Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Сколько раз вспоминал он свой путь через льды до мельчайших подробностей, словно все это было недавно.

Сейчас, на крутой, стремительной волне, задыхаясь от ветра и ливня, он снова видел и корабль, слабо дымящий в белой безлюдной пустыне, и лицо капитана, и его задумчивый взгляд, и едва различимый берег за синеватыми грядами торосов.

Он не был трусом, это многие знали, с кем приходилось ему служить, хотя, уже долгое время приглядываясь с каким-то постоянным, осторожным интересом к людям, прислушиваясь к особенностям их речи, наблюдая характеры, он отметил, что большинство моряков даже не замечало всей значительности своих поступков. Он видел больше других, и на себя самого, одинокого, на мостике обреченного корабля, он, пожалуй, мог посмотреть и глазами Горюна, и глазами капитана. Так похожи были эти люди на сотни других… Смогут ли они понять его подвиг?

Варичев упорно думал об этом, о последних минутах на «Дельфине», сейчас, когда в жизни больше нечего было избирать, он как бы подводил итоговую черту под своими тридцатью пятью годами.

Позже, на берегу, он часто вспоминал эти долгие часы борьбы с тяжелой сокрушительной силой шторма. Он знал, что берег близко. Авария «Дельфина» произошла в двадцати милях от берега. Сколько миль пронесся корабль на вест, в кипящем буруне? Но, уже теряя последние силы, Варичев все же держался на воде. Он говорил себе, что глупо выгадывать последние считанные минуты, и по-прежнему укрывался от гребней, в тупом и щемящем чувстве, в создании маленькой своей судьбы.

Грохот моря возрос. Уже ослабела жестокая сила шквала. Но грохот, медленно переходящий в тяжелый и непрерывный звон, с каждой минутой нарастал. Неожиданно летящий гребень ударил Варичева в затылок. Тонко, как сталь, пена запела в ушах. Стало темно… Больше не мелькали перед глазами серые клочья вала. Словно огромный гудящий колокол опустился над Варичевым. И сама кипящая вода стала медным ревом. Он опускался все ниже и ниже, этот огромный колокол, и Варичев уже не плыл — летел в ревущем потоке тьмы, в потоке рева, — он ощутил внезапную быстроту полета, и вдруг с изумлением понял, что это грохочет прибой. Но что было там, впереди; остров, или только мели, или материк? Если он еще не оглох, если было правдой то, что он слышал, — как далеко был берег? Варичев слушал — гул возникал где-то близко, словно под ним; легкий булыжник толкнул его в плечо, значит, он уже находился на самой линии прибоя.

Он слышал землю, тяжкое содрогание берега, глухое и короткое эхо, летящее над волнами. Ничего не было видно во тьме, хотя он снова различал перед глазами серую клубящуюся пену. Здесь, у самого берега, Варичев понял, что тонет. Пройти через прибой у него не хватало сил. Он опустил застывшие руки, и тяжелая волна с разлета накрыла его, холодная, горькая вода хлестнула в горло.

Слетая по скосу волны, он ударился коленом о камень; возможно, это и спасло его. Какую-то новую силу обрели его мускулы, — оглушенный, он упорно лез вверх, по камням, по грохочущей гальке; все слабее и слабее вода тащила его обратно, но Варичев знал, она вернется, она опять настигнет его, — он закричал от радости, когда руки его нащупали большой обломок скалы. Вцепившись в острую грань камня, он долгое время лежал на песке. Волна едва достигала его. Но Варичев знал — все это было обманом. Тяжкий, воющий гребень волны сейчас опять накроет его. Камень был прочной надеждой. Только он. Слепая ночь лежала впереди. Камень был островом и последней гранью.

До самого рассвета Варичев не разнимал рук. В первом смутном проблеске утра он увидел пологую отмель; темные скалы неподалеку, низенькую березку на взгорье.

Берег проявлялся медленно, сквозь густой клочковатый туман. Уже были видны покрытые мхом увалы, осыпи, черные голыши. Было бы смешно, если бы Варичев поверил этому бредовому миражу. Камень, за который он держался, серый в прожилках гранит, только лишь камень оставался единственной верной надеждой, — область неизвестного, зыбкого, как море, лежала за ним, — может быть, область небытия, — кому мог позавидовать Варичев, так это раковине, навеки впившейся в серое тело известняка.

