С трудом добравшись до звука, — далеко залез, стервец, — я наконец вытащил его и принялся вертеть в руках, раздумывая, что бы такое с ним сотворить. Следовало бы проанализировать на фонетический состав, возможно, какой-то смысл уловить получится. Звук, съежившись, ждал на ладони своей участи. Попался, как говорится, теперь не уйти.
Последовав первому порыву, я выделил слово. Получилось «аллах». Что-то знакомое, но и незнакомое в то же время. Однако ощущение было незаконченное, как будто бы я не до конца провел анализ, словно «аллах» — только промежуточный фонетический казус.
Я продолжил всесторонние исследования и спустя полсклянки пришел к решению. Только что это за слово такое, — «эглотаур»? Я повертел его в мыслях, посмаковал, наконец произнес вслух. Звук в руке пукнул и растаял. Все правильно, если произнесенное раз застывает, то второй раз то же самое слово освобождает его от уз плоти. Значит, найден правильный ответ.
Только вот что он значит?
С такими мыслями я направился к одеялу, помогая себе крыльями, чтоб не свалиться от усталости. Как говорили предки: «Ночью и думается лучше, и работается, так не хрен нам, высокорожденным, утром делами заниматься!» Отложим проблему до ночи, а сейчас надобно поспать. Хи-хи…
Я открыл глаза и спервоначалу никак не мог сообразить, сплю еще или уже нет. Пережитые приключения были слишком живыми, чувственными, чтобы списать их на обычные сновидения… Нет, похоже, уже не сплю. Атмосфера другая. Меньше бессмысленности, больше странностей.
Я лежал в пещере на и под толстым слоем одежд и одеял. В углу лежала небольшая вязанка хвороста. Рядом слабо горел куцый костерок, отбрасывая на темные стены смутные тени. В пещере было не настолько темно, чтобы тени приобрели пугающую глубину, но и света сюда попадало мало.
Жуля сидела с другой стороны костра напротив меня и готовила что-то в походном котелке. Я почувствовал страшный голод и шевельнулся. Жуля вскинула глаза, я заметил в них тревогу, которая тут же сменилась радостью.
— Живой! — воскликнула она.
— Пока да, — проворчал я, — но скоро помру. От голода.
— Ой! Сейчас, — Жуля засуетилась, насыпая в котелок каких-то трав. — Скоро будет готово.
— Доброе утро, — сказал я.
— А уже не утро. Полдень. Но все равно спасибо. Тебе тоже, Хорс.
— Полдень? — я удивился и понял, что совсем не знаю, как попал в пещеру. Последнее, что я помнил, было… Было… Ущелье, тропа, падение, река, мороз?.. Костер на берегу, а потом падение во тьму? Черт, сколько же времени прошло? Похоже, я отключился тогда капитально.
— Жуля, долго я… так?
— Четыре дня.
— Сколько?!!
— Четыре дня. Вернее, три, сегодня четвертый.
Я недоверчиво провел рукой по голове. Щетина и в самом деле преодолела трехдневный барьер, перестала быть колкой, так что история казалась вполне правдоподобной.
— А-а, ну тогда ладно, — успокоился я. — Хорошо, что не пять.
— Возьми, — Жуля протянула миску с похлебкой. Мясо… Зайчатинка, что ли? Никогда не понимал гурманов — на вкус то же самое, что и курятина. Впрочем, с моим голодом привередничать не приходится.
В мгновение ока расправившись с порцией, невзирая на горячесть, я решил, что не стоит насиловать желудок. Поблагодарив девушку, поднялся размять косточки. Слабость тут же навалилась, закружилась голова, я чуть не упал, но удержался за стену и начал упорно двигаться к выходу. Жуля наблюдала с тревогой и надеждой. Из пещеры я уже вышел вполне освоившись, довольно крепко держась на ногах.
То, что предстало глазам, никак не напоминало гористую местность, по которой шли давеча. Точнее, горы-то остались на месте, однако все вокруг было покрыто толстым слоем снега. Тающего снега. Повсюду капало, речка весело журчала ледяными водами; я припомнил холодное купание и поморщился.
Солнце стояло прямо над головой, ярко блистая на снегах. На скалы невозможно было смотреть — они сияли не хуже самого светила. Я поднял взор, небо оказалось чистым и бездонным, как весной.
Послышался свист, быстро переросший в вой и непонятный громкий шум, взметнулись клубы мокрого снега, обдав с головы до ног. Утерев рукавом лицо, я проморгался и посмотрел, что случилось. И тут же пожалел об этом.
