– Как сказала? – остолбенел ханский прислужник.

– Я сказала – привяжи коня за лето или за зиму.

Нойон Бадма рассвирепел.

– Глупая девчонка! Неужели ты думаешь, что ханский нойон глупей тебя?.. Или ты не знаешь, что жирный конь считается…

Однако Бадма так и не договорил свою излюбленную пословицу. Юркая девочка захлопнула дверцу юрты и скрылась.

«Глупа, как овца, глупа», – подумал толстяк нойон и погнал скорей коня назад, чтобы обрадовать хана известием, что в простом народе не бывает умных людей. А дни в степи стояли жаркие. Палило солнце. Чересчур жирный, малообъезженный конь Бадмы вскоре раскис и стал, отказавшись везти дальше своего жирного хозяина. Словом, не каждый жирный конь хорош… Нойон явился во дворец пешком, запыленный, в порванных унтах, но по-прежнему самодовольный и спесивый.

– Ну, что интересного видел? – спросил его хан.

– Ничего интересного, – отдышавшись, хихикнул Бадма, – ничего интересного. Глупа она, всемогущий хан, глупа, как овца.

И нойон рассказал хану о разговоре с дочкой пастуха. Хан задумался и спросил:

– А что еще ты видел у них возле юрты?

– Ничего, кроме худой телеги и саней.

– Сам ты дурак, Бадма, – нахмурился хан, – лето и зима – это и есть телега и сани… – И подумал тут хан, что недолго ему со своими глупыми нойонами царствовать над народом.

Вот какой, ребята, был случай в старину.

В знойный полдень, обливаясь потом, везла старая лошадь тяжелый воз, а маленькая собачонка бежала рядом, прячась в тени от телеги, и громко лаяла.

К вечеру лошадь едва-едва дошла до хозяйского дома. Хозяин выпряг ее и привязал к столбу. Собачонка легла рядом, жалуется:

– Ох, устала! Ох, болят ноги, ломит спину! Худое житье, хоть умирай.

– А что ты делала? Отчего устала? – спросила лошадь.

– Бесстыжая, еще и спрашиваешь! Да я же тебя лаем подгоняла. Ты бы, старая кляча, и сейчас тащилась по дороге.

Собачонка хвост кверху задрала, гордая, важная похаживает.

Топнула лошадь сердито о землю копытом – хвастливая собачонка поджала хвост и убежала.

Снег говорит зайцу:

– Что-то мне нехорошо.

– Наверное, ты таешь, оттого тебе и плохо, – ответил заяц. Сел на пенек и горько-горько заплакал. – Жалко, жалко мне тебя, снег. Я все по снегу бегал, круглые дырки делал. От лисицы, от волка, от охотника в снег зарывался, прятался. Как без тебя жить буду? Любая ворона, любая сова меня увидит, заклюет. Пойду я к Хозяину леса, полрошу его, пусть он тебя, снег, сохранит для меня.

Стал заяц плакать, Хозяина леса просить.

А солнце уже высоко ходит, жарко припекает, снег тает, ручьями бежит с гор. Затосковал заяц, еще громче заплакал. Услышал зайца Хозяин леса. Просьбу его выслушал и сказал:

– С солнцем спорить не берусь, снег сохранить не могу. Шубу твою белую сменю на серенькую, будешь ты летом легко прятаться среди сухих листьев, кустарника и травы, никто тебя не заметит.

Обрадовался заяц. С тех пор всегда меняет зимнюю шубу на летнюю.

Однажды голодный волк в поисках пищи брел по дороге и, увидев пасущуюся на лугу лошадь, сказал ей:

– Лошадь, я тебя съем.

– Ну что ж, ешь, – сказала лошадь. – Только прежде прочти, что у меня на копыте написано.

Стал волк рассматривать, что написано у лошади на копыте. А лошадь как лягнет его копытом по голове – так наш волк по траве и покатился.

А лошадь тем временем и скрылась.

Очнулся волк, побрел дальше и охает:

– Никогда я не был грамотеем. И какой шайтан угораздил меня читать, что на копыте написано?

Вот идет волк и встречает собаку охотника.

– Собака, я тебя съем, – говорит он.

