Но и помимо этого государство скрывало в себе немало элементов слабости. Уже громадное протяжение нейтрали­зовало до известной степени большие материальные средст­ва, которыми оно располагало. В самом деле, требовалось более 4 месяцев, чтобы привести войско из Вавилона в Сар­ды или к Нилу, и еще больше времени, чтобы стянуть отря­ды из отдаленных провинций. Поэтому для каждого большо­го похода, который предпринимал царь, нужны были много­летние приготовления. Да и качества этих войск оставляли желать многого. Население страны в громадном большинст­ве было невоинственно, не говоря уже о том, что оно лишь против воли шло на войну за своих чужеземных властите­лей. Правда, сами персы, и вообще арийские племена Иран­ского плоскогорья, были хорошими солдатами, особенно отличными наездниками и стрелками из лука. Однако, как ни полезны были эти роды оружия на обширных равнинах Азии, — на изрезанной или гористой местности персы, бла­годаря недостатку дисциплины и легкому вооружению, ус­тупали греческим гоплитам; и еще больше была, в сравнении со свободными гражданами греческих городов, моральная слабость азиатов, которые дрожали перед кнутом своих офицеров и сражались только за своего царя и господина.

Вообще самым больным местом персидской монархии было то, что она была основана только на грубой силе и ею одной держалась. Бесчисленные народы, входившие в ее со­став, не были связаны между собой каким-нибудь общим интересом; а персидское владычество не сумело, да и не пы­талось слить эти народы в одно целое. Вавилоняне, мидийцы, египтяне, жители Малой Азии во времена Александра были еще так же чужды друг другу, как некогда во времена Дария; все они, исключая, может быть, одних мидийцев, приветствовали падение персидского господства как осво­бождение от невыносимого ига.

Уже после смерти Камбиза II во время его возвращения из Египта был момент, когда едва только основанное госу­дарство, казалось, опять готово было распасться. В коренной провинции Персиде началась гражданская война, и целый ряд подчиненных народов воспользовался этим случаем, чтобы попытаться свергнуть с себя чуждое владычество. Только после продолжительной борьбы Дарию, принцу из боковой линии дома Ахеменидов, удалось утвердиться на престоле и снова покорить отпавшие провинции. Он дал те­перь государству более строгую административную органи­зацию и особенно урегулировал финансы, точно определив размер дани отдельных областей.

Новый царь обратил свои взоры на запад, которым Кир и Камбиз, занятые более важными делами, слишком пренеб­регали. Впрочем, покорение европейской Греции, по край­ней мере вначале, не входило, кажется, в его планы. Дарий прошел через Босфор, Фракию и страну гетов до Истра, пе­решел через эту реку и проник далеко в глубь дикой страны скифских племен (в нынешней южной России). Какие моти­вы побуждали его к этому странному походу, который даже в случае удачи нисколько не увеличил бы его могущества, не знал даже Геродот; вероятно, это была простая жажда завое­ваний, соединенная с незнанием географии. Однако пред­приятие потерпело полную неудачу; скифы удалились в глубь своих степей и болот, и персидское войско, которое нигде не могло найти неприятеля, принуждено было в конце концов возвратиться через Дунай вследствие недостатка в съестных припасах.

Это поражение должно было глубоко поколебать пер­сидское влияние в Малой Азии. До сих пор персы переходи­ли от победы к победе, всюду им предшествовала слава не­победимости; теперь поражение произвело тем более силь­ное впечатление, что неудачным походом руководил сам царь. Немногого недоставало, чтобы десант греческого фло­та, которому было поручено охранение моста через Дунай, сломал этот мост и разбежался по домам, что повело бы к верной гибели персидского войска. Этот план не удался вследствие сопротивления милетского тирана Гистиея, кото­рый хорошо понимал, что его собственное положение во главе его города основывалось только на поддержке персид­ского царя. Таким образом, величайшая опасность была пре­дотвращена. Однако на Геллеспонте вспыхнуло восстание, которое, впрочем, осталось изолированным и без большого труда было подавлено; при этом персам удалось даже под­чинить своему господству фракийское побережье до Стримона. Но во всей западной части Малой Азии брожение про­должалось. Даже на Гистиея пало подозрение царя, который под почетным предлогом призвал его в Сузу и там задержал при своем дворе. При таких обстоятельствах малейший по­вод мог вызвать возмущение.

