Потемнело вокруг. Буран поднялся такой, что своей руки не увидишь!..

Никогда еще такого бурана не было. У нивхов все юрты занесло – ровное поле стало там, где деревня стояла. Где лес был – только верхушки сосен из-под снега торчат.

Застиг Чориля буран.

Видит парень – не будет охоты. Понюхал ветер – чует, надолго. Как спастись? Стал Чориль пустую берлогу искать. Пустой не нашел. Нашел такую, где медведица лежала. Сказал ей,Чориль, что не за ней пришел, что буран его загнал. Лег рядом, пригрелся. Заснул…

Десять дней и десять ночей выл буран, дороги заносил, деревья ломал, снег до неба поднимал. Потом утих ветер, улегся снег. Тихо стало. Мороз ударил. Хороший наст стал. Самое время Чорилю идти мед-вежат добывать. Не может парень проснуться! Во сне слышит, будто Горный Хозяин говорит ему: Кто из простых людей с медведицей в одной берлоге зиму проспит – нашим, таежным человеком станет! Дернулся было Чориль – хотел встать, бежать из берлоги, да сил у него не стало сон с себя сбросить, проснуться.

Пока лежал Чориль в берлоге, шерсть на нем выросла и когти на руках и ногах выросли. Таежным человеком Чориль стал, медведем.

Ждет Чольчинай жениха, а его все нет.

Буран улегся. День за днем идет. Пора бы Чорилю вернуться, а его все нет. Плачет Чольчинай, тоскует…

Пришел к ней Аллых, за руку взял:

– Что ты одна сидишь, девчонка? Не вернется твой парень! Иди в мою юрту.

Вырывается Чольчинай, а Аллых так держит руку, что не вырвешься. Закричала Чольчинай, на помощь зовет. Сбежались люди. Говорит им Аллых:

– Одна девчонка осталась. Чориля злой кехн – черт – утащил. Пропадет теперь девчонка! В свою юрту ее возьму. Добрый я.

Молчат люди, боятся против Аллыха слово сказать. 'И утащил Аллых в свою юрту Чольчинай. Сел на нары, брови нахмурил, пальцем шевельнул – десять его жен со всех ног бросились мось – кушанье – готовить. Рыбьей кожи нарезали, тюленьего жира натопили, в котел бросили. Ягод, рису в котел бросили. Отварили все. Сушеной рыбы накрошили. Для цвета и вкуса белой глины 'подбавили. Стали жены мось жевать да Аллыху в рот класть. Только и остается ему, что глотать. Протягивает Аллых мось Чольчинай: ешь! Не взяла Чольчинай мось – сухой юколы, из дома взятой, пожевала.

….Зима проходит – Чориля все нет.

Каждый день спрашивает Аллых Чольчинай:

– Скоро ли две косы заплетешь, девчонка?

– Не скоро еще! – отвечает Чольчинай. Выбрала Чольчинай время. Оделась в охотничий наряд, копье взяла, нож взяла, что Чориль сделал, сумочку свою рукодельную взяла, гребень взяла. Ушла из дома Аллыха ночью – Чориля искать.

Идет Чольчинай по тайге, видит – над сугробом парок вьется. Значит, медьвежья берлога под тем сугробом.

Устала уже Чольчинай, есть захотела. Думает: Подниму медведя, заколю! Кто знает, сколько мне еще Чориля искать? Медведя заколю, крови горячей напьюсь – силы прибудет, мяса с собой в дорогу возьму.

Сунула Чольчинай в проталину копье. Стала в берлоге медведя шевелить.

Заревел медведь, вылез наружу. Большой, шерсть на нем серебром отливает. Еще не видала Чольчинай такого красивого медведя. Хорошая добыча! – думает Чольчинай. Отступила назад, покрепче в снег ногой уперлась. Замахнулась копьем, чтобы под сердце медведя ударить, без лишней муки убить. А копье в сторону ушло, в сугроб уткнулось, только древко раскачивается… Схватилась Чольчинай на нож, размахнулась посильнее и ударила медведя в сердце. А нож в кольцо завился, даже не оцарапал медведя. Чольчинай глаза закрыла, чтобы смерть свою не видеть.

Тут говорит ей медведь:

– Не бойся, Чольчинай! Это я – Чориль.

– Ты злой кехн! – кричит Чольчинай. – Заколдовал ты мой нож и копье!

– Нет, Чольчинай, – говорит ей медведь. – Сам я тот нож и копье делал, помнят они меня, потому и не идут против меня! Я – Чориль.

Рассказал он, что с ним сталось. Поняли они оба, что виноват во всем Аллых, который захотел Чольчинай в жены получить.

