Степка лежал на койке, закрыв глаза. Он не слышал, как открылась дверь и три человека вошли в горницу.

Варичев кивнул вахтенному.

— Спит?

Петушок открыл глаза, вздрогнул всем телом и сильнее прижался к подушке.

Илья остановился посреди комнаты, неожиданно растерявшись, не зная, что сказать. Глаза Петушка смотрели на него со страхом, и только они казались живыми на сплошь забинтованном лице, только они остались от того, что было недавно веселым и сильным человеком. Но переводчик выручил их. Он подошел к Степану и движением руки, каким отодвигают штору, разогнал густой табачный дым.

— Мы, гости, пришли проведать вас в несчастье… Извините за беспокойство. Мы сейчас уйдем.

Степка молчал, видимо, не слыша или не понимая. Тогда, наклонясь к нему и заглядывая в лицо, переводчик сказал тихо:

— Вы курите плохой табак. Я оставлю вам сигареты. — Он положил на табурет пачку сигарет и снова повел рукой, как бы отодвигая штору. Но вот Петушок пошевелился. Опираясь руками о края койки, он поднялся и сел. По-прежнему он смотрел на Илью.

— Я все понял, — прошептал он. — Не надо… Ничего не надо мне толковать. Я ведь все понял. Я виноват… Один я.

Переводчик отвернулся к окну. В маленьких глазах его заблестела радость, толстые губы дрогнули, как будто он нашел что-то дорогое.

— Я надеюсь, — сказал Варичев, осматривая комнату, — что ты еще сумеешь… когда-нибудь вернуться к жизни и, кто знает, возможно… осуществишь свою мечту.

— Ты веришь?! — почти закричал Степка, и плечи его затряслись, как от озноба.

— Я спас тебя, — сухо сказал Илья. Он повернулся и первый вышел из горницы и не заметил даже, какая радость засветилась в глазах Петушка.

С удивлением смотрел на Степку вахтенный рыбак. Добрые два часа неутомимо ковылял он по комнате, останавливался, яростно стучал костылем о пол и чему-то тихо смеялся. Так неожиданно переменился этот человек.

Спускаясь рядом с Варичевым к причалу, переводчик оглянулся на Рыбачье.

— Капитан говорит — он очень любит такие маленькие, как будто заброшенные селения.

Илья остановился на пригорке.

— Через три года вы не узнаете этих мест… Там, в долине, — он показал на пологий овраг, полуоткрытый на изгибе, — я раскину парники… Причал я переброшу ниже, к нему смогут подходить даже среднего тоннажа суда. На мысе будет маяк… Поселок поднимется выше. Склады я решил построить на месте этого причала…

— А скажите, — улыбаясь, спросил японец, — что если они, — он кивнул на группу рыбаков у баркаса, — что если они скажут: склады нужно строить в другом месте?

Этот простой вопрос немного смутил Илью. Он посмотрел на переводчика. Тот улыбался, белые зубы его блестели.

— Вы просто как Робинзон! Заново открываете страну! Сколько же у вас Пятниц?.. Мы видели — они все преданы вам.

— Пока немного, — сказал Варичев, по-прежнему чувствуя, что переводчик не договаривает чего-то. — Но сюда приедет народ.

Переводчик болтал, не смолкая, и уже успел порядочно надоесть Илье, но они спустились к причалу, и здесь Варичева окликнул Крепняк:

— Иди, Борисыч, шаланду посмотри!

Илья подошел к шаланде, перевернутой на берегу. Наклонясь и внимательно рассматривая свежие полосы смолы, Крепняк проговорил тихо:

— Это хорошо, что на шхуну едешь. Давно пора. В оба смотри. Разведка — проверенное дело. — И резко переменил тон: — Шпаклевка хорошая и смола хороша!

— Да! — отозвался сзади знакомый голос. — Хорошая работа!..

Капитан и переводчик подошли к шаланде и долго осматривали ее, похлопывая ладонями по крепкому дубовому килю.

В тоне, каким говорил Крепняк, Варичев услышал предостережение, почти приказание, и это, уже не в первый раз, неприятно удивило Илью.

— Я знаю, — сказал он строго, и щеки его побагровели. — Я знаю… Шаланда отремонтирована хорошо…

Крепняк засмеялся.

— На то и мастера, чтобы верно работать!

Илья сел в маленькую остроносую лодку «Моджи-мару», и уже через несколько минут они причалили к борту шхуны.

