— Ладно. Какие еще новости?

— Кажется, все, — ответил Болди, вставая. Ему уже явно надоел весь разговор, и он спешил поскорее освободиться. — Не возражаешь, если я сейчас уйду из казармы?

— Почему? Что ты такого сделал, чтобы получить отпуск? — зло спросил Уорден.

— Скоро полдень. Пока я переоденусь и доберусь до строевого плаца, пора будет возвращаться. — Болди остановился около двери и взглянул на Уордена. — Еще одно дело. Ты читал сегодня газету?

— Я газет вообще не читаю, Доум.

— Так вот. Фэтсо Джадсон, начальник караула в тюрьме, сегодня ночью убит у бара «Лонг Кэбин». Кто-то зарезал его.

— Какое мне дело до этого?

— Мне казалось, что ты с ним знаком.

— Конечно, я слышал о нем, но лично его не знаю.

— Значит, я ошибался. О Гэловиче я тебе уже говорил?

— Да.

— Тогда, значит, все. Так разреши мне уйти сейчас, — попросил Болди. — Мне нужно сделать кое-какие личные дела.

— Послушай, Доум, — официальным тоном произнес Уорден. — Я не знаю, чем забита твоя глупая башка, но мне кажется, ты должен это понять: нельзя считать присутствующим в части солдата, если в действительности его нет. Даже в авиации и то такого не допускают. За свою жизнь я немало повидал канцелярцй, хороших и плохих. Но я никогда не видел такой, в какую ты превратил канцелярию этой роты. Возможно, ты и не плохой строевой солдат, а вот обязанностей старшины роты не знаешь, в этом деле ты не только сержантом, но и рядовым первого класса быть не достоин. Мне потребуется не меньше двух месяцев, чтобы выправить все, что ты натворил за время моего двухнедельного отпуска.

Уорден умолк, тяжело вздохнул и окинул Болди, стоявшего у двери, таким презрительным взглядом, что тот даже съежился. Уордену очень хотелось посильнее задеть Болди, но он не знал, как это сделать.

— Я хочу, чтобы ты знал: мне никогда не приходилось видеть такой запущенной канцелярии, как у тебя.

Доум промолчал.

— Ну ладно. Можешь на сегодня быть свободным. Все равно от тебя никакого толку не будет.

— Спасибо, старшина.

— Иди к черту! — сердито сказал Уорден, глядя вслед выходившему из канцелярии Болди.

Болди Доум, огромного роста и мощного телосложения сержант, был женат на тучной филиппинке, являлся отцом многочисленных смуглолицых ребятишек. В полку он был известен как тренер самой плохой в истории полка команды боксеров. Он служил в армии уже восемнадцать лет и из-за женитьбы на филиппинке был обречен пожизненно на службу вне территории Соединенных Штатов. При Дайнэмайте он пользовался большими привилегиями, всегда свысока смотрел на тех, кто не хотел заниматься боксом. Ему была поручена обработка непокорного Прюитта. И вот теперь этот человек взял на себя инициативу прикрыть проступок Прюитта.

Глядя вслед удалявшемуся Доуму, Уорден подумал, что его поведение в отношении Прюитта, видимо, объяснялось просто порывом сентиментального настроения, желанием помочь одному из тех старослужащих, которых в роте с каждым днем становилось вое меньше.

С уходом Доума в канцелярии воцарилась тишина, нарушаемая только легким поскрипыванием пера рядового Розенберри, усердно трудившегося над какими-то бумагами.

— Розенберри! — крикнул Уорден.

— Слушаю вас, сэр, — спокойно сказал Розенберри. Он продолжал сидеть и раскладывать документы по папкам.

Спокойный этот парень Розенберри. Именно руководствуясь этим качеством, Уорден взял его к себе в канцелярию после ухода Маззиоли.

— Розенберри, сходи в канцелярию полка и принеси сегодняшнюю почту. А я пока попытаюсь навести здесь порядок. Возвращайся поскорее и подшей все документы, которые накопились за эти дни.

— Я все уже сделал, сэр, — ответил Розенберри.

— Тоща сходи в отделение кадров и принеси личное дело Айка Гэловича. В общем, иди куда хочешь, только не торчи здесь. Надоела мне твоя морда.

— Слушаюсь, сэр.

— В отделении кадров захвати личные дела всех, у кого произошли изменения в служебном положении за время моего отсутствия.

— А личное дело Прюитта? — спросил Розенберри.

