Наконец торе приступил к завершению речи:

— Наше дело — правое. За короткий срок мы добились значительных побед. Во время сражений многие сыновья и дочери народа показали чудеса героизма и получили всеобщую известность. Самым заслуженным батуром по праву считается сидящий среди нас Гани-батур.

— Гани-батур — знамя нашей победы! — крикнул с места Рахимджан.

— Да, да, Гани — знамя! — подхватил Аббасов.

Елихану-торе эти возгласы не очень понравились. Он сделал жест, означавший «Прошу не перебивать!» и продолжал:

— За исключительную доблесть и отвагу в боях с врагами-захватчиками правительство приняло решение присвоить Гани-батуру особое звание Народного героя!..

Все встали и долгими аплодисментами приветствовали батура.

— Прочтите указ, — обратился председатель к Абдураупу.

Тот встал и зачитал правительственный указ. После этого председатель приколол к груди награжденного большой орден. Снова раздались аплодисменты. Гани немного помолчал и произнес:

— Я не сделал и десятой доли того, что совершил когда-то наш предок Садыр-палван. А Садыра-палвана не награждали никакими орденами. Он не носил на груди никаких блях…

В зале раздался смех. Многие правильно поняли слова Гани, но иные баи и муллы увидели в них только темноту и грубость батура. «Какой невежа», — плюнули они про себя. Однако вслух, конечно, вежливо посмеялись вместе со всеми.

— За награду, разумеется, благодарю. Но и без всякого ордена я бы сражался с врагами до последнего дыхания. Не знать мне покоя, пока не вышвырну я всех их за пределы нашей земли.

— Да сбудутся твои слова, доблестный батур!..

— Мы будем продолжать борьбу, а вы сидите тут за своими столами и правьте народом! — продолжал между тем Гани. — Я уважаю вашу мудрость. Но имейте в виду, если вы попробуете так обращаться с народом, как обращались с ним прежние правители, то я скоро вернусь. Доиграю партию с общим врагом и начну новую игру — с вами! Так не обманите доверия простых людей.

Когда Народный герой Гани-батур вышел на улицу и стал садиться на своего серого аргамака, его окружила восторженная толпа. Оказывается, весть о его награждении уже облетела весь город и успела собрать сотни, если не тысячи, почитателей батура. Люди поздравляли друг друга. То тут, то там звучали стихи и песни в честь Народного героя. Играли на музыкальных инструментах, танцевали. Так, с песнями и танцами, все время провозглашая здравицы батуру, огромная толпа проводила Гани до его дома. Ликование народа продолжалось до позднего вечера.

Горный перевал занесен глубоким снегом. Трудно идти бойцам. Кони почти по грудь проваливаются в снег. Выбившись из сил, то одна, то другая лошадь падает прямо на тропе, и не встает, пока не снимут с ее спины груз. Да и сами бойцы уже на пределе усталости и бредут еле-еле. И все-таки идут вперед, стиснув зубы, превозмогая свинцовую усталость, стужу и голод, никто не хочет отстать от колонны, показать слабость. Они должны дойти до цели! Во главе отряда — Гани-батур. Он пробивает через заносы дорогу для всех. За ним Абдулла, Мусахан и Бавдун.

На высшей точке перевала на отряд внезапно обрушивается снежный шквал. Порывы ураганного ветра валят с ног, с силой бросают в лицо пригоршни снега, слепя, залепляя глаза.

— Стойте! — приказывает Гани. — Свяжите коней друг с другом в одну цепочку. — Бойцы выполняют приказ командира. — А теперь крепко держите поводья и идите след в след!

И они идут дальше, напоминая теперь группу связанных одной веревкой слепцов. Не зря этот перевал называют Талва — безумный. Прекрасные летом цветущие альпийские луга совершенно неузнаваемы в зимнюю пору. В эти месяцы обстановка здесь меняется каждую минуту: то налетит снежная буря, тег наступит недолгое затишье, то спустится густейший туман, то прокатятся, все сметая на своем пути, снежные лавины. Поэтому редкий смельчак решится зимой преодолеть этот перевал. Здешние жители отговаривали Гани вести отряд по этой дороге. Но выбрать другой, более безопасный путь, означало дополнительно потерять еще три дня, а время не терпело, поэтому батур должен был пойти на риск Его товарищи, привыкшие верить своему командиру, беспрекословно последовали за ним по опасному маршруту. Это давало не только выигрыш во времени:- появлялся фактор неожиданности — противник не мог ожидать нападения со стороны непроходимого зимой перевала, что увеличивало шансы на победу.

