— Но на этом и строится мой план! — возбужденно заметил Калпеппер. — Был ты пьян или нет, не имеет значения. Важно, что свидетели утверждают, что ты был пьяи. И, признав свою вину и заявив, что был пьян, ты сумеешь повернуть против них то самое оружие, которым пользуются они для доказательства твоей вины. Важнее всего на суде свидетельские показания. Суд тебе не поверит, если ты станешь утверждать, что не был пьян. В суде привыкли считать, что обвиняемые всегда отрицают свою вину. Если ты поведешь себя так, то только облегчишь суду ведение дела против себя.

— Наверно, вы правы, — ответил Прю. — Но я…

— Одну минутку. Вот я написал здесь, что согласно твоим показаниям ты был пьян и не сознавал, что делаешь.

Лейтенант Калпеппер открыл свою папку с замком-«молнией» на трех сторонах, порылся в бумагах, извлек какой-то листок и протянул его Прюитту:

— Прочти внимательно и сам убедись, что я не хочу тебе ничего плохого. Когда убедишься, тогда и подпишешь. Подписанные тобой показания я предъявлю в суде и буду просить у суда снисхождения к тебе. Тогда они дадут тебе не больше одного месяца заключения, а может быть, ограничатся только лишением двух третей денежного содержания.

— Мне всегда говорили, что военные суды не принимают ходатайств о снисхождении, — сказал Прю.

— Правильно, — ответил Калпеппер. — Но ты получишь снисхождение. Это будет первый в истории случай. Я добьюсь этого.

— Но…

— Ты еще не выслушал меня до конца, — продолжал Калпеппер. — Никто в армии не считает пьянство за недостойное поведение или грех, не так ли? Ты знаешь, что это так. Пьют все. Большинство офицеров даже считают, что это за солдат, который не пьет и время от времени не совершает проступков. И относятся к таким подозрительно. Правильно?

— Я все же не понимаю, почему я должен признать свою вину, — тихо сказал Прюитт.

— Почему? Если ты признаешь, что был пьян, тогда нам удастся повернуть их же аргументы против них, так как пьянство считается больше достоинством, чем грехом, для солдата. Суд, который поймет это, не даст тебе и трех месяцев за то: ты для пего будешь просто разбитной парень.

Лейтенант Калпеппер победно взглянул на Прюитта и протянул ему свою автоматическую ручку «Паркер-51», но Прю ее не взял.

— Хотя все, что вы говорите, лейтенант, звучит неплохо, — тихо сказал Прю, — я все же должен разочаровать вас. Вы много потрудились, но я просто не могу подписать этого признания для вас.

— Но почему же? — не выдержал Калпеппер. — Эго ведь не мне нужно. Я же объяснил тебе, для чего это. Ключ ко всему делу о твоем признании. Если ты меня не послушаешь, то я ничего не смогу для тебя сделать.

— Ио я ни в чем не виноват, — спокойно сказал Прю. — Я не могу признать себя виновным, даже если бы это гарантировало мне оправдание в суде. Я очень извиняюсь, но такой уж у меня характер.

— Боже мой! — воскликнул Калпеппер. — Какое это имеет отношение к делу? Совершенно неважно, виновен ты на самом деле или нет. Но ни один суд не вынесет солдату максимальную кару за то, что он подрался с кем-то в пьяном виде, если обвиняемый сам во всем признается.

— Я не собираюсь упрашивать кого-то пожалеть меня. Если надо наказать меня, пусть наказывают. Я ни на кого не буду в обиде. Никогда и никого ни о чем не просил и не буду просить.

Лейтенант почесал в затылке кончиком ручки и положил ее в карман.

— Ну ладно, — спокойно сказал он. — Подумай о моем предложении. Уверен — ты в конце концов поймешь, что я прав.

— Я уже достаточно подумал обо всем, — ответил Прюитт. — Очень сожалею, что приходится разочаровывать вас, лейтенант, хотя вы проделали большую работу. Я не хочу признать себя виновным.

— Но ведь ты ударил человека, не так ли?

— Конечно. И готов сделать это еще раз.

— В таком случае ты виноват. Зачем же скрывать правду?

— Я никогда не признаю себя виновным, лейтенант.

— Никогда не видел такого упрямого болвана! — закричал Калпеппер, теряя терпение. — Если ты не думаешь о себе, то подумал бы обо мне. Ведь я но просил, чтобы меня назначали твоим защитником.

