— Говори, с чем пожаловал, — обыденным тоном спросил командующий, складывая руки на груди.

Толпа с той и другой стороны удовлетворенно вздохнула, выпустила, так сказать, накопившийся пар напряжения, качнулась душой и телом навстречу друг другу. В этот момент прозвучала сирена: «Воздух».

Служба наблюдения передала: «Приближается одинокий самолет «Хейнкель-111». Онуфриенко сконфуженно скомандовал: «Все в укрытие».

Федоров встрепенулся:

— Товарищ генерал-лейтенант, разрешите обновить пушку. Отучить фашиста летать безнаказанно.

— Благословляю, — махнул рукой генерал так, что никто не понял: то ли он осенил тремя пальцами летчика на дело, то ли отдал ему честь.

Через две-три минуты Федоров вырулил на старт и передал по радио: «Как вам опустить стервятника на землю? С факелом или с зонтиком?»

— С зонтиком, — последовал ответ радиста.

А еще через некоторое время все стали свидетелями того, как вылетевший на перехват «ЛаГГ-3» зашел «хейнкелю» с хвоста и несколькими выстрелами в упор отрубил ему левое крыло с мотором. К сожалению немецкий разведчик так вращался на уцелевшем моторе, что его летчики не смогли воспользоваться парашютом.

Когда Федоров приземлился, Громов поздравил его с первой победой. Подъехавший с наблюдательного пункта командир бригады обратился к генералу с просьбой назначить ему в заместители вновь прибывшего летчика, как он понял, от Бога.

— Подумаем, а пока накормить его и пусть отдыхает до утра, — распорядился командарм.

В штабе Михаилу Михайловичу показали еще две срочные телеграммы. Одна, из управления фронта, гласила, что в тылу появился неизвестный самолет, который пытался сбить высланный ему на перехват истребитель. «Вооружен и очень опасен». Вторая, из Нижнего Новгорода, вызвала в штабе разночтение, противоречивую реакцию членов Военного Совета: «Ком. ВВС. Копия — командующему 3-й воздушной армии Громову. Прошу вернуть на завод летчика-испытателя Федорова И. Е. вместе с самолетом ЛаГГ-3: завод испытывает острую нужду в испытателе высшего класса. С уважением С. А. Лавочкин, генеральный конструктор».

На заседание Военного Совета пригласили начальника особого отдела.

— Дайте мне телеграмму, поступившую с этого завода раньше, обратился командующий к начальнику «СМЕРШа». — Что вы скажете по ее поводу?

— Арестовать и отправить на завод. Пусть там разбираются, — сказал, как с плеч свалил мешок картошки, начальник отдела.

— А вы, какого мнения? — повернулся командарм к начальнику штаба.

— Жаль такого летчика отдавать под суд, — скривился начштаба.

— А что порекомендует нам член Военного Совета?

— Сам не знаю. На фронт бегут единицы, а с фронта — тысячи, только мы их считаем без вести пропавшими. Наградить его надо, если не за побег на фронт, то хотя бы за сбитый самолет.

— Добро. Предлагаю решение совещания высшего командного состава при Военном Совете утвердить, а дело Федорова согласовать с вышестоящими инстанциями. Нет возражений?

— Михаил Михайлович, что ответить генералу Гостинцеву? — спросил особист, когда члены Совета потянулись к выходу.

— Кто такой Гостинцев? Много чести, чтоб ему отвечать. А вот Лавочкину отбить телеграмму: «Самолет возвращаем. Дело Федорова отправили на рассмотрение штаба ВВС. Громов». — В комнату вошел адъютант. — Байдукова, Ким Македоныча и начальника связи сюда, — указал карандашом командарм на стол.

Прошло несколько минут и все четверо предстали перед столом. Командарм уставился на связиста:

— Немедленно свяжитесь от моего имени с командующим фронтом. Вам, Антон Герасимович, — перевел взгляд на адъютанта командарм, — подготовить письмо народному комиссару авиационной промышленности Шахурину с просьбой оставить летчика и тэ дэ для испытания самолетов завода 21 непосредственно в боевых условиях фронта. Ким Македонович, подготовьте приказ: а) о назначении Федорова старшим инспектором по технике пилотирования, б) Байдукова откомандировать на курсы высшего комсостава в академию имени Жуковского.

Дверь без стука распахнулась, и главный связист доложил:

— На проводе командующий фронтом.

