Шанган прошел в дотан — кабинет, уселся за письменный стол и превратился из страдающего наркомана в сановника, облеченного властью решать людские судьбы. Вокруг него столпились подчиненные. Он приказал ввести Давура.

«Подарки» Хакима и донос на Гани лежали на соседнем столе. Шанган немного пришел в себя и смотрел на серебро не без удовольствия.

Давур вошел с тройным поклоном.

— Говори! — приказал шанган.

— Мы установили место, где прячется Гани…

— Где же он?

— Он сейчас здесь…

— Где?!

— Здесь, господин. В городе…

— В го-ро-де?! — вскочил шанган как ужаленный. — Но тогда почему он до сих пор не арестован?! Немедленно, не-мед-лен-но арестовать!

Поднялся переполох. Давуру тут же выделили группу чериков, и он вышел с ними из дворца. Разбежались по приказам шангана другие подчиненные. В кабинете остались лишь сановник с секретарем. Вспышка государственной деятельности закончилась. Господин и слуга молча переглянулись и, не сказав ни слова, отправились в маленькую опиекурильню…

Выйдя с десятком чериков из здания, Давур чувствовал себя не в своей тарелке… Ведь они с Гани когда-то клялись в дружбе друг другу. А теперь он предает бывшего друга. Но что делать? Если батура не схватят, то шанган несомненно заподозрит его, Давура. А у этого сумасшедшего от подозрения до кровавой пытки — дорога короткая. Теперь отступать поздно…

За несколько лет до этого дня Давур был другом Гани, очень близким другом, почти братом. Тогда они вместе участвовали в разных лихих переделках, вместе веселились. Тогда они не различали, где «мое», где «твое». Узнав, что Давур собирается стать тунчи — переводчиком при ямуле, Гани всячески отговаривал его от этого, но Давур уперся. «Тунчи — правая рука начальника. Меня все будут уважать и бояться. Хочешь — сделаю тебя яйи?» — смеялся Давур. Тогда-то они и поклялись в вечной дружбе, — этим Давур хотел успокоить товарища. Гани поверил клятве, но близости, конечно, больше не было. Давур с тех пор очень изменился, стал важен, чванлив — не подступись. Ровней себе он теперь считал лишь лозунов и шанъё.

В нынешнем году пьяный Давур как-то издевательски пошутил во время гулянья на берегу Или над одним из бывших общих товарищей. Находившийся рядом Гани ответил за того еще более злой шуткой. Давур кинулся на батура, но тот, ловко увернувшись, обхватил переводчика сзади вокруг пояса и бросил в реку. Давур не умел плавать. Вытащил его, спасши от верной смерти, сам же Гани, но предварительно дал ему хорошенько нахлебаться воды. Влиятельный тунчи стал посмешищем. Он затаил злобу против Гани, решив отомстить.

Вот случай и пришел. Хромой Хашим отыскал-таки место, где прячется Гани, сообщил переводчику. Теперь Давур вел туда чериков.

Да этого момента совесть нисколько не мучила переводчика, но теперь, когда он понял, что Гани будет схвачен, ему стало как-то не по себе.

— Так где же этот ваш разбойник? — спросил командир чериков. — Сдается мне, что мы на одном месте кружим.

Давур почувствовал в его голосе подозрительность и, подавляя испуг, пробормотал:

— Сейчас, сейчас, дойдем…

Забрав у Хакима-шанъё бумаги на землю и двух скакунов, Гани направился назад, в сторону Токкузтара, но, проехав километра четыре, свернул с дороги и спешился. Для скакуна, пробежавшего без остановки за один день из Токкузтара до Кульджи, на что обычно уходит полтора дня, обратный путь без предварительного отдыха был бы не под силу. Гани не мог так мучить своего любимца. Он обтер потного коня, потом расседлал его и пересел на черного жеребца, отобранного у Хакима. Он поехал вдоль берега в сторону Кульджи. Подъехав через некоторое время к месту впадения Жиргилана в Или, снова сошел с коня. Эти места знакомы ему как пять пальцев. Он знал, что здесь на реке находится островок, весь покрытый густыми зарослями тальника и джиды. Обычно он бывал безлюден — лишь в лучшую летнюю пору сюда иногда отваживались переправляться самые смелые рыбаки. Гани же не раз вместе со своими товарищами Галданом, Акбаром и Нурахуном пользовался этим островком как надежным укрытием для коней. Гани привязал коня, на котором приехал, к джиде на берегу, а своего гнедого и другого жеребца повел к реке.

