Продукты сюда привозили с «большой земли». И мы, пока ждали баржу, купили у местных немного рыбы. Все местные жители были индейцами из племени хайда (всех, кто не хайда, прогнали отсюда уже давно) и терпели нас лишь потому, что Серж убедил их, что наше присутствие может помочь вернуть пчел на остров. В любом случае их отношение проявилось достаточно ясно, когда на закате в тот первый день – в день приезда – они вломились к нам в дом и устроили форменный обыск, как полицейские следственного отдела в поисках улик.

– Они ищут солон, – пояснил Серж. – Он здесь запрещен.

– Правда? А почему?

– Потому, что тот, кто принимает солон, перестает заботиться о племени.

– Правда?

– Ага.

Если учесть мою острую реакцию даже на запах солона в закрытом блистере, я была рада, что здесь на острове он запрещен.

В первые несколько дней после приезда мы вообще ничего не делали: только гуляли по городку, стараясь не привлекать к себе слишком много внимания. Все немногочисленные магазинчики были наглухо закрыты. По улицам неспешно расхаживали вороны, похожие на скучающих подростков. Хайда пытались вернуться к своему изначальному образу жизни, к рыбалке и охоте. В конце одной маленькой улочки, у обветшавшего здания, где когда-то располагался кооперативный продуктовый магазин, стояли кормушки, у которых тоскливо топтались тощие чернохвостые олени – в ожидании, когда из них сделают пеммикан. Этих оленей на острове было бессчетное множество. Они плодились, как кролики, и представляли собой легкодоступный источник натурального мяса.

Где-то через неделю после приезда мы с Жюльеном спустились на пляж и от нечего делать принялись бросать камушки в океан, который в последние дни стал зловеще спокойным и тусклым, что было связано с Алеутским течением, трущимся об острова, словно металлическая мочалка для полировки кастрюль. Здесь нас и нашел Серж.

– Завтра приедут Сэм с Заком, – сказал он.

– Правда?

– Ага.

Вечером мы отметили это событие праздничным ужином: рагу из оленины и вином из одуванчиков. С вином мы несколько переборщили, а потом – чего только не сделаешь от скуки?! – решили обшарить дом и поискать следы прежних хозяев. В нижнем ящике тумбочки в ванной нашелся окаменевший тюбик зубной пасты с изображением птички Твити. (Высокое содержание фтора обеспечивает стопроцентную защиту. Подтверждено клиническими испытаниями.)

– Смотри, – сказал Жюльен. – «Новая форма тюбика обеспечивает максимально устойчивое вертикальное положение». Стояк, одним словом.

Мы посмотрели друг другу в глаза.

Потом оба уставились на картинку с изображением Твити.

Потом опять посмотрели друг другу в глаза.

Я сказала:

– Давай сразу к делу. Сексуальная ориентация птички Твити: гетеро или гомо?

– Он явный гомик. Ну, или кастрат.

– Жюльен, мы даже еще не решили, кто это: девочка или мальчик?

– Кстати, да. Я всегда думал, что Твити – мальчик. Но теперь, когда ты задала вопрос в лоб, я уже сомневаюсь… Скорее всего транссексуал. Или транссексуалка. Из девочек – в мальчики. Да, наверное. У птиц бывает гендерная дисфория?

– Тогда это первый известный случай. Кстати, а Твити – это какая птица?

– Канарейка?

– Ну да, канарейка… если ты переборщишь с мескалином

– Твити явно страдает гидроцефалией. И этот голосок… Жюльен попытался изобразить птичку Твити, и это было

ужасно.

Я сказала:

– В общем, зловещее существо эта птичка.

Мы снова уставились на этот несчастный тюбик зубной пасты. Потом Жюльен сказал:

– В случае с Твити вопросы половой принадлежности и сексуальности вообще неуместны. Потому что представить, как он… как она занимается сексом – это выше человеческих сил.

– Извращенным разнузданным сексом.

– С игрушками.

Это был очень душевный момент. Момент, когда образуется духовная связь. Мы вернулись на кухню и прикончили оставшееся вино из одуванчиков, после чего Жюльен начал рассказывать о «Космическом линкоре «Томато», культовом японском научно-фантастическом сериале, от которого он без ума. Я вроде как слушала, но не вникала, а просто сидела и глядела в пространство остекленевшими глазами. Потом Жюльен принялся говорить о каком-то онлайновом виртуальном мире, на который он крепко подсел. Он говорил, говорил, говорил, а я пьянела все больше и больше. Я давненько так не напивалась, и это было прикольно.