Громов поднял телефонную трубку с желтого аппарата. Из мембраны донесся суровый голос командующего: «Конев слушает».

— Это Громов. Здравствуйте, Иван Степанович, разрешите мне оставить у себя беглого летчика-испытателя. Мне он позарез нужен.

— А кто его у вас отбирает?

— НКВД. Он в розыске. Удрал с завода на фронт. Под военный трибунал попадает.

— Ну так что? Он вам сват-брат или маменькин сынок-голубок?

— Если бы так, я бы вам не звонил, Иван Степанович.

— Добро. Оставляйте. Удравшего на фронт не судят.

— Слышал, Юра? Вот тебе и замена. Сегодня же передать все полномочия и… с Богом. За три месяца ты академиком не станешь, но хоть отдохнешь. Позови этого барбоса сюда и собирай вещи в дорогу.

Не успел командующий как следует умыться перед ужином, приготовленным у командира истребительного полка, как примчался виновник переполоха в стане ищеек:

— Товарищ генерал-лейтенант, майор Федоров явился по Вашему приказанию.

— Покушал? За дело. Садись в самолет и — на аэродром в Торжок. Там его поставь, куда покажет начальник штаба резервного полка. А сам на связном прилетай в Бошарово. Там мой командный пункт. Я буду там. Счастливо.

— Есть, — развернулся Иван и в дверях столкнулся плечом в плечо с рослым армейским капитаном с красным околышком на фуражке.

— Здрасте, я ваша тетя, — улыбнулся капитан, разглядывая презентабельного незнакомца в берете. — Рад познакомиться. Пащенко.

— Виноват. Очень приятно. Честь имею, — увернулся Иван от знакомства, уступая дорогу вошедшему.

Проскользнув мимо и пролетев, как ошпаренный, тамбур, на выходе он увидел второго представителя военной жандармерии.

Замедлив шаг, он намерился и здесь прошмыгнуть мимо, не задерживая внимания на ком бы то ни было.

— Минуточку, — выставил руку, как шлагбаум, старательный сыщик московского управления политического сыска. — Я вас знаю.

— Не имею чести, — угрюмо процедил Иван, упершись в плечо заступившему дорогу. — Руки! — конвульсивно дернулся кулак, удерживаемый вскипевшим благоразумием.

Глаза Копировского, как и в том, далеком 38-м году во время потасовки по случаю награждения «испанцев», испуганно округлились, а туловище инстинктивно отпрянуло в сторону от воображаемого удара апперкотом снизу.

— Все равно далеко не уйдешь отсюда, — злобно оскалился шпик.

— А яне собираюсь уходить, — с нотками примирения отпарировал боксер довоенной поры.

На командный пункт Громов прилетел к вечеру, заказал ужин на двоих и принялся просматривать донесения за истекший день, делая сразу пометки для предстоящих распоряжений и приказов.

Покончив с неотложными делами бумажной канцелярии и справившись по телефону о ходе переподготовки летчиков-истребителей на штурмовиков, командующий попросил ординарца привести от связистов новичка.

Федоров переступил порог КП, теряясь в догадках, чем закончилась встреча Громова с представителями службы государственной безопасности. Но с первой же минуты, с попытки доложить по-форме, Михаил Михайлович отсек официальный тон общения: «Отставить!» И гораздо тише, даже вкрадчиво, пригласил за стол, что не могло не служить добрым знаком в сложной обстановке вокруг его криминального поступка.

— Рассказывай, где пропадал больше года, как попал к нам? Это важно для дела. Чтобы оправдать твое поведение, я должен знать всю подноготную твоего появления у нас, — раскрылся генерал после того, как выпили за встречу по стопочке «зверобойчика», настоянного на спирту.

И Федоров, изредка черпая ложкой окрошку со снетками, которую уже и забыл, где и когда ел, поведал свою историю: как попал в Китай, как начал писать рапорты во все инстанции, чтобы его направили на фронт; как в конце концов ему разрешили вернуться на Родину, но не на фронт, а в Нижний Новгород, где потерял все надежды влиться в первые ряды защитников отечества; как от оружейника Вахмистрова прослышал об испытании пушки на Калининском фронте; как от безысходности закрутил мертвые петли под мостом на Оке, а потом и пустился наутек «по компасу Кагановича» прямо на запад; как на исходе бензина решил заправиться, чтобы спокойно искать места дислокациии истребительной авиации; как избавлялся от мнимых и взаправдашних преследователей, посланных вдогонку.