— Ну, давай, друг, — он погладил гнедого и подтолкнул его в сторону воды. Хорошо понимавший своего хозяина и не раз бывавший в этом месте гнедой вошел в воду и повел за собой второго коня. Гани дождался, пока кони выбрались на островок и, пофыркивая, прошли в глубь зарослей.

Рахимджан Сабири только что провел гостя в комнату, чтобы спокойно поговорить с ним, как вбежал, мальчик и доложил, что хозяина спрашивает какой-то незнакомый человек.

— Почему ты не справился, кто он?

— Я спросил, как его зовут, откуда, с чем пришел, но он мне ответил: «Не задавай глупых вопросов, у меня от них икота».

Рахимджан с гостем посмеялись.

— Похоже, что икоту от таких вопросов он получил во время пребывания в не слишком комфортабельных местах, — сказал гость.

— Какой он хоть из себя? — спросил Рахимджан.

— Стал заглядывать ему в лицо, так чуть шапка не упала!..

— Гани! — обрадованно воскликнул Рахимджан. — Веди его сюда!

— Хоп, — мальчик вышел.

— Ты знаешь его? — спросил Рахимджан гостя.

— Нет, не видел, однако слышал достаточно. Мечтал хоть одним глазком посмотреть. Вот какая удача!

— Ну, я сейчас тебя с ним познакомлю. Увидишь!

— Салам! — широко распахнул двери Гани.

— Здравствуй, здравствуй, палван, я рад тебя видеть! — Рахимджан обнял батура и пригласил его сесть.

Усевшись, все трое обменялись приветствиями, расспросами о здоровье, о делах. Вид у Гани был неважный — лицо опухло, он сильно кашлял, слезились глаза.

— Ты, наверно, простудился? — забеспокоился Рахимджан.

— Ничего…

— Э, брат, не говори так, застудишь легкие, и сила твоя богатырская не поможет тебе! Я сейчас дам тебе лекарства.

Рахимджан пошел было к двери, но Гани остановил его:

— Не желаю я никаких твоих лекарств, лучше прикажи подать мне пиалу растопленного масла…

Рахимджан снова оглядел Гани:

— Слушай, не нравишься ты мне, просто на человека не похож.

— Ну и хорошо. Я и так жалею, что порой на человека смахиваю…

Гость засмеялся. Он с удивлением отмечал про себя, что батур и сидя за столом казался огромного роста.

Рахимджан пригласил пройти в гостиную. В центре просторной комнаты разместился стол, заставленный кушаньями. Вскоре вошел слуга, неся на подносе растопленное масло в пиале. Гани взял пиалу и залпом выпил. Отдышавшись, удовлетворенно сказал:

— Ну вот, теперь от простуды и следа не останется!

— Ну что ж, каждый человек лучше знает, что ему полезно.

— Спасибо тебе, Рахимджан, что принял меня так поздно, за это масло спасибо…

— Ну что ты говоришь? Ты же знаешь, двери моего дома для тебя открыты в любой час дня и ночи. Давайте чай пить!

— Да, теперь можно хоть до седьмого пота.

— Я вас не познакомил. Может быть, ты знаешь его, Гани?

— Нет, вижу впервые, но познакомлюсь с удовольствием.

— Заман, — представился гость.

— О, имя у тебя славное! А душа какова?

— Всем он хорош! — улыбнулся Рахимджан.

— Ну что ж, тогда здравствуй, — Гани протянул Заману могучую руку.

— Я очень рад познакомиться с тобой, Гани-ака! Эта встреча навсегда останется у меня в памяти! — Заман крепко пожал руку Гани.

— Ну, у вас будет время наговориться, вся ночь впереди, — сказал хозяин.

Гани покачал головой.

— Нет, я не могу оставаться надолго.

— Ты что? В кои-то веки забрел и не заночуешь? Нет, брат, так не пойдет, что же, мой дом тебе мечеть — зашел и вышел? — обиделся Рахимджан.

— Поверь, очень хотел бы остаться, но не могу, заглянул посмотреть на тебя, узнать кое о чем…

— Есть какое-то дело? — забеспокоился Рахимджан.