Прюитт не говорил Мэллою о своих намерениях, пока не пришло известие о смерти Бэрри. Он все решил, когда Бэрри был еще жив, но не хотел пока ни с кем делиться своими планами.

— Я убью его, — сказал Прюитт Мэллою. — Только подожду своего освобождения из тюрьмы, а потом где-нибудь подкараулю и убью. Конечно, я не собираюсь ему объявлять об этом, как Бэрри. Буду пока помалкивать и ждать подходящего момента.

— Его, конечно, следует убить, — ответил Мэллой, — хотя вряд ли этим чего-нибудь добьешься.

— А я ничего особенного и не хочу добиваться. Только я чувствую, что, убив его, снова стану человеком.

— Надеюсь, ты не собираешься нападать на него неожиданно, из-за угла? — поинтересовался Мэллой.

— Нет, не собираюсь. Он даже сможет защищаться. Мне рассказывали, что Фэтсо часто посещает один бар в городе и что у него всегда при себе нож. Я убью его ножом. У нас будут равные шансы, но ему не удастся убить меня. Я убью его, и никто но узнает, как все произошло.

— Ничего ты не добьешься, убив Фэтсо.

— Я сделаю это в память о Бэрри, которому так хотелось это сделать, но не пришлось.

— Да и Бэрри ничего не добился бы. Его судьба была предрешена с того дня, как он родился.

— Судьба Фэтсо тоже предрешена.

— Конечно. Могло случиться так, что Бэрри оказался бы на месте Фэтсо, а Фэтсо на его месте. Если ты хочешь убить, так убей тех, кто сделал Фэтсо таким, какой он есть. Он ведь только выполняет свой служебный долг.

— Вот и я свой долг выполню. Только я вижу свой долг совсем не в том, в чем видит его Фэтсо.

— Если бы убийство Фэтсо могло что-нибудь дать нам, я бы, не колеблясь, поддержал тебя. Не дело-то в том, что если ты и убьешь его, то на его место придет другой. Почему, например, ты не хочешь убить Томпсона?

— И вместо него назначат другого.

— Конечно. Но ведь Фэтсо выполняет его приказы.

— Не знаю, но у меня почему-то нет такой ненависти к Томпсону, как к Фэтсо. Майор Томпсон — офицер, от него можно всего ожидать. Но ведь Фэтсо человек нашего круга. А раз так, значит, он предатель.

— Понимаю. И все же ты не прав, собираясь его убить. Это ни к чему не приведет.

— Может быть. Но я уже принял решение, и оно окончательно.

— Ну что же. Пусть будет так, но это совсем не тот вывод, к которому ты должен был бы прийти, если бы прислушивался к моей теории пассивного сопротивления. Ты ничего не понял, как не поняли меня Бэрри и Анджелло. Ни тот, ни другой не использовали моего метода. Их сопротивление было активным, а не пассивным. У них просто не было оружия.

— И все же я убью Фэтсо. Иного выхода для меня нет. Такой, как Фэтсо, жить недостоин.

Мэллой пожал плечами, взглянул куда-то в сторону. Свет уже давно был выключен, и заключенные спали. Мэллой и Прюитт сидели друг против друга и молча курили. С общего согласия заключенных Прюитт перебрался на нары рядом с Мэллоем, сразу после того как Анджелло забрали в тюремную больницу.

— Ну, хорошо, — сказал Мэллой. — Я давно хотел рассказать тебе кое о чем, а сейчас, когда ты поделился со мной своими планами, считаю, что откладывать это не стоит. Так вот, меня скоро здесь не будет.

— Почему? — удивленно спросил Прюитт.

— Но знаю, смогу ли объяснить тебе это, — медленно произнес Мэллой. — Со мной творится что-то странное.

— Ты болен?

— Нет, не болен. Но я чувствую, что мне не хватает сил, чтобы до конца выдержать свою линию. Я чувствую себя виновным в том, что произошло с Анджелло и Бэрри.

— Не говори ерунды, Джек.

— Это не ерунда, это правда. И Анджелло и Бэрри попытались следовать моим советам и потерпели неудачу. Я всегда хотел дать людям полезный совет, но ничего хорошего из моих советов у них не получалось. Видимо, виной всему я. Если бы Анджелло и Бэрри не слушали моих проповедей, то с ними не случилось бы такой беды. Значит, если я останусь здесь, то и другие могут оказаться в беде. Ты вот, например, уже стоишь на краю пропасти. Больше этого я вынести не могу.

