то и проблема! Я не знаю! Вы же не думаете, что они назвали мне свои настоящие имена и адреса?

— Хорошо, сэр, не волнуйтесь, — сказал Чарльз. — Просто расскажите нам всё, что вы о них знаете. Что-нибудь, что поможет нам их найти. Они угрожали вам в письмах? Вы сохранили какую-нибудь записку?

— Они только приходили и разговаривали со мной, — сказал Уоррен. — Всё устно.

— Но кто конкретно приходил? — спросил Питер.

— Двое мужчин. Маленький как хорёк, тощий, неприятного вида. В тюрьме его называли Стрикером. [129] Даже служители его так звали. Я же не знал, что мне понадобится его настоящее имя. И ещё крупный мужчина, очень большой.

— Как звали большого? — спросил Чарльз.

— Бэшер. [130] Стрикер сказал: «Раскошеливайся, а то за дело возьмётся Бэшер». Это всё, что я знаю.

— И они приезжали с угрозами к вам в Бичингтон и забирали деньги у двери? Вы не должны были никуда их посылать?

— Нет. Просто приходили. Я был так испуган, что и дверь боялся открывать.

— Вы всегда давали им наличные?

— Это должны были быть наличные. В старых банкнотах. Так они велели.

— Вы знаете, сколько всего им заплатили?

— Несколько тысяч фунтов, — сказал несчастный мистер Уоррен. Его голос упал до шёпота.

— Полагаю, вы сможете дать нам хорошее описание обоих, — сказал Уимзи. — Кто-нибудь ещё, кроме вас, их видел?

— Да, — сказал Уоррен, — моя соседка. Она несколько раз говорила, что у меня странные друзья. Думаю, она узнала, что я был арестантом.

— Ну, не имеет значения, что она думала, — твёрдо сказал Паркер, — главное, что видела. Слушайте, сэр, сейчас вы должны поехать со мной в Ярд и сделать официальное заявление, включая полные описания.

— Вам действительно лучше поехать, — сказал Уимзи. — Вы видите, что инспектор Паркер — джентльмен, и он вас не обманет. А затем… не думаю, что вам следует возвращаться Бичингтон, и, возможно, оставаться в квартире Харвелла, когда он пребывает в таком состоянии, — тоже не лучший выход.

— Согласен, лорд Питер, согласен.

— Конечно согласны. Это естественно. Я хочу предложить, чтобы вы поручили мне найти где-нибудь безопасное и удобное для вас место, где вы сможете пожить, пока всё не выяснится и наши грозные друзья на окажутся под замком. Что вы говорите? Вы поручаете это мне? Старший инспектор отошлёт вас сюда на такси, когда вы сделаете заявление.

Мистер Уоррен принялся, заикаясь, выражать свою признательность.

— Нет, не трудитесь благодарить меня, старина, только попытайтесь вспомнить любую мелочь, которая смогла бы помочь полиции.

— Дражайшая моя, мне так жаль. Не могу понять, о чём этот старый дурень думал, когда приехал к тебе.

— Приехал к единственному другому арестанту из круга знакомых. Разве можно его за это винить?

— Я и боялся чего-то подобного. Неужели мы никогда не покончим с этим?

— Оно всегда будет с нами, Питер, разве нет? И, боюсь, будет выскакивать время от времени, пока мы живы. Мы должны лишь принять это как данность. Напоминает твои нервы после контузии: мы можем не вспоминать о них большую часть времени, но когда всё возвращается, нам остаётся только справляться с ними.

— Не могу выразить, как я рад слышать твоё «нам» в таком контексте.

— Теперь больше не осталось ни одного другого контекста.

Он улыбнулся.

— Что ты собираешься сделать для мистера Уоррена, Питер? Ему действительно может угрожать опасность?

— Скорее всего, нет. Шантажисты не убивают дойных коров. Именно поэтому при всех ужасах его истории я не думаю… Имеется один мой знакомый — перековавшийся грабитель. Чтец Библии, распеватель гимнов, благородный чиновник Армии спасения с умной женой. Однажды помог мне обчистить сейф, когда многое было поставлено на карту. Большая часть его прихожан — бывшие раскаявшиеся преступники, и у некоторых из них послужной список достаточно велик. Может быть, ты его помнишь, Харриет, — мистер Билл Рам. Он был на нашей свадьбе.

— Да, я отлично его помню.

— Я помещу Уоррена к нему как жильца на пансионе и прослежу, чтобы за ним присматривали.

— Это далеко?

— Ист-Энд. Безопасно, как в африканских джунглях. Люди не так выделяются, как в сельской местности. С ним всё будет в порядке.

— Бесконечно находчивый лорд Питер, — сказала она, улыбаясь. — Ты уверен, что они не научат его взламывать сейфы?

— Что ж, ему будет легче жить, имея профессию. Кстати о профессиях, Харриет, боюсь, что он отнял у тебя всё рабочее утро. Я хотел поинтересоваться, как у тебя продвигается работа.

— Боюсь, не очень хорошо.

— Есть ли ещё какая-нибудь причина, кроме вторжений полицейских и преступников и капризов музы? Мне было бы ненавистно, если бы для тебя оказалось трудно писать, будучи моей женой. Не хочу, чтобы ты стала задумываться о бракоразводном процессе или начала прикладываться к бутылочке джина.

Харриет поймала себя как раз вовремя, чтобы не произнести безобидное «конечно нет». Питер заслуживал откровенности.

— Думаю, что причина есть, — сказала она глубокомысленно, — и она связана с тем, что я замужем именно за тобой.

Она увидела, как он побледнел.

— Всё было так просто, — сказала она. — Мне нужны были деньги. Это было моим ремеслом. Не было никаких сомнений — я просто должна была или писать, или голодать. А теперь, конечно…

— Необходимость отпала. Как неоднократно указывали тебе мои ужасные родственники. Но, Харриет, я не думал, что ты пишешь ради денег simplissime. [131] Я всегда считал, что деньги позволяют тебе писать. И писательство важно для тебя само по себе. Я ни на мгновение не сомневался, что ты продолжишь.

— Ты женился на писательнице, и хочешь теперь иметь жену-писательницу?

— Я хочу тебя, независимо от того, что ты есть. Я думал, что ты — писатель до мозга костей. Я был неправ?

— Думаю, ты был прав, но всё равно — теперь всё не так просто. Когда была нужда в деньгах, моё писательство было оправдано. Это была нелёгкая работёнка, и я делала, что могла, — вот и всё. Этого было достаточно. Но теперь, как ты видишь, никакой внешней потребности больше нет. И, конечно, писать трудно — всегда было трудно, — а теперь ещё труднее. Поэтому, когда я застреваю, то начинаю рассуждать: это же не средства к существованию, и не большое искусство, просто детективные романы. Их читают и пишут для забавы.

— Ты недооцениваешь себя, Харриет. Я никогда не думал, что услышу от тебя подобное.