Как передать мою горечь при мысли о необходимости так скоро расстаться с Андреа? Как передать огорчение об упущенных радостях плоти? И как передать потрясение, которое я испытал, узнав, что все Крейги принимают солон? У меня просто нет слов. Я выпрыгнул из окна на втором этаже и неловко упал в куст засохшей магнолии. Мне повезло: под кустом валялась наполовину сдутая игрушка с рекламой мексиканского пива. На нее-то я и приземлился. Сквозь освещенные окна мне было видно, что толпа не-Крейгов уже ворвалась в дом. А приближавшийся рев сирен и грохот вертолетов подсказывал, что мое положение с каждой секундой становилось все более рискованным. Я бросился в рощу позади дома, чтобы укрыться среди деревьев. Странно, но этот лес почему-то напомнил мне парк Гомаранкадевела в Тринкомали во время ежегодного фестиваля мангустов.

К счастью, я очень выносливый и быстроногий, так что уже через пару часов я вышел к шоссе №71, федеральной автостраде, которая – я это знаю из Google Maps – начинается в Луисвилле, штат Кентукки, на знаменитой развязке «Спагетта-Джанкшн» и заканчивается в двадцати милях к югу от Цинциннати. Кентукки – новая цель.

Это была замечательная прогулка. Поздняя ночь. На шоссе – ни единой машины. Я шел прямо посередине полосы обгона, чувствуя, как трава, пробивавшаяся сквозь мостовую, шелестит о штанины моих джинсов. Вдали промелькнул силуэт оленя. И еще я два раза услышал сверчков. Во мне поселилось радостное ошуищение, что вот теперь я действительно в Америке, в настоящей Америке, а время, что я провел с Крейгами, – это просто тяжелый и бестолковый сон. Из тех, которые снятся после того, как объешься чего-нибудь жирного и невкусного. Например, пресного рагу, приготовленного бесталанной женой Хемеша.

Меня донимали тревожные мысли. В кои-то веки я решился нарушить все правила и пойти по кривой дорожке, и что получилось в итоге’ Какие еще неприятности ждут меня в этой связи? Что мне делать? Куда идти? Но такие решения не принимаются с ходу Сначала надо как следует выспаться, а потом уже думать – на свежую голову. Я сошел на обочину, лег прямо на землю, в траву, и мгновенно заснул. Меня разбудило яркое солнце в сочетании с достаточно сильным дождем – странное, кстати сказать, сочетание, – и резкий щелчок затвора винтовки у меня над ухом.

– Подъем, Спящая ячейка[13]!

– Прошу прощения, сэр, но вы меня с кем-то путаете. Меня зовут Ардж Ветаранаяна. Но все называют меня Апу.

– Острим, значит?Шуточки шутим? – Он ткнул меня в грудь дулом винтовки Это был крупный мужчина с лицом, похожим на дыню, только не желтую, а розовую. – Ребята, сюда! Я нашел его! – К нам подошло еще несколько человек. – Ну, если ты Апу, то я – шеф Клэнси Виггам, здешний шериф. Хороший сегодня денек для террора, да, Спящая ячейка?

– Почему вы меня называете Спящей ячейкой? Что за странное прозвище? И я никакой не Спящая ячейка. Я совершенно другой человек.

– Ладно, мистер Ячейка… выбирайте, что вам больше нравится: северная башня или южная?

– Прошу прошении?

Шеф Виггам продолжал оскорблять меня, сыпля абсурдными обвинениями и брызжа слюной, а его подчиненные деловито надели на меня наручники и затолкали на заднее сиденье машины шерифа – совершенно «убитого» седана, даже похуже, чем колымаги пиратских таксистов у нас в Шри-Ланке. Внутри пахло дешевым одеколоном и парами бензина. В общем, нельзя сказать, что поездка была приятной. Хотя, когда мы проехали мимо полицейского участка, меня разобрало любопытство. Я-то думал, меня повезут прямиком в участок. Но, похоже, мы ехали куда-то еще. В конце концов мы добрались до квартала частных домов, который когда-то был модным и процветающим, а теперь явно пришел в упадок. Многие дома стояли заколоченными, окна были закрыты фанерой, и повсюду висели таблички «Посторонним вход воспрещен».