— Мне кажется, ты не прав, Джек, — сказал Прюитт, досадуя, что в голову не приходят никакие убедительные доводы, чтобы опровергнуть сказанное Мэллоем.

— Нет, я прав. И поэтому мне нужно отсюда убираться.

— Как же ты хочешь это сделать? — спросил Прюитт.

— Просто, — ответил Мэллой. — Я могу достать в мастерской необходимые инструменты, чтобы проломать стену и устроить себе побег.

— А прожектора?

— Никто меня не увидит.

— Но ведь в проволочной ограде пропускают ток, поднимется тревога.

— Я достану кусачки с изолированными ручками, и тогда ток мне не страшен. Но легче всего совершить побег из мастерской. Там никто не помешает мне. И там я смогу достать какой-нибудь комбинезон, чтобы не появляться в городе в тюремной одежде.

— А деньги?

— Мне деньги не нужны. У меня в городе есть друзья, которые помогут мне укрыться, пока здесь все не успокоится, а потом устроят на какой-нибудь корабль, отплывающий в Штаты.

— Скоро начнется война.

— Я знаю. Возможно, что я снова поступлю на службу в армию, но под другой фамилией. А здесь я больше не останусь. Пока не началась война, я должен кое-что предпринять.

— Возьми меня с собой, — попросил Прюитт.

— А как же с Фэтсо?

— Черт с ним, пусть пока живет.

— Ты не представляешь себе, в какое дело ввязываешься. Мне уже приходилось скрываться от властей.

— И мне тоже.

— Но тебе не приходилось бегать из города в город, скрываться то от одного, то от другого шерифа. Сейчас у меня немного шансов бежать с островов и перебраться в Штаты. Ничего романтического в этом нет, да и трудностей немало.

— Ты же сам сказал, что будет легко бежать отсюда.

— Это да, но главная трудность не в побеге отсюда. Труднее будет потом, а вдвоем — вдвое труднее. Нам потребовалось бы не меньше недели, чтобы добраться до города, не выдав себя.

— И все равно я бы пошел с тобой, — сказал Прюитт.

— Я знаю, как себя вести, чтобы не вызывать подозрений у окружающих. У меня есть опыт. Я могу выдавать себя за богатого путешественника, а ты? С тобой мы попадемся в первый же день.

— Я быстро всему научусь. Конечно, сначала я буду обузой, но не долго. А потом, я тебе пригожусь в тех делах, которые ты замышляешь.

— А откуда ты знаешь, что я замышляю?

— Я просто догадываюсь.

— Зря ты догадываешься. Я и сам еще не знаю, что буду делать.

— Ладно, не стану навязываться. Но мне очень хотелось бы быть с тобой, вот и все.

— Тебе со мной не по пути. Твое место в армии.

— Но я искренне хочу тебе помочь.

— В чем?

— Не знаю.

— Помочь изменить мир?

— Может быть.

— Конечно, нашими общими усилиями можно изменить мир, — спокойно сказал Мэллой. — Но эти изменения скажутся только лет сто спустя, когда нас уже не будет в живых.

— И все же мир изменится.

— Может быть, и нет. Именно поэтому я и сказал, что ты мне не пара. Ты романтик, и тебе скоро все надоест. Я же поставил перед собой цель и иду к ней и не жду, чтобы мне достались плоды скорой победы.

Ты совсем не знаешь меня, — продолжал Мэллой. — Все вы думаете обо мне лучше, чем я есть, смотрите на меня как романтики. А ведь я в своей жизни никогда ничего по-настоящему не любил. Вот в чем моя беда. Я не люблю становиться слишком близко к другому человеку и видеть таким образом его недостатки. Если когда-нибудь это случается, то у меня сразу пропадает любовь к этому человеку, и в конце концов я начинаю испытывать чувство ненависти к нему.

— Этому я не поверю. Ты просто наговариваешь на себя, — возразил Прюитт.

— Если бы ты пошел со мной, то скоро бы в этом убедился сам. Поверь мне, я говорю правду. Ты другой человек, чем я. Ты любишь армию, действительно любишь. Здесь твое место. Я же никогда ничего реального не любил. Все мои привязанности были слишком оторваны от жизни, слишком идеалистичны.

Я бы отдал все, что угодно, только за то, чтобы найти наконец такой предмет любви, какой ты нашел в армии. Мой тебе совет: никогда не покидай армии. Если человеку удалось найти предмет любви, он должен оставаться с ним во что бы то ни стало, даже если нет ответной любви. Человек должен быть благодарен судьбе за то, что она послала ему способность любить. В этом весь секрет.