И вот что любопытно: именно в это время один из коллег Тревора диагностировал у двух испытуемых редкое состояние, известное как логотип-дисфория – неспособность воспринимать корпоративные логотипы и товарные знаки. Глядя на логотип, эти люди не видели ничего, кроме бессмысленных цветовых пятен. Что-то похожее бывает у некоторых людей, переживших инсульт: они теряют способность различать буквы и цифры. И вот этот коллега, озадаченный своим открытием, обратился к Тревору за помощью и советом.

– Погоди, – сказал Зак. – То есть они, эти люди, смотрят на логотип… ну, например, на эмблему «Nike»… и не узнают его?

– В общем, да.

– Но это же бред!

– На первый взгляд, да. Наверное. Но вы слушайте дальше…

Игрок

(продолжение) Серж Дюкло

Сначала Тревор подумал, что это какое-то совсем уже странное расстройство, и эти люди наверняка притворяются. Но чем больше он с ними беседовал, тем вернее убеждался, что у этих двоих наблюдается так называемая инвариантная память.

Вы спросите, что такое инвариантная память? Я сейчас объясню. Например, человек видит кошку и понимает, что это кошка. Даже если он видит льва или пуму, он все равно знает, что это кошки. Однако в реальности нет такого объекта, как идеальная кошка – самая кошачечная из кошек, абсолютная универсальная кошка. А логотипы, в отличие от кошек, существуют исключительно как «вещи в себе». Фирменный знак «Старбакса» – это именно фирменный знак «Старбакса». Только знак и ничто иное. Логотипы, они абсолютны и безварианты. И, как оказалось, у некоторых людей мозг просто не воспринимает подобные объекты, поскольку не видит в них смысла. Как это было у тех двоих испытуемых. Бомбы с часовым механизмом, заложенные под капиталистическую систему? Шедевры дарвиновской эволюции?

Тревор задумался о своих собственных экспериментах с печатным словом, когда он мысленно превращал куски текста в бессмысленные линии и значки. Может быть, тут есть какая-то связь? А если попробовать сравнить состав крови людей, не воспринимающих логотипы, с составом крови запойных читателей «Поминок по Финнегану»? Тревор так и сделал. И обнаружил идентичные протеины.

К несчастью, как раз в это время в мире начали исчезать пчелы, но Тревор не придал этому значения. Да и с чего бы ему волноваться за пчел? На тот момент было еще недостаточно данных, чтобы проанализировать факты и выявить закономерность.

– Серж! Погоди. У меня уже мозг закипает! – У Сэм явно случился синдром острого переизбытка информации. И, похоже, не только у Сэм. Я загрузил их по полной программе.

– Ладно, давайте сделаем перерыв, – предложил я. – Друзья, может быть, вы меня все же развяжете?

– Нет.

Они понимали, что я могу… ну, опять попытаться удрать. Ардж спросил:

– А насколько эта история правдива?

– Это просто история. Аллегория.

– Я спрашиваю о другом. Твоя история – это автобиография?

– Каждое наше слово – это автобиография. А как же иначе?

Сэм рассердилась:

– Господи, Серж… просто скажи: это правда или нет?

– Человеческий мозг – это мощный инструмент. Он заставляет нас сочинять истории, чтобы выявить смысл получаемой информации. Если информации недостаточно, мы додумываем недостающие звенья, чтобы заполнить пробелы. Сочинение историй дает нам возможность предугадывать будущие события. Обмен историями – идеальное средство общения.

Диана спросила, страдаю ли я игроманией до сих пор.

– Нет. Уже нет.

– Значит, все это правда. Ты рассказываешь о себе.

– Диана, ты воспринимаешь все слишком буквально. Я – не Тревор, Тревор – не я. И, повторюсь, я не страдаю игроманией.

Сэм оторвала кусок скотча и заклеила мне рот.

– Ты, умник, пока помолчи. А то меня уже правда тошнит. И от тебя, и от твоей науки. Мы застряли на этом дурацком острове, у нас тут падают самолеты, бог знает сколько людей погибло, на улицах вешают мирных жителей… Не знаю, как кто, а я почему-то не чувствую себя в безопасное -. Кого убьют следующим? Может быть, нас? Если Ардж прав, и все так и есть…

– Сказать по правде, я думаю, что так все и есть, – вставил Ардж.

