— О чем это ты замечтался, а? Обдумываешь, как будешь встречать Теипа-хаджи? — расхохотался Любинди. В голосе его слышалась злость.

— Людей, боровшихся за счастье и образование народа и отсидевших за это семь лет в тюрьме, следует встретить достойно.

— Молчать! — вспылил вдруг Любинди и, подойдя вплотную к Рахимджану, стал кричать, брызгая слюной: — Выпустили из тюрьмы, не выпустили — все равно все вы остаетесь пустыми мечтателями! А небось считаете себя деятелями, патриотами?!

— Мы будем рады, если останемся такими в народной памяти.

— Если ты настоящий патриот, ты должен приложить все силы для того, чтобы не пролилась сейчас напрасно и бесцельно кровь твоего народа. Нужно добиваться свободы и счастья своего народа мирным путем.

«Если вы не хотите, чтобы лилась народная кровь, отдайте нам нашу свободу и наше право!» — хотел было сказать Рахимджан, но сдержался. Вместо этого он по-деловому спросил у Любинди:

— Ты требуешь, чтобы я стал посредником между двумя сторонами?

— Зачем ты так говоришь? Я не требую. Я прошу.

— Твоей просьбы я выполнить не могу.

— Почему?

— Ну, во-первых, у меня нет никаких связей с подпольщиками в городе и, уж разумеется, с повстанцами в горах. Во-вторых, если они не слушают властей, то чего ради они станут слушать меня — простого человека, частное лицо. Ну, а в-третьих, вы же сами прозвали их «шестеркой воров», какие же переговоры могут быть с ворами и чего их бояться?

Любинди ничего не ответил на эти вопросы Рахимджана. Он молчал, изучающе разглядывая его.

Рахимджан тоже не раскрывал рта, ожидая ответа Любинди. Молчание продолжалось довольно долго. В соседней комнате зазвонил телефон, и вошедший адъютант сообщил, что Любинди просит начальник военного штаба. Оставшись один, Рахимджан посмотрел на часы — было ровно два часа ночи.

«Неужели произвели нападение раньше времени?» — с тревогой подумал Рахимджан. Он знал, что в шесть часов утра назначен налет на Ак-койское отделение службы безопасности.

Снова вошел адъютант и пригласил Рахимджана к выходу. Любинди уже ждал его в машине.

Когда автомобиль, вывернув на дорогу, направился не в сторону управления безопасности, а к «Трем воротам», Рахимджан облегченно вздохнул, поняв, что его отпустят домой.

На перекрестке Любинди приказал шоферу остановиться и сказал Рахимджану:

— Советую тебе вести, себя тихо. Мы еще поговорим с тобой. Скоро!

Рахимджан вышел из машины, и автомобиль поехал в направлении военного штаба.

Одержав несколько побед в стычках с чериками, группа повстанцев превратилась в довольно крупный партизанский отряд, в составе которого было около пятисот человек. И хотя не все бойцы имели оружие, все они были полны решимости и жажды борьбы. А оружие тот, кто его еще не имел, надеялся в скором будущем добыть в бою. Бойцам, число которых росло с каждым днем, требовались кроме оружия и продовольствие, и одежда, тем более, что зима приближалась.

Сегодня руководители повстанцев собрались на совещание.

— Если мы освободим Нилку, — сказал Патих, — у нас будет и оружие, и одежда, и питание. Кроме того, это поднимет авторитет отряда и, наконец, наверняка намного увеличит его численность.

— А по-моему, надо напасть на Кульджу. Надо сначала раздавить голову змеи, а потом и до хвоста добраться легче будет, — высказал свое мнение Осман.

— Нет, — возразил ему Акбар, — с нашими малыми силами мы не сможем захватить Кульджу. А неудача при штурме для нас будет равносильна краху.

— Да, хорошо, если мы сможем захватить Кульджу, — поддержал его Нур, — ну, а если потерпим поражение? Тогда что? Если мы отойдем, народ перестанет нам верить, мы не оправдаем его надежд. И нам придется отступать еще дальше.

