Второй великий трагик, Софокл (ок. 496—406 гг.), из предместья Колона, жил в эпоху Перикла, с которым он сам находился в близких отношениях. Он первый уделяет долж­ное место действию на счет хора; с неподражаемым искусст­вом он умеет завязать драматический узел и развязать его без натяжек. Его действующие лица уже не герои, а люди; но, по собственному выражению поэта, это не такие люди, какими они бывают в действительности, а какими они долж­ны быть, — совершенные образцы добродетели или совер­шенные злодеи, поскольку это допускало содержание мифа. Кто смотрел его пьесы, тот не имел надобности особенно напрягать свою мысль и возвращался домой с сознанием, что провел день с большим удовольствием. Таким образом, как поэт он приходился по душе и образованным, и необра­зованным людям; еще молодым человеком он вытеснил Эс­хила из расположения публики, и пока он был жив, никто не сумел затмить его. Но потомство было отчасти другого мне­ния — и с полным правом: как велик ни был Софокл, за ним следовал еще более великий поэт.

Еврипид (ок. 480—406 гг.) — последний в блестящем трехзвездии аттических трагиков. Хотя он был моложе Со­фокла менее чем на двадцать лет и умер в один год с ним, однако он принадлежит к совсем иной эпохе: его уже захва­тило то умственное движение, которое во второй половине V столетия радикально преобразовало весь эллинский мир. Он первый в Афинах стал проповедовать со сцены идеи но­вого времени, точно так же, как он впервые воспользовался в своих пьесах художественными приемами только что наро­ждавшейся риторики, а для композиции лирических партий — музыкальными нововведениями дифирамбиков. В по­строении действия он, правда, уступает Софоклу; зато он значительно превосходит его в обрисовке характеров. Вме­сто героев и идеальных личностей он вывел на сцену живых людей и первый воспользовался, как сюжетом для драмы, любовью. Поэтому его действующие лица возбуждают в нас гораздо более глубокое участие, чем действующие лица Эс­хила или Софокла. Правда, чувства его персонажей иногда совершенно противоречат героической маске, в которую ав­тор, по обычаю той эпохи, принужден был нарядить их. Ко­медия, конечно, подметила и осмеяла это противоречие; и вообще Еврипид не избег той участи, которая постигает поч­ти всех новаторов, — участи не быть понятым большинст­вом своих современников. Всю жизнь приходилось ему бо­роться с самыми ожесточенными нападками; на его долю выпали лишь немногие первые награды, и даже такое образ­цовое произведение, как „Медея", не было оценено по дос­тоинству. Но именно эти беспрестанные нападки комедии показывают, как хорошо вся образованная публика знала драмы Еврипида. Комедии Аристофана полны скрытых на­меков на отдельные стихи Еврипида; следовательно, поэт был уверен в том, что его слушатели поймут эти намеки, — конечно, за исключением черни, которая занимала большую часть мест в театре. И сам Аристофан, никогда не упускав­ший благодарной темы — посмешить толпу на счет Еврипи­да, находится, однако, всецело под его влиянием. Точно так же трагики конца V столетия, как Агафон и Критий, были ревностными последователями направления, созданного Еврипидом, и оно осталось господствующим в греческой тра­гедии на все позднейшее время. Пьесы самого Еврипида удержались на сцене еще в течение многих веков; да и до нас дошло от него больше, чем от всех остальных трагиков вместе. Кроме Гомера, ни один греческий поэт не имел тако­го сильного влияния на потомство, как Еврипид.

Из того же корня, из которого развилась трагедия, и в одно время с нею, возникла комедия, „песнь веселых кутил" Она была продуктом столичной жизни, сосредоточившейся после Персидских войн в Афинах и Сиракузах. А так как Сиракузы стали большим городом еще несколько раньше, чем Афины, то там прежде всего комедия и достигла худо­жественного развития. Ее основатель, Эпихарм, родившийся в сицилийской Мегаре, должен был, после разрушения по­следней Гелоном, переселиться вместе со своими согражда­нами в Сиракузы, где он получил права гражданства. Начало его поэтической деятельности относится к царствованию Гиерона; но так как он умер, по преданию, девяноста лет от роду, то он дожил, вероятно, еще до эпохи Пелопоннесской войны. Платон называет его величайшим комическим по­этом Греции и ставит наряду с Гомером; и еще мы в немно­гих дошедших до нас отрывках удивляемся обилию глубо­комысленных изречений, хотя о достоинстве его драм, как цельных произведений, мы не в состоянии судить. Так как при Гиероне свобода слова в Сиракузах была стеснена, то Эпихарм принужден был отказаться от политических сюже­тов и обратиться к комедии нравов; раз избранному направ­лению он остался верен и позднее, во время демократиче­ского правления. При этом он охотнее всего разрабатывал философские проблемы, подобно своему младшему совре­меннику Еврипиду.