– …тогда эти хайда с их велосипедными цепями придут нами еще до рассвета.

Сэм содрала скотч у меня со рта. Я попросил воды и таблетку от головной боли. Хоть и неохотно, но мне их дали. А потом я продолжил рассказ.

Игрок

(продолжение) Серж Дюкло

В общем, наш молодой ученый по имени Тревор жил и работал в Северной Каролине, в городе Треугольник науки. Только теперь он был не таким уж и молодым. А игорных долгов у него накопилось на несколько годовых зарплат. Эксперименты с литературой больше не помогали. Теперь мозги Тревора напоминали Чернобыль после взрыва на атомной электростанции.

А как же Амбер, энергичная, фигуристая, аппетитная любительница сандвичей? Процесс превращения себя, любимого, в истинного американца давно утратил для Тревора притяжение новизны. Мини-вэны ему наскучили, бездуховные торговые центры наводили тоску, а Амбер ушла от него в тот же день, когда они вместе посетили семинар по подготовке ко всеобщему вознесению, и Тревора застали за чтением журнала «InStyle для детей» во время десятиминутной очистительной молитвы. Но что самое поганое: Тревор так и не научился жить сегодняшним днем. Он оставался заложником ближайшего будущего. В общем, все вернулось на круги своя.

А потом сотрудникам лаборатории, где работал и Тревор, удалось получить определенный нейропротеин из крови людей, читающих «Поминки по Финнегану». При растворении в слабом растворе фосфата натрия этот нейропротеин оказывал успокаивающее воздействие на принимавших его людей. Заключенные в тюрьмах – и особенно отбывающие наказание в одиночных камерах – уже не страдали от ограничения свободы; их больше не беспокоило одиночество. Они перестали ходить в общую комнату на ежедневные «часы общения». Похоже, Тревор и его коллеги вплотную приблизились к грандиозному открытию.

Однако новое чудо-лекарство было слишком сложным и дорогим в производстве. Протеин, на основе которого делался препарат, категорически не желал подвергаться клонированию, ни в чашке Петри, ни в садке стволовых клеток. Для выделения протеина на изготовление хоть сколько-нибудь существенного количества лекарства требовалось несколько сотен литров крови. Протеин можно было и синтезировать, но это был очень сложный и запредельно дорогой 128-ступенчатый процесс. Разумеется, Тревор сразу подсел на новое лекарство. Так что прощайте, «Поминки по Финнегану». Прощайте, книги, и чтение, и все на свете. Все, кроме этого волшебного препарата – не иначе, как дара богов – для капитальной починки мозгов. Потому что под действием этих таблеток Треворова страсть к игре унялась до такой степени, когда он мог спокойно держать ее под контролем.

К тому времени Тревор уже был начальником лаборатории и занимался, помимо прочего, распределением бюджета. Он позаботился о том, чтобы новое лекарство производилось в достаточных количествах, пусть даже ценой неимоверных затрат (разумеется, за счет фирмы). Его пагубное пристрастие стало самым дорогостоящим за всю историю наркомании. Но зато он избавился от всех страхов. Страх одиночества, страх нищеты, страх духовной смерти – их больше не было! И самое главное, Тревор практически вылечился от своей игромании!

И вот тогда-то сотрудники лаборатории Тревора и заметили связь между промышленным производством нового препарата и исчезновением пчел. Поначалу пчелы исчезли только в Северной Америке, где располагались заводы, производившие чудо-лекарство. А такие заводы располагались по всей стране. Тревор внимательно изучил карты. Связь была очевидной.

Как вы понимаете, и сам Тревор, и его коллеги, знавшие правду, оказались перед моральной дилеммой. В конечном итоге они решили умолчать о своем открытии и продолжали наращивать производство нового препарата. Дело было даже не в будущих прибылях. Просто Тревор и все остальные уже не представляли себе жизнь без нового лекарства.