Не успел он прийти, как Розенберри вручил ему текст директивы военного министерства о том, что осенние учения должны начаться двадцатого числа, то есть через два дня.

До самого дня отбытия на учения Уорден не указывал в рапортичках, что Прюитт отсутствует в части. Но в последний день он отметил, что Прюитт находится в самовольной отлучке. Таким образом, у Прюитта, по расчетам Уордена, было бы всегда алиби на неделю, если бы кто-нибудь вздумал заняться расследованием убийства Фэтсо Джадсона. Уорден считал, что он сделал все, что мог.

Вечером, перед выступлением полка на учения, Уорден отправился в кафе «Голубой шанкр», находившееся неподалеку от заведения мадам Кайпфер. Здесь всегда бывали солдаты из местного гарнизона, но в этот вечер в кафе было пусто — все готовились к выступлению на учения.

Уорден пробыл в кафе около четырех часов, разговаривая с официанткой Розой.

Прюитт не появлялся. Роза рассказала, что она не помнит, чтобы он приходил сюда в последние дни, но про себя Уорден подумал, что даже если бы Прюитт и был тут, то Роза все равно ничего не сказала бы об этом ему, Уордену. И она и бармен хорошо знали дела каждого солдата, чуть ли но лучше, чем офицеры части.

И все-таки Уорден надеялся, что Прюитт появится в кафе. Конечно, он мог больше не вернуться в часть, но вряд ли он удержится, чтобы не попытаться узнать о новостях в роте.

Утром полк выступил на учения, и Уорден сразу снял Прюитта с довольствия, как находящегося в самовольной отлучке. Росс, сильно нервничавший по поводу подготовки к первым за время его службы учениям, сначала очень разозлился, узнав о проступке Прюитта. Он готов был тут же отдать его под суд. Уордену пришлось объяснить Россу, что Прюитт, видимо, просто напился и наверняка возвратится через день-два. Только тогда Росс согласился обойтись в отношении Прюитта наказанием в рамках своих дисциплинарных прав как командира роты. «Да, Россу придется попотеть, чтобы усвоить законы армейской жизни, — думал Уорден. — Я мог бы многому его научить за эти два месяца, пока мне не присвоят офицерского звания».

Уорден рассчитывал, что Прюитт, узнав о начавшихся учениях, поспешит вернуться. В том, что он узнает об учениях, Уорден не сомневался, об этом на Гавайских островах знали все. Колонны военных грузовиков двигались через город, создавая пробки на улицах, а во всех важнейших зданиях были установлены пулеметные посты. Такой бывалый солдат, как Прюитт, не мог этого не заметить.

Уорден занялся оборудованием командного пункта на берегу залива Ганаума и ждал появления Прюитта, сам удивляясь тому, что судьба этого парня так его волнует. Откуда такие сентиментальности? Почему ему так хотелось спасти от наказания человека, которого он с первого дня появления в роте считал круглым болваном?

Когда прошло несколько дней и Прюитт не появился, Росс пришел в ярость. Уорден переносил случившееся так, будто речь шла не о Прюитте, а о нем лично.

Он решил, что Прюитт не возвращается потому, что все еще опасается ареста за убийство Фэтсо. В этом он видел главную причину отсутствия Прюитта. «Как же сообщить ему, что с делом Фэтсо все кончилось?» — раздумывал он. Но, чтобы сделать это, нужно было прежде всего знать, где находится Прюитт. Конечно, если бы не учения, то это не составило бы большого труда, но…

Учения начались точно так же, как в минувшем году и как начинались много лет подряд. Ничего нового в них не было. Войска на автомобилях выдвигались к побережью, оборудовали оборонительные позиции согласно заранее намеченному плану и ждали приказа начать «боевые действия». Седьмой роте предписывалось оборонять участок побережья, между островом Сэнд в бухте Гонолулу до мыса Макапуу. Это был один из самых лучших участков на острове. Здесь находилось множество богатых поместий, день и ночь работали бары и кафе, где солдаты легко и просто заводили знакомства с прислугой. Но поскольку всем было известно, что сразу после начала «боевых действий» рота должна будет покинуть этот район, никто из солдат дальних планов не строил.