Эпихарм имел, конечно, немало последователей в Сира­кузах, но ни один из них не заслуживает быть упомянутым рядом с ним самим. Наиболее блестящего развития достигла комедия в Афинах, где приблизительно с 465 г. начали ста­вить комедии на государственный счет. Первым великим представителем комедии здесь был Кратин, современник Перикла; из бесчисленного множества его последователей замечательны Эвполид (ок. 445—411 гг.) и Аристофан (ок. 445—385 гг.), которые довели эту так называемую „древ­нюю" аттическую комедию до совершенства. При свободной конституции Афин поэты брали здесь сюжеты главным об­разом из области политики и подвергали беспощадной кри­тике как существующие порядки, так и руководящих лиц. Да и вообще ничто не могло уберечься от их насмешки, до бес­смертных богов включительно, которых, впрочем, вывел на сцену уже Эпихарм. При этом комедия говорила без обиня­ков; соответственно разгульному веселью праздника Диони­са, она называла каждую вещь ее настоящим именем, не ос­танавливаясь перед самыми непристойными выражениями и жестами. Но все это дышит той несравненной прелестью, которою отличаются все художественные произведения этой эпохи; и, может быть, с чисто эстетической точки зрения древняя аттическая комедия является прекраснейшим из созданий греческой поэзии.

Постановка греческой драмы произвела бы на нас, ко­нечно, очень странное впечатление. Так как играли днем и под открытым небом перед десятками тысяч зрителей, то актер носил на лице маску, которая давала возможность уз­навать его на далеком расстоянии; это остаток древнего мас­кирования на Дионисовых праздниках, сохранившийся до сих пор в карнавале. Таким образом, все искусство актера ограничивалось дикцией и жестикуляцией. Остальные части театрального костюма также были раз навсегда установле­ны: сапоги с подошвами на колодках и высокими каблуками, длинный, доходивший до земли хитон, подушки для увели­чения объема тела — наряд, в котором актеры показались бы нам живыми куклами. Представления давались исключи­тельно в дни Дионисовых празднеств. Поэтому в Афинах в древнейшее время трагедии ставились только один раз в год, — весной, во время Больших Дионисий, но зато по несколь­ко одна за другой, так как всякий раз в состязании участво­вало три поэта, из которых каждый ставил по три трагедии и по одной сатирической пьесе. Комедии давались, кроме это­го праздника, еще зимой во время Леней, причем также со­стязались несколько поэтов, но каждый только с одной пье­сой. Но так как ставились почти исключительно новые пье­сы, то спрос на драмы был очень велик; ему соответствовало и производство, тем более что государство старалось поощ­рять его назначением материальных вознаграждений авто­рам. Для одной только афинской сцены в период от Персид­ских войн до конца Пелопоннесской войны было написано около 900 трагедий и сатирических драм и несколько сот комедий. Правда, некоторые из поэтов этой эпохи отлича­лись поразительной плодовитостью; Эсхил, например, напи­сал 90 драм, Софокл — 123, Еврипид — 92, Аристофан — 40, так что почти третья часть всех трагедий и сатирических драм, нужных для Афинского театра, поставлялась в V сто­летии только тремя великими трагиками. Комедия, вырос­шая всецело на афинской почве, разрабатывалась, конечно, почти исключительно афинянами; напротив, между траге­диями, которые ставились на афинской сцене, были также произведения целого ряда иногородних поэтов, как Иона из Хиоса, Ахея из Эретрии, Неофронта Сикионского, тегейца Аристарха, Каркина из Акраганта. Следовательно, трагедии ставились, вероятно, также в этих и в других городах. В этом отношении мы имеем более подробные сведения только о Сиракузах: для их сцены Эсхил в царствование Гиерона на­писал своих „Этнеянок"; что трагедии давались здесь и поз­же, в эпоху Пелопоннесской войны, на это указывает пример Дионисия, который мог сделаться трагиком только в своем родном городе, и притом, очевидно, в молодом возрасте, прежде чем он стал во главе государства. Впрочем, все эти сцены имели только местное значение; настоящую славу трагик мог приобрести лишь в том случае, если ему удава­лось получить награду на состязании в Афинах. Что касается комедии, то для нее вообще не было почвы в провинциаль­ных городах.