— Нет. Я смотрю на это глазами писателя. Это не случайность, речь не идёт о некоем незнакомце, который воспользовался её случайным пребыванием в бунгало. Думаю, она привезла опасность с собой: эта опасность, так или иначе, уже вошла в её жизнь, и каждое мельчайшее отклонение в её поведении — улика.

— Надеюсь, ты говоришь это не для того, чтобы пощадить мои чувства, — неуверенно сказала Харриет.

— И в мыслях не было, — сказал Питер. — Дорогая, не хочешь чего-нибудь съесть?

— Я не чувствую голода, и, конечно, два cafés au lait [127] позволят продержаться до ланча.

— Будешь работать этим утром?

— Подумываю об этом.

— Тут должен прийти Чарльз, чтобы обсудить это дело, и я спрашивал себя…

— Не думаю, что полицейские, даже Чарльз, достаточно уважают авторов детективной беллетристики, — засмеялась Харриет. — Это совершенно выбило бы его из колеи. Расскажешь мне всё потом.

— Ну и как успехи? — поинтересовался Питер у Чарльза. Они с удобством расположились в библиотеке — хотя Чарльз и был полицейским, а у Питера имелся специальный кабинет для бесед, в том числе и с полицейскими, Чарльза принимали на Одли-Сквер как родственника.

— Боюсь, что это одно из тех дел, которое дьявольски трудно раскрыть, — уныло сказал Чарльз. — Никакого конкретного мотива — ну хорошо, сексуальный мотив, если тебе это нравится, но никакого мотива к конкретной жертве: то есть, я имею в виду, никакой причины, чтобы напасть на неё, а не на кого-то ещё.

— Не бери в голову «почему», Чарльз. Думай о «как».

— На первом месте стоит «кто», — заметил Чарльз достаточно обоснованно.

— Ну, а что у нас есть? — спросил Питер. — Получен отчёт патологоанатома?

— Предварительный. Причина смерти: механическая асфиксия. Причина механической асфиксии: сдавливание горла. Точки давления имеются на каждой стороне горла и совместимы с нападением лицом к лицу. Обширные внутренние травмы с переломом подъязычной кости и перстневидного хряща. Лёгкие следы побоев. Небольшой гипостатический застой крови, особенно в нижних конечностях. Частичное окоченение в момент, когда труп осмотрен впервые, что даёт приблизительное время смерти между одиннадцатью вечера и двумя утра. Температура тела этому не противоречит, учитывая, что огонь горел в спальне большую часть ночи. Незадолго до смерти имела место физическая близость, небольшие синяки на бёдрах и плечах предполагают возможность некоторого сопротивления со стороны жертвы.

— И какие у тебя предположения, Чарльз?

— Всё это довольно банально, не так ли? Слишком банальное мерзкое преступление.

— В нём есть некоторые аспекты, которые мне не нравятся, — заметил Уимзи. — Что заявляет, например швейцар в многоквартирном доме Харвелла?

— Харвелл прибыл чуть позже двенадцати и была ссора. Швейцар был наверху в одной из квартир, помогая пожилому жильцу, который поскользнулся в ванной. Поэтому швейцар ничего не мог слышать из вестибюля. К тому времени, когда он возвратился за свой стол, Харвелл, должно быть, барабанил в дверь некоторое время, потому что уже вышел из себя. Он грозил уволить парня и не желал слушать никаких объяснений. Они препирались, возможно, ещё десять минут, а затем Харвелл отправился спать.

— А сколько времени в действительности требуется, чтобы вернуться из Хэмптона, если предположить, что он туда ездил?

— Конечно, не меньше сорока пяти минут. Я заставлю одного из своих ребят попробовать проехать там в середине ночи — днём-то требуется намного больше времени.

— Что относительно поездов?

— Последний поезд на Лондон отходит в одиннадцать десять.

— Итак, алиби Харвелла…

— Выглядит неплохо. Не абсолютно водонепроницаемое — он не может доказать, что бродил по Лондону между отъездом из клуба и возвращением домой, и у нас нет точного времени смерти.

— Я так понимаю, что швейцар в клубе подтверждает заявленное Харвеллом время отъезда?

— Четверть десятого. Там запомнили, потому что над ним всё время подшучивали, что теперь, после женитьбы, он уезжает рано, а девять пятнадцать — это позже, чем обычно.

