Но Дайнэмайт может и перевести О’Хейера в штабную роту, где ему придется работать, а не бездельничать. Или, может, Дайнэмайт просто нажмет на него и заставит его выполнять обязанности снабженца в своей роте, хотя, бог его знает, что он тут сможет делать… Вполне возможно, что он пошлет его в интендантскую школу. Все эго Дайнэмайт может сделать, если О’Хейер попросит освободить его от обязанностей снабженца, на что ты, Милт, собственно, и надеешься. Может быть, О’Хейер все обдумал и уже решил поступить именно таким образом. А может, он совсем и не испугался.

Однако вполне возможно, что Дайнэмайт будет содержать его сверх штата, снова напомнил себе Уорден. Вполне возможно. И ты, Милт, надеешься, что Дайнэмайт поступит именно так, что О’Хейер ничего еще не решил, а просто напуган перспективой потерять свое теплое местечко, так же как был бы напуган и любой другой смертный. Может быть, Дайнэмайт и не захочет содержать его сверх штата, по будем надеяться, что захочет.

Настроение Уордена поднялось. Он пришел в казарму, собираясь встать под душ, переодеться, а потом отправиться в город, чтобы выпить где-нибудь или, может быть, Просто погулять по деловой части города, где много баров, тиров для стрельбы по мишеням, публичных домов и других увеселительных мест. Уорден улыбнулся и гордо распрямил грудь: он, Милт Уорден, встречается сегодня в городе с Карен Холмс. Однако это приятное состояние неожиданно сменилось чувством негодования, потому что в тот же момент воображение Уордена нарисовало ему огромное помятое лицо Мэйлоуна Старка. Уорден выпрямился, ноздри его задрожали от гнева. Сжав кулак, он со всего размаха ударил нм по стене, чтобы стряхнуть с себя наваждение. Опустив онемевшую от боли руку, Уорден продолжал свой путь по лестнице, чтобы помыться под душем, переодеться и поехать в город на встречу с Карен Холмс у «Моана».

Сосед Уордена по комнате, Пит Карелсен, сидел на койке и сосредоточенно рассматривал лежащие у него на ладони правой руки зубные протезы. Когда вошел Уорден, он быстро, словно испугавшись чего-то, положил их на стол.

— Что случилось с твоей рукой? — спросил он с нескрываемым любопытством. — Ты опять дрался с кем-нибудь?

— А что случилось с твоими проклятыми зубами? — презрительно спросил Уорден. — Ты опять был в столовой?

— Ну, ну, успокойся, — обиженным тоном сказал Пит. — Не лезь в бутылку, я ведь просто поинтересовался, что у тебя с рукой.

— А я просто поинтересовался, что с твоими проклятыми зубами.

Подойдя к зеркалу, Уорден посмотрел на свое отображение в нем и, расстегнув пуговицы на рубашке, начал раздраженно выдергивать ее из-под брюк.

— Все время ты ругаешься, всегда кого-нибудь высмеиваешь, — спокойно заметил Пит. — Ведь я спросил тебя просто так, по-дружески. Какого дьявола ты так распетушился?

Уорден продолжал молча смотреть в зеркало. Расстегнув рубашку, он снял ее и бросил на койку. Отстегнув пряжку ремня, он рывком выдернул его из брюк и швырнул туда же.

— Ты что, собираешься в город? — спросил Пит, желая продолжить разговор.

— Нет. Собираюсь пойти к Чою, поэтому и переодеваюсь в гражданское, — ответил Уорден с раздражением.

— Я тоже думал пойти туда, — сказал Пит. — В город я сегодня не собираюсь. Знаешь, — продолжал он, взглянув украдкой на лежащие на столе зубы, — в сущности, там всегда одно и то же. Мне уже надоело это. Лучше уж пойти к Чою.

— Ну что ж, — сказал Уорден, резко отойдя от зеркала. Он взял с койки рубашку, снова надел ее и застегнул. — Пойдем!

— К Чою? В самом деле? — удивился Пит.

— Да, да. А почему бы и нет? Ты сам сказал: за каким дьяволом ехать в город?

— Я думал, что ты разыгрываешь меня, — сказал Пит, широко улыбаясь беззубым ртом. Он поднялся с койки: — Черт с тобой, Милт. Пойдем.