Стали думать: как быть? Пока жив Аллых – быть Чорилю медведем. И убить Аллыха нельзя – своя кровь, как можно пролить? Грех большой! Такой грех не прощается. Говорит Чориль:

– Есть у Аллыха свой кехн – черт. Убить кехна – умрет Аллых.;. Живет кехн у Горного Хозяина на каменной плите, в котле у столба. На закат солнца надо идти. Только я не могу: живой медведь к Хозяину не ходит. Трудная дорога туда!

Подумала, подумала Чольчинай, говорит:

– Пойду я к Горному хозяину. Кехна того убью. Взял медведь копье из сугроба, нож расправил,Чольчинай отдал. Попрощались они. И пошла Чольчинай на закат.

Долго ли шла – не знаю. Не считала Чольчинай шагов, не останавливалась. Через реки на копье перелетала. Через горы на копье перелетала. Девять рек миновала. Девять озер миновала. Девять горных хребтов миновала. О себе не думала, о Чориле думала. Вдруг видит – каменная сопка стоит, вершина ее в облаках пропадает. Ни уступа, ни выступа на той сопке нет. Гладкая скала прямо из земли в небо растет. Камень! Как подняться наверх?

Схватила Чольчинай нож Чориля, в скалу кинула:

– Работай, помогай мне хозяина из беды выручать!

Воткнулся нож в камень. Искры во все. стороны полетели. Стал нож камень долбить, ступеньки ру-бить…

Стала Чольчинай по тем ступенькам взбираться. Солнце в свою юрту спать ушло. Небесные люди на небе огоньки засветили. Лезет Чольчинай по скале. О себе не думает, о Чориле думает. О его беде думает. Лезет по скале…

Вот солнце выспалось, двери в юрте открыло. Небесные люди огонь погасили. А Чольчинай все по скале лезет. Скачет над нею нож, бьет в камень, сыплются искры в разные стороны…

Чольчинай со ступеньки на ступеньку поднимается. На землю не смотрит, о себе не думает.

На последнюю ступеньку Чольчинай ступила.

Нож о камень поточила, в чехол вложила. Глянула вниз, чуть не упала – так далеко от нее земля, реки ниточками протянулись, сопки соболиными погадками кажутся.

Пошла дальше Чольчинай.

Видит – высокий дом стоит: бревна каменные, столбы железные. Тот дом такой высокий, что, как голову ни задирай, крыши не увидишь.

Лежит перед дверью удав – змей. Чешуя у удава каменная. Лежит перед дверью удав, голову его Чольчинай видит, а туловище его в тумане теряется: такой большой удав. Зеленые глаза свои на Чольчинай уставил. Смотрит – не смигнет.

Похолодели у Чольчинай колени, ослабели руки. Как с таким справиться?

Зашевелилась тут у Чольчинай сумочка. Вынула из нее Чольчинай иголку с жильной ниткой и бросила змею в глаза.

Принялась иголка в глазах удава сновать – то вверх, то вниа; то верхнее, то нижнее веко проткнет, нитку за собой тащит. Не успела Чольчинай до пояса похолодеть, а иголка уже один глаз удаву зашила, за второй принимается. Мотает головой удав, не может понять, что случилось, отчего глаза закрываются.

Зашила костяная иголка змею глаза.

Холод от Чольчинай отлетел. Переступила она ногами, к двери подошла. А та сама перед ней открывается.

За той дверью – другая дверь. Перед дверью большая ящерица лежит. Не видала Чольчинай таких: железная она, черная пасть раскрыта, во рту раздвоенный язык трепещет. Дохнула ящерица на Чольчинай – у девушки ноги до колен в землю ушли. Вынула Чольчинай из своей сумочки наперсток, кинула, прямо ящерице в пасть попала, глотку ей заткнула. Тужится ящерица – не может второй раз дохнуть. Высвободила Чольчинай ноги – и к двери. Дверь сама перед ней раскрывается.

За той дверью – третья. Сторожит ее тигр. Зубыоскалил, а зубы в локоть длиной. Хвостом по земле бьет, а хвост толщиной в лиственницу. Кинула Чольчинай тигру в пасть свою гребенку. Стала гребенка тигру поперек горла: ни взад, ни вперед. Чем шире тигр пасть разевает, тем длиннее у гребенки зубья делаются. Рычит тигр, а с Чольчинай ничего сделать не может. Видит девушка, что тигру не до нее, подскочила к дверке, а та сама перед ней открывается.

А за той дверкой – юрта Хозяина. В той юрте все как у простых людей, только в потолке звезды светят. В каждом окне – по солнцу. Возле нар столько звериных шкур лежит, что и не сосчитаешь. В эти шкуры Хозяин души убитых зверей вселяет, чтобы не перевелись звери на земле, сколько бы не били их люди.