Прямо передо мной находилась пасть самого жуткого чудовища, которое только можно себе представить. Громадные круглые глаза, не мигая, оценивающе уставились на меня, прикидывая, на сколько глотков хватит худосочного мяса. Клюв открылся, и из него посыпался хриплый клекот. Я в ужасе отступил назад и сразу уперся в стену. Вход в пещеру находился где-то левее, но нырнуть в него я уже не успевал; впрочем, чудище вполне могло последовать за мной. С другой стороны, в пещере было бы реальнее справиться с ним…
И вдруг я понял, что клекот имеет вполне членораздельную структуру и может восприниматься как речь. Более того, припомнив некоторые слова, я сумел разобрать, что вещало чудище.
— А-а, п'осну-улся наконетс! Давно-о, давно-о по'а. А то я тут, понимаешь, каждый ден, почитай, за к'оликами охочус-сь, с-совсем уважение д'узей поте'я-ала. Ну, и когда же вы убе'етес-сь отс-су-уда?
— Не сегодня, Рухх, — сказала Жуля, появляясь сзади. — Хорс только пришел в себя, нам надо еще самое меньшее день. Может быть, завтра.
Чудище мотнуло головой, что-то плюхнулось рядом со входом. Я с усилием отвел глаза от Рухх и посмотрел, что это. Кролики! Однако…
— Ф-фу-у-у, — вздохнуло чудовище. — Если бы не великий Крхаа-Канд'апахтархан, я бы уже сейча-ас выб'осила вас вон-н. Ну ладно-о… Ук'ойтес-сь, в самом дел-ле.
Жуля схватила меня, с разинутым ртом стоящего, за руку и втащила в пещеру. Вновь раздался зверский шум, в котором теперь различались хлопанье крыльев и вой ветра, и чудище улетело.
— М-да-а… — произнес я наконец. И повернулся к Жуле. — Придется тебе рассказать, что тут происходило те несколько дней, когда я… хм… отсутствовал и, похоже, пропустил много интересного. А?
Жуля смутилась и рассказала. Я выслушал. Рассказ оказался коротким, и мне почудилось, что она что-то скрывает. Ну ладно, раз скрывает, значит, так нужно. Я почувствовал усталость; девушка заметила, что я зеваю, и строго отправила спать. Сопротивление не помогло.
— Завтра Рухх выкинет нас отсюда, — сказала она. — А я не хочу тащить тебя на себе по горам. И не смогу.
Поэтому я подчинился.
Позже, вечером, после ужина, мы сидели около костра по разные стороны и беседовали. Пламя горело весело и ярко, — решили в последний вечер не экономить. Тени плясали на стенах, кобылица Жули у дальней стены возмущенно фыркала на столь неосторожное обращение с огнем. Пахтан куда-то исчез; после пробуждения я его еще не видел.
Говорили о разном. О том, о сем. Я вспомнил загадочное слово из сна.
— Жюли, тебе не знакомо такое слово — «аллах»?
Она помотала головой.
— А «эглотаур»?
Девушка как-то так неловко пошевелилась, что я сразу понял — знакомо.
— Эглотаур — это крепость в Райа. Проклятая крепость, вокруг нее на полтысячи шагов никто не живет. Да и в самой крепости тоже. Уже тысячу лет, наверно.
Кажется, я должен был спросить, почему Эглотаур проклят, почему необитаем, да? Но меня заинтересовало совсем другое.
— Так ты была в Райа?
— Я там родилась.
— А как же, — удивился я, — такая прелестная девушка, — Жуля покраснела, — оказалась в такой дали от дома, да еще в такой плохой компании? — Я подумал, что сказал что-то не то, но не стал уточнять, что компания имелась в виду не моя. Жуля и так поняла.
Она начала объяснять, слегка запинаясь; я понял, что рассказ слегка сокращен или отредактирован. Зачем?
— Мой отец… важный чиновник в Райа. У него много богатств. Враги выкрали меня, когда я… была на охоте, и увезли. Не знаю, чего они хотели, выкупа или чего другого. Они связали меня и сунули в рот кляп. — Жуля содрогнулась. — До сих пор чувствую его привкус. Они везли меня куда-то в сторону Пустошей, но в одной деревушке мне удалось… сбежать. Я украла Халу… впрочем, нет, не украла, а вернула, и ускакала на ней.