Время шло, и рассвет растекался над пустынным берегом, открывая контуры его, мглистые, словно седые. Варичев их видел сквозь сон, сквозь непреодолимую дремоту; не разнимая рук, он уснул на песке. Три дня, проведенные в тундре в поисках человеческого жилья, прошли для него быстрее, чем несколько часов борьбы со штормом. Хорошо, что он мог спать. Он собирал старый мох и сухие водоросли и раскладывал их где-нибудь поблизости от большого камня. Он делал это бессознательно, так было просто спокойней, если, протянув руку, он сразу мог нащупать камень.

Далеко едва уловимо гудело море. Солнце изредка проглядывало сквозь разрывы туч. В небе трубили невидимые стаи лебедей.

Варичев шел вдоль берега на юг. На этом Охотском берегу, совсем недавно еще пустынном, теперь, в 1932 году, строились рыбачьи села, возводились заводы и города. Не только из Владивостока, но из Лондона, из Сан-Франциско шли в новый порт — Ногаево — корабли. Трубы тяжелых краболовов дымили над серым простором. Китобойные разведчики неустанно крались по волнам. И все-таки сколько диких лугов шумело здесь нетронутыми травами! Сколько песка золотого блестело на дне ручьев! Какие бухты ждали прихода судов! Какая рыба валом шла вверх по рекам!

Варичев брел по берегу в надежде найти рыбачье селение. Медленно проходил день. Ночь, светлая и мглистая, ложилась над молчаливой тундрой. Ветер доносил сладкий и влажный запах трав.

Ночью Варичев шел больше, чем днем. Отгоняя веткой березы мошкару, он спускался в овраги, переходил речонки вброд или прыгал с камня на камень у самого прибоя. На третьи сутки пути он увидел далеко в море огонь. Это был отличительный огонь корабля; он на миг вспыхивал и тонул и снова появлялся на секунду. Неподалеку отсюда начиналась речная губа. Варичев вышел на мыс. Он смотрел в море. Огонь уходил, все реже и реже мелькая над волнами, потом совершенно погас. Но, оглянувшись, Варичев выронил ветку березы. Земля закачалась под ним. Он опустился на песок, неожиданно сразу обессилев.

Над самой водой горели огни. Их было много, не меньше десятка, крупные розовые светляки. На гладкой черной воде реки зыбились и дрожали текучие отсветы. Даже доски причала были видны в мохнатом свете фонаря.

В полночь Варичев постучал в дверь крайней избы. Ему тотчас открыли. Рослый, чернобородый, гладко причесанный рыбак, в длинной холщевой рубахе, лишь взглянув на Варичева, широко распахнул дверь.

Варичев переступил через порог. Запах свежеиспеченного хлеба и свет хлынули ему в лицо. Он остановился, закрыл рукою глаза. Бородач взял его за локоть. Повинуясь бережной его руке, Варичев сделал несколько шагов и опустился на скамью.

Хозяин отодвинул заслонку. Розовый свет окутал штурмана — тепло горящей сосны.

— Откуда? — тихо спросил хозяин, торопливо переставляя посуду на плите.

Варичев отнял руку от глаз. Веселое пламя мягко струилось по щекам, золотистые искры роились и текли в нем.

— С «Дельфина», — сказал Варичев, пересиливая озноб и слабость. — Авария в море… Не знаю, где команда… Я хочу есть.

— Сейчас, — откликнулся хозяин.

У него был хрипловатый голос. До сознания Варичева медленно доходил смысл его немногочисленных слов.

— Хорошо, — сказал он, лишь для того, чтобы ответить. — Хорошо…

Руки бородача, осторожные и сильные, снова обняли его за плечи, бережно сняли прилипшую изорванную рубаху. Как маленького, он закутал Варичева в шубу, растирал ему тело, удобнее усаживал к огню. Потом Варичев услышал женский голос, немного испуганный как будто, и, подняв голову, увидел перед собой женщину. Она держала стакан в протянутой руке.

— Выпейте, — сказала она. — Коньяк.

Варичев жадно припал к стакану. Легкий огонь медленно растекался по телу. Потом душистый пар щей окутал комнату. Варичев ел, не поднимая рук, женщина кормила его, обняв как ребенка, она вытирала ему губы, дула на ложку, чтобы он не ожегся.

78
{"b":"242081","o":1}