В этом году задача учений сводилась к тому, чтобы отразить нападение десанта «противника» на северной оконечности острова. В составе сил «противника» действовали два пехотных полка и один артиллерийский дивизион. «Обороняющиеся» были представлены двумя пехотными полками, а также подразделениями полевой и береговой артиллерии. «Противник» высадил десант на третий день учений.

Два дня ушло на то, чтобы совершить тридцатипятикилометровый марш через Вахиаву и Вапялуа, где рота соединилась с другими подразделениями полка и заняла оборону. Весь первый день после прибытия в новый район солдаты рыли траншеи, а потом их посадили в автомашины и отвезли на другой конец острова, в резерв.

На совершенно открытой местности, где нельзя было ни на минуту укрыться от солнца и пыли, солдаты роты снова рыли траншеи и готовились к инспекторскому смотру. Наконец этот смотр состоялся, но и после него, в течение двух недель, рота оставалась в том же районе и ни в каких действиях не участвовала. Целыми группами солдаты слонялись без дела, играли в карты, рассказывали друг другу о своих наметившихся знакомствах с девочками в прибрежном районе и ждали, когда их снова туда отправят. Так продолжалось, пока не пришло известие, что «боевые действия» закончились, нападение «противника» отражено. Рота снова погрузилась на автомашины, чтобы отправиться обратно в свой гарнизон, где хоть и не было прибрежных красоток, но был долгожданный душ. Словом, все шло так, как всегда было на учениях.

И вдруг картина переменилась. Вместо того чтобы направиться в Скофилд, автомашины доставили роту обратно на прибрежные позиции. Одновременно из Скофилда прибыли грузовики с шанцевым инструментом и мешками цемента. На одном из грузовиков оказалось даже тридцать отбойных молотков.

Никто не мог понять, зачем все это делается.

И тут пришел приказ строить долговременные огневые точки. Вместо полевых палаток, привезенных с учений, начали устанавливать пирамидальные палатки стационарного типа с противомоскитными сетками. Все это тоже было доставлено из Скофилда.

Уорден во второй раз отправился к заливу Ганаума, где оборудовался командный пункт, а Прюитт все еще не возвращался в часть.

Даже такой старожил, как Пит Карелсен, не помнил ничего подобного. Раньше рота всегда выезжала к побережью, оборудовала тем небольшой палаточный лагерь и несколько дней спустя возвращалась обратно в казармы. Так было всегда, и предполагалось, что так будет и на этот раз. Все хорошо понимали, что если противник появится в этом районе с моря, то ему не составит труда уничтожить роту и другие подразделения, располагавшиеся без всяких укрытий, но никто не придавал значения такой опасности. Люди считали, что никакой враг не нападет на этот остров.

Большое удовольствие доставляла солдатам возможность приводить в лагерь женщин, якобы для знакомства с военной техникой. Женщины, приходившие в лагерь, не без любопытства посматривали на пулеметы, слушали хвастливые пояснения солдат о смертоносности их огня, иногда даже получали разрешение взяться за рукоятки пулемета и покрутить их, изображая стрельбу по цепи врага. Устоять перед таким соблазном не могла ни одна женщина из окрестных поселений, ни американка, ни филиппинка.

По слухам, доходившим до солдат роты, остальные пехотные подразделения занимались такой же работой — строили долговременные огневые точки. Ио только у солдат седьмой роты имелись все условия, чтобы как следует поразвлечься.

Если кто в роте и смотрел на все происходящее с недоумением, так это Милт Уорден. Он одни не пользовался предоставившейся возможностью поразвлечься. Он один задавал себе тревожный вопрос: по означают ли все эти приготовления начала войны? Ему всегда хотелось узнать, как начинаются войны, но ни в одной книге почему-то об этом не писалось. Авторы, все как один, избегали этого вопроса. Ие решался его поднять и Уорден. Он опасался представить себя в глупом виде. Кроме того, он считал бессовестным портить веселье, которым пользовались все, кроме него.