В Милете после отозвания Гистиея тирания перешла к его двоюродному брату и зятю Аристагору. Он вознамерил­ся подчинить своему влиянию Киклады, поводом к чему должно было послужить возвращение изгнанных аристокра­тов в Наксос. Артафрен, сатрап Сард, одобрил это предпри­ятие, выгодное и для персидского правительства; из грече­ских приморских городов был собран флот и на корабли по­сажено персидское войско. Но Наксос оказал неожиданное сопротивление, и после того, как флот четыре месяца про­стоял без всякого успеха перед крепостью, ему ничего дру­гого не оставалось делать, как вернуться в Азию (в конце лета 499 г.).

Неудача этой экспедиции была искрой, от которой вспыхнуло давно уже готовившееся восстание. Аристагор сам стал во главе движения; он сложил с себя тиранию и призвал жителей Милета к борьбе за свободу против варва­ров. Греческий флот, только что вернувшийся от Наксоса и расположившийся напротив Милета, при устье Меандра, с восторгом присоединился к нему; находившиеся на кораблях тираны были схвачены и выданы их городам для наказания. После этого восстание быстро распространилось по всему малоазиатскому побережью; везде свергали тиранов и отка­зывали персам в покорности.

Но Аристагор очень хорошо сознавал, что движение могло иметь успех только в том случае, если бы оно встре­тило поддержку в единоплеменниках по ту сторону Эгейско­го моря. И сами европейские греки были сильно заинтересо­ваны в том, чтобы восстание не осталось без поддержки. В самом деле, не нужно было обладать большой дальновидно­стью, чтобы понять, что персидское государство не могло на будущее время довольствоваться обладанием азиатскою ча­стью греческого мира. Еще недавно предприятие против На­ксоса показало, какие планы составлялись в Сузе и Сардах. Чувство самосохранения заставляло греков предупредить нападение и начать неизбежную борьбу, пока еще на их сто­роне были азиатские собратья.

А между тем из двух главных греческих городов Спарта была занята более неотложными делами у себя дома. Ей снова предстояла война с ее старым соперником, Аргосом, которая действительно началась в течение ближайших лет. Спартанский царь Клеомен перешел к наступательным дей­ствиям и, не будучи в состоянии проникнуть с юга в Аргосскую равнину, перевез свое войско на эгинских и сикионских кораблях из Фиреи в Навплию. Близ соседнего Тиринфа произошла битва, в которой аргосское войско было почти уничтожено. Правда, Клеомену не удалось завладеть хорошо укрепленным главным городом, как и вообще спартанцы были малоопытны в ведении осад; но могущество Аргоса было все-таки надолго сломлено. Из периэкских городов Микены и Тиринф получили независимость и вступили в союз со Спартой; другой части своих подданных Аргос дол­жен был предоставить гражданские права. Теперь ничто не мешало Спарте двинуть войска за море; но в это время Ио­ния уже была покорена превосходными силами персов.

Больше успел Аристагор в Афинах, где тесные родст­венные связи и оживленные торговые сношения обеспечива­ли ионийцам самые горячие симпатии. Да и помимо этого, афиняне имели полное основание принять участие в войне с Персией, так как Гиппий, считавшийся, как правитель Сигея, персидским князем, пользовался большим влиянием при дворе сатрапа в Сардах, и Артафрен уже формально потре­бовал от Афин, чтобы они снова приняли изгнанного тирана. Несмотря на это, афиняне ограничились полумерами. В по­мощь ионийцам было послано только двадцать кораблей; этого было слишком мало, чтобы оказать решительное влия­ние на исход борьбы, но вполне достаточно, чтобы Афины приобрели в персидском царе непримиримого врага и на­влекли на себя его месть в случае неудачи восстания. Кроме того, Эретрия, искони находившаяся в дружеских отношени­ях с Милетом, прислала 5 триер. Вот все, что было сделано метрополией для спасения ее колонии.