Они взобрались на холм, ступая по сухой траве. Солнце приятно грело их голые спины. На вершине в тени деревьев они присели. Дом был почти прямо под ними.

— Смотри, как красиво, — сказал Прю.

— Ничего красивого нет, — возразила Виолетта.

С холма были видны хижины, безымянный населенный пункт, не упомянутый в туристских картах и выглядевший так, будто первый же ветер сдует все его строения с лица земли.

— Когда я был ребенком, то жил в таком же местечке, — сказал Прю. — Только там было больше простора.

— И тебе там нравилось? — спросила Виолетта.

— Нет, — ответил он. — Не нравилось. Но с тех пор я жил в гораздо худших местах. — Он лег на спину и стал наблюдать, как сверкают солнечные лучи, пробиваясь сквозь листву деревьев. Жизнь как бы остановилась до понедельника. Если бы так было вечно…

— Ужасно, — сказала она, глядя вниз с вершины холма. — Так люди жить не должны. Родители приехали сюда с Хоккайдо. Но до сих пор даже эта хижина не принадлежит им. — Прюитт схватил девушку за руку и притянул к себе. В первый раз за этот день она ответила на его поцелуй.

— Бобби, Бобби. — Она погладила его по щеке.

— Иди сюда, — сказал он, поворачиваясь. — Иди ко мне.

Но Виолетта отпрянула и взглянула на свои дешевенькие ручные часики.

— Мама и папа могут вернуться в любую минуту.

— Ну и что из этого? — раздраженно спросил он. — Они не станут подниматься сюда?

— Не в этом дело, Бобби. Это делают ночью.

— Нет, — сказал он. — В любое время. Если хочется.

— Вот именно, — прошептала она. — А мне не хочется. Они сейчас вернутся домой.

— Но они ведь знают о наших отношениях?

— Ты знаешь, что они думают об этом? — сказала Виолетта. — Ты ведь солдат, а я все-таки кончила среднюю школу.

— Ну и что ж, что я солдат? — спросил Прю. — Быть солдатом не хуже, чем кем-нибудь еще.

— Я знаю.

— Солдаты тоже люди, как и все, — настаивал он.

— Я знаю. Ты но понял. Так много японских девушек ходят с солдатами…

— Ну и что? Эти девушки встречаются и с гражданскими парнями тоже.

— Порядочная японская девушка не пойдет с солдатом.

— Я не об этом. Солдат ничем не хуже ефрейтора — вот л чем суть.

— Я знаю, — сказала Виолетта. — Просто люди так смотрят на солдат.

— Так почему тогда твои родители не выгонят меня, если им не нравятся наши отношения?

— Они бы никогда не сделали этого.

— Черт возьми! Все соседи видят, как я прихожу сюда.

— И они тоже никогда ничего не скажут.

— А что, если тебе переехать отсюда? — осторожно спросил Прю.

— Я бы с удовольствием.

— Может быть, у тебя скоро будет такая возможность.

— Только тогда мне не придется жить с тобой. Ты знаешь, что я не могу сделать этого.

— Но сейчас-то ты живешь. Только тогда родителей рядом не будет.

— В этом-то и все дело. Бесполезно говорить об этом. Ты знаешь, я не могу этого сделать.

— Верно, — сказал Прю. Он перевернулся на спину и стал смотреть в невероятно голубое гавайское небо. — Посмотри-ка па запад, там ураган.

— Тучи-то какие… — задумчиво произнесла Виолетта. — Черные. И уступами поднимаются одна над другой.

— Вот и начало сезона дождей, — ответил Прю.

— У нас крыша протекает, — сказала Виолетта.

Прю наблюдал за стремительно несущимися облаками.

— А почему все-таки твои родители не выгонят тебя? — спросил он.

— Но я же их дочь, — удивилась Виолетта.

— Ну ладно. Вставай. Нам, пожалуй, пора спускаться. Дождь вот-вот начнется.

Шквал дождя, окутав горы, налетел очень быстро. К ужину дождь лил как из ведра. Прю сидел один на заднем крыльце, пока Виолетта помогала матери готовить еду.

Старики, как он всегда про себя называл их, вернулись домой еще до начала дождя, шумно распрощавшись с теми, кто остался в автомобиле, доставившем их к дому. Пять семей вместо владели этим «фордом». Общине принадлежали обветшалые деревянные шлюзы, которые были видны тут и там по всей долине.