— Мне кажется, правы Акбар и Нур, — поддержал их Гани, — надо сначала Нилку взять, а уж потом, собравшись с силами, идти на Кульджу. А там и дальше можно будет пойти!..

К этому мнению присоединилось большинство вожаков партизан. Это решение было и стратегически верным, и соответствовало нынешним возможностям отряда. Нилка была одним из самых богатых животноводческих районов края. Этот горный район граничил на востоке с Кунесом и Юлтузом, на юге с Кульджинским районом, на севере с Тарбагатайским краем и был тесно связан с ними. В случае победы партизан в Нилке многие люди из Кульджи, Кунеса непременно придут к ним и примкнут к восстанию. Таким образом отряд увеличится в два или три раза, приобретет большую силу.

— Ну, что ж, значит — Нилка! — Патих повернулся к статному молодому джигиту-татарину. — Хамит, сейчас ты расскажешь нам о сегодняшнем положении в Нилке.

— Хоп, — Хамит вынул из кармана лист бумаги и расстелил его на плоском камне.

— Что это ты нарисовал? Будто паутина на листке, — Гани внимательно рассматривал план.

— Это карта района, — ответил Хамит. — Я показал на ней расположение всех вражеских частей. Вот здесь управление, здесь казармы. Вот тут, на кургане, расположились основные силы местной власти. Они забаррикадировались в зданиях, в окнах мешки с песком, на крышах пулеметы…

— А это что за пятно?

— Это баррикада на главной дороге. Вот — клуб, на его крыше также расставлены пулеметы, — Хамит показал на красную линию, — а вот здесь их окопы вокруг кургана. Эти окопы связаны с управлением подземными ходами.

— Да, они роют подземные ходы не хуже кротов, — заметил Гани.

— Не уйдут, пусть на самое дно зароются — все равно вытащим! — похвалялся Осман.

— Нельзя недооценивать врага! — сказал ему Патих и обратился к Хамиту: — А какова численность войск? Вооружение у них какое?

— Примерно около батальона, не считая полиции и караульных постов.

Хамит доложил не только о составе и расположении войск в Нилке. Он рассказал и о настроении местных жителей, о том, что народ с нетерпением ожидает прихода повстанцев и несомненно окажет им помощь и поддержку.

— Что ж, все ясно, — подытожил Патих Муслимов. — Какие будут предложения?

— Ты сам из Нилки, город и тамошнюю обстановку хорошо знаешь, вот тебя и послушаем.

— Ну слушайте, — Патих призадумался над картой и сказал: — Нам надо разделиться на три отряда и направить главные удары по трем направлениям.

…Предложение Патиха после некоторых уточнений было принято в следующей форме:

Начало выступления было назначено на 5 часов утра 5 октября 1944 года.

Около ста партизан двигались верхом по узкой тропинке такой длинной цепью, что когда авангард уже взобрался на вершину холма, замыкающие были еще у его подножия. Так цепь перевалила уже через несколько сопок и наконец выбралась в широкую долину. Монгол Галдан на вороном скакуне, находившийся впереди цепочки и указывавший отряду дорогу, повернул коня назад и высоко поднял правую руку. Это был знак остановки. Гани и остальные придержали коней.

— Здесь пора разделиться: вы пойдете направо, а мы налево, — сказал Галдан, подъехав к Гани (он две недели тому назад бежал из тюрьмы).

Гани вместо ответа молча посмотрел на широкую степь, освещенную лучами заходящего солнца, любуясь ее красотой. И кого бы не взволновала чудесная красота бескрайних полей, щедрых пастбищ и веселых речушек. Гани бывал здесь часто — и осенними вечерами, и летними ночами, и весенними утрами. И в каждое время года эти места были прекрасны.

Здесь жили казахи и калмыки, ставшие братьями уйгуров.

— Пора, — напомнил Галдан и тихонько ткнул Гани в бок рукояткой камчи. — О чем ты задумался?

— Вспомнил, как мы здесь втроем с Акбаром когда-то бродили…

— Расстались и вот теперь опять вместе.