— С другой стороны, Чарльз, мне больше нравится именно такое, не совсем железное алиби — я всегда с подозрением отношусь к безупречным. Это просто неестественно: точно знать, где ты был в точности тогда-то, и иметь свидетеля на каждый шаг и каждый вдох, разве не так?

— Тогда давай считать алиби Харвелла вполне нормальным, — сказал Чарльз. — И в любом случае, Питер, у него нет и намёка на мотив. Он обожал её, и все деньги были его, так или иначе. У неё не было ни пенса.

— Я хочу, чтобы ты не был так одержим мотивами, Чарльз. В мотивах недостатка не будет: всегда есть мотив для любого действия любого человека. Только узнай, у кого была возможность, и тут же обнаружишь мотив.

— Я не совсем согласен с тобой, — сказал Чарльз. — Присяжные любят мотивы, ты же знаешь.

— Итак, каковы направления расследования? — спросил Уимзи.

— Мы интенсивно ищем мужчину, описание которого соответствует налётчику в Санбери. Мы и так его, конечно, искали. Не знаю, что ещё тут можно сделать. И мы расспрашиваем о любых подозрительных мужчинах, которых видели преследующими молодых женщин в дни перед убийством. Мы возьмём у начальника станции в Хэмптоне список всех неизвестных ему лиц, кто прибыл на станцию в тот день или вечер. Обычная рутина. Мы побеседуем с миссис Чантер, а также её дочерью, которая, кажется, была последней, кто видел жертву живой. И мы ищем мистера Клода Эймери, который, возможно, посетил покойную в Хэмптоне.

— Ну, его будет нетрудно найти, — сказал Уимзи. — Думаю, у Харриет есть его адрес.

— Его нет дома. Ушёл несколько дней назад, как мы узнали от его соседки. Она не знает куда. Ты хотел бы присутствовать на беседе, когда мы его найдём?

— Если он не будет против, — сказал Уимзи. — Думаю, он найдётся, когда увидит всю историю в газетах. Я так понимаю, в газеты это попало?

— На первую полосу, — сказал Чарльз, доставая из портфеля «Ежедневный Вопль» [128] и показывая его Уимзи. «Жена ангела обнаружена мёртвой», — гласил заголовок. «Жена мистера Лоуренса Харвелла, известного театрального «ангела», была найдена мёртвой в загородном доме супругов вчера утром… не избежала скандалов… дочь осуждённого мошенника…» Уимзи пробежал текст с отвращением.

— Можешь посоветовать, что ещё нам следует сделать? — спросил Чарльз.

— О, да, — сказал Уимзи. — Узнайте, что произошло с собакой.

— Некий мистер Уоррен желает вас видеть, миледи, — возвестил Мередит.

— Мистер Уоррен? Что такое…? — Харриет подняла глаза от рукописи. — Он спросил меня или его светлость?

— Вас, миледи. Его светлость вышел приблизительно час назад. Вы дома? Джентльмен выглядит очень несчастным, миледи.

— Тогда я должна быть дома, — вздохнула Харриет. — Проводите его в гостиную.

Было вполне естественно испытывать страх перед встречей с мистером Уорреном в сложившейся ситуации, но Харриет, направляясь в гостиную, упрекнула себя за трусость. Она и не задумывалась, как эта трагедия отразится на мистере Уоррене — бедном глупом старике. Но безусловно он, как и любой другой в подобной ситуации — вправе рассчитывать хоть на небольшое участие. Харриет решила быть доброй.

Мистер Уоррен находился в ужасном состоянии. Небритый, с красными от слёз глазами и растрёпанный, как если бы оделся впопыхах и не посмотрелся в зеркало перед выходом. Бедняга — в конце концов, было нетрудно быть к нему доброй. Он встал, когда она вошла, но, казалось, нетвёрдо стоял на ногах, и она поспешила его усадить.

— Леди Питер, я не знал, к кому обратиться…

— Могу я предложить вам кофе, мистер Уоррен? Или чего-нибудь из крепких напитков? Вы выглядите абсолютно потерянным.

— Нет, я…

— Я так расстроилась, услышав о вашей трагедии, — сказала Харриет, предлагая сигарету. Когда мистер Уоррен зажигал её, руки его дрожали.