– Хорошо, съешь, – отвечает собака. – Только помоги мне сначала из кустарника принесенную добычу достать: я сама-то уж стара стала – плохо вижу.

– Хорошо, – соглашается волк.

Собака повела волка в чащу кустарника, где ее хозяином-охотником был запрятан капкан, а возле него брошена приманка – кусок старой говядины.

– Вот здесь, поищи в кустах, – говорит собака.

Полез волк сдуру в кусты за мясом да и попал ногою в капкан. А собака что есть духу помчалась поскорее домой, чтобы привести с собой хозяина-охотника.

Тут только понял волк, в какую беду он попал; перегрыз себе лапу да на трех ногах насилу убежал в свое логово, дорогой ругая себя на чем свет стоит:

– Дурень я, дурень. И зачем собаку послушал?

Вот прошло некоторое время. Снова волк проголодался и пошел отыскивать себе пищу. Бродил он вокруг деревни и увидел: на околице у амбара свиньи роются. Подошел к ним волк и говорит:

– Свиньи, я вас съем.

– Коли хочешь, ешь, – отвечают свиньи. – Только сначала послушай, как мы песни поем.

– Ну что ж, пойте, а я послушаю, – соглашается волк.

Свиньи стали кружиться вокруг изгороди и подняли такой оглушительный визг, что прибежали люди с палками и, увидев волка, принялись бить его.

Насилу волк вырвался и еле ноги уволок.

Убегая, он снова принялся ругать себя за оплошность.

– И поделом, – говорит он, – мне, дураку серому. Только больше я уж ничьих слов слушаться не буду и первого, кто мне попадется, живьем съем.

И попадается ему навстречу человек – из лесу дрова везет.

– Ну, теперь-то я тебя съем! – говорит волк. И уж совсем норовит на человека броситься.

– Ну, что же, ешь, я готов, – говорит человек. – Только тебе на земле меня съесть неудобно: заслышат мои собаки, прибегут, отнимать меня будут. Ведь так?

– Так, – отвечает волк.

– Ну вот. А чтоб никто тебе не мешал, залезем оба на дерево. Там ты и съешь меня.

– Хорошо, – соглашается волк.

Человек быстро взобрался на дерево и кричит волку:

– Полезай и ты!

– Не могу взобраться, – отвечает волк. – Когти не берут.

А человек это и без того знал.

– Ну хорошо, – отвечает он. – Вот я брошу тебе сверху веревку, ты просунь в нее голову, и я тебя затащу наверх.

Сделал человек на конце веревки петлю и бросил ее волку. Волк живо просунул голову в петлю и кричит человеку:

– Тяни!

Соскочил человек с дерева, ухватился за конец веревки да и потянул волка вверх. Петля туго стянула шею волка, – тут ему и смерть пришла.

Давно-давно, когда на месте тундры шумели вековые леса, когда не было лютых морозов, жил один человек со своей женой. Звали этого человека Кыыл-кихи (Дикий человек). Они жили на вершине одной сопки. Вокруг них на несколько тысяч верст не было человеческого жилья. Питание они добывали охотой на диких оленей и ловлей рыб.

Скучно стало им жить без людей, не было у них детей, и стала жена каждый день говорить мужу:

– Сходил бы куда-нибудь, может, найдешь людей. Если найдешь – пойдем к ним, здесь скучно, живем уже больше сорока лет на этой сопке.

И стал собираться Кыыл в дальний путь; он не знал, куда идти, так как когда охотился, далеко не удалялся. Собрал все, что нужно, взял лук, три стрелы и сказал жене:

– Через каждые три года буду посылать по одной стреле, и ты будешь знать, что я жив. Когда пройдут три года после последней, третьей стрелы, то знай, что меня нет в живых, и ты тогда собирайся и уходи к людям, но только не по моей дороге.

Сказав эти слова, Кыыл-кихи зашагал – прямо на восход солнца.

Долго ли, коротко ли идет, он не знает: идет дождь – значит, лето; идет снег-значит, зима. Переходил через бурные реки, пробирался через дремучие леса, встречал невиданных зверей, но людей не было.

Так прошло три года, и Кыыл-кихи выпустил одну стрелу прямо на заход солнца. Выпустил еще две стрелы, осталось идти ему еще три года, но пока никого не встречал, кроме птиц и зверей.