Где тут было справиться с огнем, если у сбежавшихся на пожар не оказалось под руками ничего, кроме ведер! Водой плескали в пламя, но оно, казалось, не гасло, а, напротив, разрасталось все больше… Домик муллы Аскара, памятный в Дадамту каждому, — на глазах у всех превратился в груду пепла. Но односельчане жалели не столько о доме, сколько о его хозяине, попавшем в лапы своих заклятых врагов…
— Учитель… Где мой учитель?.. — бормотала в беспамятстве чуть живая Маимхан.
В ответ слышались горестные вздохи.
Глава девятая
1
Тускло мерцал светильник, лица сидящих вокруг людей были так же темны, как размытые черные тени на глинобитных стенах. Такие лица бывают у тех, на кого пала неожиданная непоправимая беда и кто еще не успел оправиться от страшного удара. Кузнец Махмуд, ювелир Семят, портной Саляй — все они, друзья и единомышленники муллы Аскара, поникли головами и смутились сердцами, оглушенные вестью об аресте своего наставника. Разное толковали в народе по этому поводу. «Газават — вот к чему он призывал», — утверждали одни. «Давал читать книги против шариата, муллы и засадили его в тюрьму», — говорили другие. «Распускал слухи, позорящие хана», — шептались третьи. Обычно в подобных случаях власти разъясняли свои действия специальным указом, но на этот раз арест муллы Аскара был окружен зловещей тайной. Она повергла в еще большую растерянность его друзей, не знающих, с чего и как начинать действовать, каким должен быть их первый шаг.
— Ладно, что случилось — то случилось, — нарушил тяжелое молчание Махмуд. — Сколько теперь ни прячь голову в колени, это не поможет.
— Зря мы поспешили, подняли шум в мечетях…
— Подняли шум?.. — загрохотал Махмуд. — А ты думаешь, в таком деле, как наше, можно обойтись без шума, друг Саляй?..
— Бросьте ворошить прошлое, — вмешался Семят. — Давайте решать, как нам вызволить нашего учителя.
— Верно, — согласился Махмуд. — Сейчас это самое главное — как его вызволить… Тюремная сволочь все сделает за деньги. Но денег надо столько, сколько теста за один раз можно просунуть в горло верблюду!
— Это все не шуточное дело… — подавленно проговорил Саляй, покачивая головой.
— Кто же говорит, что шуточное!.. Но мы все продадим, себя самих заложим, а учителя освободим!..
— Ты лучше скажи — как? Как освободим? — перебил Махмуда Саляй. — На словах все просто…
— Мы дали клятву над Кораном, — сказал Семят. — Помнишь ли ты ее, Саляй?.. Мы поклялись всегда и во всем быть вместе, даже если нам будет грозить смерть!..
— Правильно, Семят! — подхватил Махмуд. — Мужчина хранит верность своему слову! И к делу, к делу, братья…
— К делу… О каком деле ты еще говоришь? — возразил Саляй, беспомощно разводя руками. — Самое лучшее для нас — закрыть крышку котла, который кипел несколько дней, а теперь, когда погас огонь…
— Что?.. Что ты сказал, портняжка?.. — Махмуд подскочил к Саляю, стиснув свои громадные кулаки. Боязливые глаза Саляя сверкнули стеклянным, неживым блеском.
— Погоди, Махмуд, сядь, — остановил кузнеца рассудительный Семят. — Самое время сейчас затеять побоище между нами самими…
Махмуд, через силу сдержав себя, вернулся на место, сел, сжимая кулаки, похожие на два молота, — не вмешайся Семят, Саляю, наверное, пришлось бы испытать на себе их тяжесть.
— Я не могу идти наугад с закрытыми глазами, — проговорил Саляй после недолгого молчания.
— У каждого из нас один повелитель — совесть, — сказал Семят. — Мы не станем тебя удерживать.
— Нечего было тебе и путаться с нами, заячья ты душонка, — презрительно отозвался Махмуд. — Бери в руки ножницы да крои свои тряпки…
Они разошлись, ничего не решив.
Как раненый тигр, метался по своему двору разъяренный кузнец, сокрушая все, что ни попадало под руку. Одна за другой разлетелись на части две сабли — сам ковал, сам и сломал их о наковальню.