На борту их встретили три матроса, все в синих нанковых пиджаках, с большими иероглифами фирмы на спинах и груди. Едва Илья успел ступить через низкий фальшборт, как матросы стали в шеренгу и дружно прокричали несколько слов.

— Они приветствуют вас, как хозяина и гостя, — сказал переводчик и небрежно махнул матросам рукой.

В небольшой, но чистенькой каюте капитана, сплошь увешанной цыновками с видами Фудзиямы и одиноких пальм на морском берегу, было спокойно и тихо. Даже плеск зыби не был слышен здесь. Над столиком в круглой оправе висела фотография мужчины в военном костюме и тропическом шлеме. Варичев сразу узнал переводчика, но тот, заметив его взгляд, объяснил:

— Мы родственники с капитаном, он шурин мой. Вместе эту военную лямку тянули…

Вскоре принесли крепкий, душистый чай, и капитан достал из ящика бутылку дорогого коньяка. Неожиданно он оказался начитанным человеком: переводчик едва успевал разъяснить его соображения о творчестве Достоевского и Толстого. На протяжении всей беседы капитан не задал ни одного вопроса, который бы заставил Илью насторожиться; он избегал даже разговаривать на темы, связанные с политикой, и единственное, чем был увлечен, — чтобы русский гость возможно приятнее провел у него время.

Варичев уже собирался уходить, когда, как обычно улыбаясь, переводчик сказал:

— Мы обнаружили повреждение в моторе. Нужно произвести ремонт. Но ведь это займет два-три дня, и мы не знаем, — смущенный, он молчал несколько секунд, — может быть ваши, этот Рудой или этот рыбак, что был около шаланды, не разрешат?

— Почему же? — спросил Илья.

Переводчик, видимо, колебался: сказать или не сказать? Маленькие глазки его смотрели печально.

— Пока вы осматривали шаланду, этот Рудой сказал нам: уходите. Я ответил, что вы разрешили, но он повторил: наплевать, все равно уходите… Знаете, я не понял, я даже переспросил: разве слово начальника не есть дело? Он засмеялся, однако, и повторил: наплевать.

Варичев встал, надел фуражку. Он остался спокойным, хотя от ярости даже дышать ему было тяжело.

— Вы останетесь, пока отремонтируете мотор. Я разрешаю.

Капитан проводил его до трапа. Ловкий, как обезьяна, в лодку спрыгнул матрос.

На причале Варичева ждал Крепняк.

…Но пока лодка быстро неслась по реке, капитан и переводчик стояли на палубе, и переводчик улыбался, щуря глаза.

— Начало хорошее, — сказал по-русски капитан.

Переводчик обернулся к нему. Лицо его мгновенно переменилось.

— Это не начало… Скорее финал.

Помолчав, он сказал небрежно:

— Принесите в мою каюту бутылку вина.

Капитан выпрямился.

— Есть…

На берегу Асмолов чинил парус. Заметив, что Варичев возвращается, он сошел на причал и подал руку Илье, когда причалила лодка. Он подождал, пока лодка отойдет, и потом спросил тихо:

— Что узнал?

Крепняк весь подался вперед. Он изогнулся, словно перед прыжком, борода его топорщилась, плотно сжатые губы посинели. Илье захотелось поиздеваться над стариками, он сказал таинственно:

— Многое узнал… На шхуне — динамит. Даже есть пулеметы…

— Что?! — яростно заревел Крепняк и, стиснув кулаки, метнулся к причалу. Но Илья удержал его за полу куртки. Обняв стариков и держась за них, он хохотал до слез.

Крепняк, однако, вырвался от него.

— Ты дело говори…

Варичев взял его за рукав.

— Ну, если дело, так дело. Пойдемте, Асмолов.

Они поднялись по тропинке до первого дома. Отсюда было видно море, уже утихающее, залитое брусничным закатом. Спокойная и глухая вокруг лежала тундра. Бакланы играли над устьем реки, и крылья их были огненны, словно прозрачны, как раскаленное стекло.

На травы уже упала роса, с первого взгляда было трудно отличить искристые ягоды голубики от капель воды. Ветер дул с юга, был он теплый и свежий, настоянный на терпких запахах трав. Шум прибоя заглох, глубокая светлая тишина легла над безлюдной равниной. Первозданным казался этот мир, наполненный только тишиной и ветром.