Они прошли через опустевшую казарму. Уорден на ходу расстегнул пояс брюк, заправил иод него рубашку, снова застегнул, завязал галстук. Шагавший за ним Пит с воодушевлением рассуждал:

— Возьмем целую коробку пива в банках. Может, посидим сегодня па кухне? Я не люблю в день получки сидеть вместе со всеми этими молокососами, Милт. А может, нам лучше взять четыре или пять кувшинов с пивом и выйти с ними на свежий воздух? Может, так будет лучше? Подожди минутку, — вдруг вспомнил он. — Я же должен взять эти проклятые зубы!

Не говоря ни слова, Уорден остановился, закурил сигарету, оперся спиной па перила веранды, скрестил ноги, заложил руки под мышки и неожиданно замер неподвижно, как гранитная статуя.

Когда вернулся Пит, он стоял все так же неподвижно. Единственным признаком того, что это живой человек, была ярко-красная точка горящей сигареты.

— Беда твоя в том, Пит… — казалось, что этот злой голос исходит не от человека, а от горящей сигареты, — что ты ничего не видишь дальше своего сопливого носа. Чтобы не думать о серьезных вещах, ты занимаешь себя разными мелочами и решаешь такие пустяковые проблемы, как, например, взять или не взять с собой эти проклятые зубы, на тот случай если ты собираешься пойти к какой-нибудь кошечке. Ты поступаешь точно так же, как эти проклятые домохозяйки в церковном приходе моего брата, которые мажутся, красятся и прихорашиваются, перед тем как пойти на исповедь. В то время когда весь этот проклятый мир чуть ли не взлетает к чертовой матери, ты возвращаешься для того, чтобы взять свои поганые челюсти. Почему бы тебе не пойти в нашу церковь и не простереть руки к небесам и вместе с полковым священником не помолиться за мир? Возраст у тебя для этого вполне подходящий, да и недуги тебя снедают.

Занятый прилаживанием своих зубов, Пит так был ошеломлен этой тирадой, что замер на место — с открытым ртом, с засунутыми в него протезами и прилаживавшими их большими пальцами рук, с расширившимися от изумления зрачками.

— Это из-за тебя в Германии фашисты, — поучал его все тот же, как будто исходящий от сигареты голос. — Это из-за тебя фашизм скоро придет и в нашу страну. Придет, после того как мы вступим в войну, потаскаем каштаны из огня для остального мира и выиграем войну для Англии. А ты посиживаешь с Маззиоли и всякими другими выслуживающимися писарями и занимаешься разными рассуждениями. На любую тему, лишь бы поболтать. Удивляюсь, черт возьми, почему ты не посещаешь по вторникам литературный клуб, как ирландские леди в церковном приходе моего брата. Ух вы, интеллигенция!

Неподвижный силуэт неожиданно оторвался от перил, метнулся в сторону и устремился к лестнице. Щелканье ног по ступенькам напоминало дробный стук ног боксера, тренирующегося со скакалкой.

— Пошли, болван! — крикнул Уорден. — Какого черта ты ждешь еще?!

Пит закончил прилаживать зубные протезы, пошевелил челюстями, чтобы протезы встали на место, и, недоуменно покачав головой, последовал за Уорденом.

— А что делаешь ты, черт тебя возьми, — возмущенно спросил он Уордена, догнав его во дворе. Всего несколько минут назад Пит предвкушал, как хорошо они с Уорденом проведут этот вечер, по-приятельски побеседуют о том о сем, а теперь его почти душили слезы обиды. — Ты но занимаешься мелочами и не решаешь пустяковых проблем?

— Конечно не занимаюсь, — ответил Уорден. — То есть тоже занимаюсь. Только, пожалуйста, не кричи, я не глухой.

— Тогда чего же ты читаешь мне проповедь? И я вовсе не кричу. И потом, что ты имеешь в виду, когда говоришь о вступлении в эту войну и о победе? Мы все готовы к войне, за исключением разве того, что не можем послать войска.

— Конечно, — согласился Уорден. — В этом-то все и дело.

— А может быть, русские и немцы подерутся друг с другом, поубивают друг друга, а нам и делать будет нечего. Во всяком случае, похоже, что так оно и будет!

— Отлично! — подхватил Уорден. — Превосходно! Чем больше убитых в мире, тем лучше для меня. Тем больше пива достанется на мою долю. О чем ты, собственно, споришь?

— Чего ты несешь какую-то несуразицу? Я не спорю. Эго ты споришь, ты начал весь этот разговор.

— Неужели я? Тогда я сейчас же прекращаю его.