Страшен перевал Талва. Теперь, когда буря заставила бойцов идти в связке, падение даже одного грозило гибелью всем — друг за другом могут они устремиться в пропасть. Сколько славных батуров погибло здесь!

Гани шел с предельной осторожностью, выверяя каждый свой шаг. Словно по живому шел, а не по мертвой промерзлой земле. Он хорошо знал подобные перевалы — Таламат, Куйкун, Музтаг. У него был опыт, и не из безрассудной храбрости он взял на себя ответственность за жизнь двухсот человек.

— Осталось совсем немного, держитесь, братья, держитесь!

Голос Гани возвращал бойцам угасавшие силы. Кони, казалось, тоже понимали важность пути — в моменты опасности лошадь становится особенно чуткой и умной. Они выбирали дорогу не хуже, а может, и лучше своих хозяев. Лишь один из коней, нагруженный станковым пулеметом, сорвался в пропасть, порвав веревки. Он был еще жив, упав на дно, но спасти его не было возможности. Отряд прошел мимо, а умиравшее животное ржало вслед людям, словно умоляя не оставлять его наедине со смертью…

Ветер, бивший в лица путников, стих так же неожиданно, как налетел. Все вокруг мгновенно посветлело. Настроение сразу поднялось. В души бойцов вселилась уверенность в победе. Буран смел снежный покров с вершины, оставив лишь торчащие голые камни. И было в их суровой непоколебимости что-то близкое бойцам батура!

— Как дела, Сулейман? — спросил Гани у одного из своих бойцов, обведя взглядом строй и убедившись, что все на месте. Сулейман, в лисьей шапке — давний знакомый батура. Это был довольно богатый бай из Дашигруса, но лишенный обычных пороков богачей. Он на самом деле любил родную землю и ради нее был готов на жертвы. Он добровольно отдал в дар повстанцам полсотни скакунов и на свои средства одел всех бойцов отряда, после чего сам вступил в его ряды.

— Все в порядке…

— В порядке? А не врешь? Отчего же это лицо твое стало похоже на сморщенный баклажан? И чего ты поперся с нами на мороз, грелся бы себе между двух жен…

Бойцы засмеялись.

Гани объявил привал, а сам в сопровождении Бавдуна поднялся на голую вершину ближайшей горы. Полный летом прохладной воды Сайрам-коль теперь казался отсюда огромным куском льда. То там, то здесь на солнце остро сверкали гигантские ледяные глыбы, отражая солнечные лучи не хуже зеркала. Привольные джайляу с четырех сторон Сайрама лежали под толстым слоем снега. Все кругом выглядело уснувшим навеки.

Батур стоял, обшаривая взором огромные просторы, и вдруг с грустью спросил своего спутника:

— Бавдун, зачем мы лезли через этот чертов перевал? Зачем мы забрались сюда?

Бавдун недоуменно посмотрел на командира.

— Не понимаешь? Я спрашиваю, для чего мы бродим по этим горам?

— Ты сказал: «Пойдем!» — и мы пошли…

— Ну, а мне сказали: «Иди!» — вот я и пошел, — пробормотал Гани и, усевшись на корточки, свернул самокрутку.

Восточная часть Джунгарских гор, относящаяся к Илийскому вилайету — районы Кульджи, Нилки, Кунеса, Текеса, Монголкура, Токкузтара, Чапчала, Суйдуна, Чинпандзы — была освобождена от захватчиков. Северный же склон хребта с районами Аршан, Боратала, Джин был еще в руках гоминьдановцев. Его освобождение открывало дорогу на Чугучак, Тарбагатай, а потом и на Алтай. Стратегическая и политическая важность этого были ясны батуру, но его не оставляла мысль, что не только поэтому его отправили так далеко от Кульджи. Перед глазами Гани стоял короткобородый Елихан-торе с быстрым бегающим взглядом и толстыми короткими пальцами, тоже не знающими покоя. «Вы и только вы сможете выполнить эту задачу! Вам, нашему герою, нужно быть там!» — говорил этот хитрый лис, подписывая решение об экспедиции через Джунгарские горы.