— Выполняй то, что приказано! — закричал Уорден. — Если бы мне было нужно личное дело Прюитта, я бы так и сказал. И но лезь не в свое дело, ты ведь солдат, а не какая-нибудь гражданская канцелярская крыса.

— Слушаюсь, сэр.

— Ну иди и не называй меня «сэр». Так обращаются только к офицерам. Делом Прюитта я займусь позже, когда появится настроение.

— Слушаюсь.

— Мне нужно разобраться во всей этой путанице, прежде чем заниматься Прюиттом, — пояснил Уорден.

Уорден посмотрел вслед уходившему Розенберри и подумал, что не ошибся в выборе писаря. Он оказался действительно очень спокойным парнем и уважительно относился к своему непосредственному начальнику.

Такое поведение Розенберри было вполне оправданно. Видимо, он уже слышал, что Уорден подал рапорт о зачислении на офицерские курсы и скоро станет офицером. Об этом ведь было известно всей роте. Только Розенберри в отличие от остальных солдат и сержантов не подсмеивался над Уорденом, а, наоборот, был подчеркнуто вежлив с ним. «Возможно, он даже проникся уважением ко мне, за то что я скоро стану офицером, — размышлял Уорден, откинувшись в кресле и закуривая смятую сигарету. — Интересно, что сказал бы Прюитт, узнав, что я подал рапорт о зачислении на офицерские курсы?»

Очнувшись от этих размышлений, Уорден взглянул на приготовленный Доумом журнал утренних рапортичек, и снова злость вспыхнула в нем. По опыту Уорден знал, что сумеет скрыть отсутствие Прюитта в течение десяти — пятнадцати дней, если, конечно, не случится что-нибудь необычное, если не начнутся в этот период учения. Кроме того, Уорден рассчитывал, что Прюитт обязательно вернется за это время. Ведь Прюитт завербовался в армию на тридцать лет, а такие не дезертируют — для этого просто нет причин.

Уорден считал маловероятным, что в связи с убийством Джадсона в часть пришлют следователя из военной полиции. Ведь таких, как Джадсон, в любой части много, и никто всерьез не станет заниматься этим делом. Конечно, начальник тюрьмы мог бы возбудить расследование, но тут Уорден сразу успокоил себя. Майор Томпсон был не из тех людей, которые стали бы это делать. Он быстро найдет замену Фэтсо, тем более что кандидатов на должность начальника караула в тюрьме, с точки зрения Уордена, было предостаточно. Взять хотя бы Гендерсона или Уилсона. Их только немного подучить, и они с успехом заменят Фэтсо.

Но даже на тот случай, если бы расследование началось, Уорден считал себя в безопасности. День, в который они начнут расследование, будет днем, когда он, Уорден, узнает, что Прюитта нет. А если они даже и установят факты, он все равно может прикрыться тем, что был в отпуске. Чоут и Доум начали все это, пусть они и отвечают. Судя по тому, что рассказал Доум, никто в роте не собирался выдавать отсутствие Прюитта. Это мог сделать только Айк Гэлович, но кто бы стал слушать его сейчас, когда Гэловича самого только что сняли с должности за служебное несоответствие. Да и вряд ли Гэлович осмелится доносить начальству, зная, что все в роте настроены против него.

Удовлетворившись этими выводами, Уорден погасил сигарету, встал из-за стола и подошел к шкафчику, где у него всегда хранилась бутылка виски. Еще перед отпуском Уорден сделал отметку на бутылке, и сейчас внешне никаких изменений в количестве жидкости не было заметно. Испытывая острое желание опохмелиться после сильной попойки, Уорден налил себе солидную порцию и выпил залпом.

На вкус виски показалось ему слабым. «Неужели это Розенберри разбавил виски водой? — подумал Уорден. — Нет, скорее, Доум».

Уорден налил еще порцию, выпил и снова уселся в свое кресло. «Конечно, — подумал он, — здесь никому доверять нельзя. Подсовывают мне заведомо ложную рапортичку, разбавляют мое виски. Нет, никому верить нельзя. Даже самому себе».

Гостиница, в которой остановился Уорден во время отпуска, находилась в долине Канеохэ, у подножия одной из многочисленных окружавших ее возвышенностей. Уорден выбрал это место по двум причинам: во-первых, местность здесь была довольно красивой, во-вторых, здесь он и Карен могли себя чувствовать в безопасности. Они приехали сюда на машине из Кауайпа, куда Карен с согласия Холмса отправилась навестить сестру.