Старики быстро прошли через заднее крыльцо, где сидели Прю и Виолетта, па аккуратный участочек, где они выращивали овощи для продажи. Нужно было разрыхлить землю, до того как начнется ливень. Прю наблюдал за ними, ссутулившимися и сгорбившимися, с лицами, как засохшее яблоко, и испытывал справедливое негодование, представляя себе их жизнь.

Их огород был разбит на равные квадратики и треугольники так, что использовалась каждая пядь земли. Здесь они выращивали редиску, капусту, салат и кое-какие заморские овощи. Они работали на этом участке, пока не пошел дождь.

Сидя в одиночестве на крыльце и слыша, как старики готовят ужин, Прю снова почувствовал то же самое негодование, чувство потерянности и одиночества, полную беззащитность каждого человека, заключенного, как пчела, в свою ячейку, отдельно от всех остальных. В это время до него донесся запах вареных овощей и мяса, и чувство одиночества на время покинуло его.

Он прислушался к дождю и глухим раскатам грома. Навес укрывал его от дождя, но на него попадали брызги от капель, падавших на пол, они приятно холодили тело.

Виолетта позвала его, и он почувствовал, что армия и злые глаза Уордена остались где-то далеко, что утро понедельника лишь дурной сон, воспоминание вековой давности, холодное и далекое, как луна. Прюитт сел перед дымящейся тарелкой свинины с пресными заморскими овощами и с аппетитом принялся за еду.

Покончив с едой, старики сложили свои тарелки и молча побрели в гостиную, где были маленькие яркие алтари и куда никогда не приглашали Прю. За ужином они не сказали ни слова, но он уже давно привык к этому и но пытался с ними разговаривать. Они с Виолеттой молча сидели на кухне и пили ароматный чай, прислушиваясь к порывам ветра и барабанной дроби дождя о жестяную рифленую крышу. Потом Прю помог Виолетте сложить посуду в старую выщербленную раковину, чувствуя себя здесь совсем как дома. Единственное, чего ему недоставало, — это чашечки кофе.

Когда они вошли в спальню Виолетты, она намеренно оставила дверь широко открытой, хотя та выходила прямо в освещенную гостиную. Виолетта была совершенно спокойна, и это ее спокойствие было ему приятно, вызывало такое чувство, будто прекрасная жизнь длится уже давно и никогда не кончится.

Утром он проснулся, лежа на спине без одеяла. Дверь все еще была открыта, и Виолетта с матерью что-то делали на кухне. Он подавил инстинктивное желание накрыться. Старая женщина не обратила на него ни малейшего внимания, когда он вышел на кухню.

После утренней уборки старики молча побрели навестить соседей. Прю к этому времени все обдумал и в конце концов прямо выпалил:

— Я хочу, чтобы ты переехала в Вахиаву и жила там со мной.

Виолетта сидела на стуле вполоборота к нему, подперев щеку рукой.

— Почему, Бобби? — Она с любопытством взглянула на него. — Ты знаешь, я не могу сделать этого.

— Но я не смогу приезжать сюда так часто, как я делал это раньше, — сказал он. — Если бы мы жили в Вахиаве, я бы приходил домой каждый вечер.

— А разве плохо жить здесь? — спросила она. — Я не возражаю, чтобы ты приезжал только с субботы на воскресенье.

— Но этого недостаточно, — сказал он. — По крайней мере для меня.

— Если ты уйдешь от меня, у тебя ведь и этого не будет. Ты не найдешь женщины, которая стала бы жить с рядовым.

— Мне не хочется встречаться с твоими родителями, — сказал Прю. — Они мне надоели, и они не любят меня. Важно, чтобы нам обоим хотелось жить вместе. Вот в чем дело.

— Мне пришлось бы уйти с работы, а найти другую в Вахиаве будет нелегко. Я ушла с работы в Кахуку, — спокойно сказала Виолетта, — оставила хороший дом и переехала сюда, в это проклятое место, чтобы быть поближе к тебе. Я сделала это, потому что ты попросил меня об этом.

— Знаю. Но ведь я не предполагал, что так получится.

— Ты сейчас зарабатываешь недостаточно, чтобы платить за квартиру, Бобби.

— У меня есть деньги. Я получу почти за целый месяц за прежнюю работу, — сказал Прю осторожно. — Этого нам хватит на месяц, пока ты не найдешь работу. Мы сможем жить лучше, чем ты здесь живешь. Не понимаю, зачем тебе здесь оставаться. — Он сделал паузу, чтобы перевести дыхание, и удивился тому, как быстро говорил он сейчас.