— И это люди?.. — повторял он про себя, меряя двор взад и вперед широкими шагами. — Те самые люди, которым так верил мулла Аскар?.. Болваны! Пышнохвостые индюки! Еще кровью не пахло, а они уже… Бабники! Растирали бы сурьму для своих жен, а не болтали о сражениях!.. — Махмуд чувствовал себя опозоренным перед муллой Аскаром, перед всеми на свете! Он был готов схватить обоюдоострый меч, кинуться к тюрьме и, если не освободить муллу Аскара, то, по крайней мере, — принять смерть, достойную джигита!.. Он был готов, готов на все! Но всякий раз, уже чуть ли не у ворот, его настигал плач ребенка, только что родившегося первенца-сына, — и Махмуд останавливался, сумрачно вздыхал и возвращался в дом, чтобы унять надрывающий душу крик. Здесь его встречал утомленный, больной от бессонницы взгляд жены; опершись о люльку локтем, она кормила грудью малютку-сына. И столько щемящего тепла было в этой картине, что сердце кузнеца таяло, подобно железу на огне, и таяли прежняя решительность и твердость… Но и в такие мгновения Махмуда не оставляла мысль, что он не отступит от намеченного, кузнец стряхивал с себя предательскую слабость, сжимал зубы, возвращался во двор и… все повторялось сызнова.
Кто-то постучал в ворота. Махмуд, забыв об опасности, которая могла нагрянуть в любую минуту, отворил калитку. Оказалось, что это Семят.
— Поговорим здесь, не заходя в дом, — сказал он, — только закрой ворота поплотнее… Ты что, собрался куда-то? Что это за меч в твоих руках?
— А ты уже испугался, заяц?..
— Дело покажет, кто заяц, а кто коршун…
— Вижу вас всех насквозь!
— Значит, не насквозь. Тебе только играть с мечами да саблями…
— А ты что, дрожишь за свою поганую жизнь?
— Я ничего не хотел говорить при Саляе…
— Струсил?
— Может быть. Но в таких случаях лучше выбрать осторожность. Портной-то, похоже, раскаивается…
— С самого начала надо было всыпать ему, куда следует, и отпустить на все четыре стороны.
— Он знает все наши планы, так что я на всякий случай…
— Что — на всякий случай? Не тяни, выкладывай, что у тебя за душой?..
— Саляй — трусливый человек, ты сам знаешь. Как бы его трусость для нас не обернулась бедой.
— Тогда покончим с ним — и концы в воду.
— Ни с того ни с сего — покончить?.. Так нельзя.
— Что же мы, миловаться с ним должны, пока он вас всех не выдаст?
— Оставим Саляя. Перейдем к нашим собственным делам. Мы не сможем дальше оставаться в городе, Махмуд. Нам нужно соединиться с Ахтамом и начать восстание с гор.
— По мне хоть с пустыни. Лишь бы не мешкать.
— Готовь тогда на завтра своих джигитов. Я тоже подготовлюсь, а вечером выступим из города.
— Мои джигиты готовы в любую минуту.
— Повара Салима оставим для связи. Его никто не заподозрит. А насчет муллы Аскара посоветуемся с Ахтамом. Я думаю, освобождать нашего учителя придется силой, другого выхода нет.
— Вот теперь ты говоришь дело, брат.
— Я пошел. Если Салим вернулся из кишлака, надо кое-что ему передать. Прощай, Махмуд…
2
Миновало несколько дней, и ранка на голове у Маимхан затянулась, что же до ее душевной раны, то день ото дня она болела все больнее. Бедный мулла Аскар!
Он томится в тюрьме, он в кандалах, он страдает, одному аллаху известно, что его ждет, а она ничего не делает, чтобы ему помочь, ее даже не выпускают из дома! Вдобавок — ничего достоверного о судьбе учителя никто не знает, хотя слухами и домыслами полно все Дадамту! Хаитбаки ездил в город за лекарствами для Маимхан, но и там не добился ничего путного… К тому же дядюшка Сетак и тетушка Азнихан последнее время очень явно давали понять Хаитбаки, что не желают видеть его в своем доме. На них, впрочем, было трудно обижаться — напуганные базарными сплетнями и пересудами о связях Маимхан с взятым под стражу муллой, старики совсем потеряли головы от страха за свою дочь. А староста Норуз по-прежнему не оставлял их в покое, коварно пользуясь обстоятельствами, чтобы исполнить давний, замысел… Вот и сегодня он вызвал к себе дядюшку Сетака с женой, прислал за ними своего работника, и в его сопровождении оба старика поплелись по заплывшим грязью улицам.