— Я знаю, — ответил Прюитт. — Мне жаль, что так получается.

Лейтенант тяжело вздохнул, положил листок с текстом показании Прюитта обратно в папку и встал.

— Ну хорошо, — улыбаясь, сказал он. — Так или иначе, подумай о моем предложении. Завтра я снова зайду.

Лейтенант вышел из камеры. Несколько минут Прюитт смотрел ему вслед, а затем уселся на нары и достал из-под подушки колоду карт.

В этот момент сквозь решетку Прюитт увидел входившего в помещение гауптвахты Уордена. В руках у пего был новенький комплект рабочей одежды.

— Можно мне передать эти вещи арестованному? — спросил Уорден капрала, дежурившего по гауптвахте.

— Конечно. А тебе не лень заниматься этим самому, сержант?

— А кто еще будет этим заниматься? Развернуть сверток или не надо? — спросил Уорден. — Может, я спрятал в нем что-нибудь неположенное для арестанта?

Капрал угрюмо взглянул па Уордена, усмехнулся и покачал головой.

— Да ладно, проходи.

Уорден зашагал вперед, к камере, где находился Прюитт.

— Не знаю, почему я трачу время на такого болвана, как ты, — сказал Уорден, бросив сверток с одеждой на нары рядом с Прюиттом. А потом, увидев разложенные вокруг карты, спросил: — Ну как, выигрываешь?

— Пока пет, — спокойно ответил Прю.

— Не отчаивайся. У тебя еще много времени, чтобы потренироваться.

— Неужели еще не назначен день суда? — спросил Прюитт, собирая карты в колоду.

— Я имел в виду твой тюремный срок.

— А может, у меня отнимут карты и я не смогу играть в тюрьме? — тихо сказал Прюитт. Он встал и начал переодеваться в принесенную Уорденом одежду.

— Может случиться и так, — заметил Уорден, наблюдая за Прюиттом. — Суд должен состояться в следующий понедельник, то есть через четыре дня.

Прюитт кончил переодеваться и снова сел на нары.

— Калпеппер сказал, что, по его мнению, мне дадут не больше трех месяцев с вычетом двух третей денежного содержания.

— Примерно так, если ты, конечно, не скажешь па суде чего-нибудь такого, что разозлит судей.

— Я намерен молчать.

— Позволь мне поверить этому только тогда, когда сам это увижу. Вот возьми. — Уорден протянул Прюитту несколько пачек сигарет.

— Спасибо.

— Меня благодарить не за что. Это Анди и Кларк просили тебе передать. Сам бы я покупать сигарет тебе не стал. Из-за тебя у меня порядочно прибавилось всякой писанины.

Прюитт улыбнулся и спросил:

— Скажи, пожалуйста, кто-нибудь из ребят говорил о ноже?

— О каком ноже?

— О том самом, которым Айк хотел ударить меня.

— А ты сам об этом кому-нибудь говорил?

— Нет.

— И ты можешь доказать, что он хотел ударить тебя ножом?

— Но знаю.

— Попробуй рассказать об этом Калпепперу. Ведь он очень хочет блеснуть своим юридическим талантом. Во всяком случае, стоит попытаться.

— Нет, Калпепперу я ничего не скажу. Они давно хотели отдать меня под суд и теперь добились своего. Если бы мне и удалось выскользнуть из их рук на этот раз, то они снова стали бы искать подходящий случай, чтобы придраться.

Уорден поднялся с нар, сделал два-три шага по камере и, как-то странно нахмурив брови, сказал:

— Может быть, ты и прав. Во всяком случае, это твое дело и поступай как знаешь.

Он дружески похлопал Прюитта по плечу.

— До свидания, дружище. — И направился к выходу.

Прюитт снова было разложил карты, но вдруг окликнул уходившего Уордена:

— Послушай, не выполнишь ли ты одно поручение для меня.

Уорден повернулся и сказал:

— Конечно, если смогу.

— Съезди в город в район Мауналани и объясни Лорен, почему я не могу прийти к ней. Вот адрес.

— Почему бы тебе не написать ей письмо? — спросил Уорден. — Мне не хочется туда ехать. Эти бабы мне надоели. Кроме того, я к тебе хорошо отношусь и не хочу рисковать: вдруг я понравлюсь этой Лорен?