— Вы уже бывали в этом заливе?

Взятый на судно в пути курилец-переводчик хотя и неважно говорил по-японски, но легко перевел этот вопрос.

Японцы почему-то встревожились еще сильнее. Старший из них осторожно оглянулся по сторонам и тихонько заплакал; вслед за ним громко заголосили и все остальные.

— Они не хотят отвечать? — спросил Рикорд.

— Да, они были в этом заливе, — сказал переводчик. — Вот старший плачет и повторяет: «Были… были…»

— Спроси: где пленные русские моряки?

Теперь поднялся такой крик, что капитан в сердцах только махнул рукой и отошел в сторону.

Сколько не бился переводчик, сколько не помогали ему офицеры и матросы — японцы повторяли одно и то же:

— Мы ничего не знаем… Мы хотим домой.

На том и закончился допрос крикливой компании, которой старший управлял получше, чем церковный регент: только вздох его — и уже все в слезы; только взгляд — и все в крик.

Рикорд приказал отправить крикунов в трюм, накормить, выдать постели. Уже темнело, и океан все выше вздымал беспокойную волну, а дозорные «Дианы» и «Зотика» по-прежнему пристально несли свою вахту. Ранним утром на подходе к заливу Измены с севера они заметили большой японский корабль. Если бы не темень ночи и не туман, они усмотрели бы его значительно раньше; судно шло на юг в сторону Хакодате или Мацмая и проскользнуло где-то близко от русских кораблей.

На этот раз Рикорд был доволен: он захватил в плен шестьдесят японцев, именно столько, сколько и намеревался захватить. Команда купеческого судна пыталась сопротивляться: у нее было и оружие, и боеприпасы. Но когда матросы «Дианы» ворвались со шлюпок на палубу «купца» и дело дошло до рукопашной, — схватка продолжалась недолго. Позже матросы называли этот бой «вежливым»: не отвечая огнем на стрельбу противника, они ворвались на палубу и действовали прикладами и кулаками.

Особенно доволен был Рикорд: среди шестидесяти японцев оказался богатый купчина, хозяин корабля, некий Такатай Кахи. Купец, как видно, собирался с визитом к начальнику японского гарнизона в заливе Измены и потому разоделся в самые дорогие шелка. Теперь, находясь в плену, он по-прежнему верил в могущество своего богатства. Он спросил капитана и, подойдя к Рикорду, произнес торжественно:

— Я — Такатай Кахи. В Японии отлично известна моя фамилия. Кроме этого моего корабля, на который вы напали, у меня имеется еще десять таких же больших кораблей. Кроме того, у меня имеются собственные рыбные промыслы. Наконец, у меня имеются собственные дома и замок. На меня работают сотни людей, потому что я, Такатай Кахи, очень богат.

— Хорошо! — воскликнул капитан, с интересом рассматривая дородного купчину. — Мне и был нужен именно такой господин…

Очевидно, из уважения к собственной особе купец стал говорить о себе в третьем лице:

— Такатай Кахи желал бы знать, какой ценой он может откупиться?

Рикорд смотрел на японца с улыбкой.

— Поскольку жизнь и благополучие уважаемого Такатай Кахи бесценны, с моей стороны было бы неприлично называть какую-либо цену.

Купец поклонился; он принял эти слова всерьез; окружавшие его японцы удивленно зашептались и несколько отступили от своего предводителя, точно стремясь подчеркнуть уважение к нему. А Такатай Кахи очень понравился комплимент капитана и, наверное, особенно в той части, которая объясняла, что выкуп не потребуется.

— В таком случае, — произнес он громко и даже привставая от гордости на цыпочки, — Такатай Кахи надеется узнать, чем объяснить это печальное недоразумение? Доблестный русский офицер принял меня, наверное, за кого-то другого? Смею заверить доблестного русского офицера, что я, Такатай Кахи, чья фамилия известна по всей Японии, не злопамятен. Я соглашусь простить эту ошибку.

— Вишь ты, как пыжится! — весело воскликнул кто-то из матросов. — Умора!..

Капитан строго повел в сторону весельчака глазами и продолжал прежним почтительным тоном:

— Недоразумение вызвано, уважаемый Кахи, поведением японских военных на Кунасири. Мало того, что они ворвались на русскую землю и построили на этом острове крепость, — они обманным путем завлекли и захватили в плен капитана этого корабля и с ним шестерых русских моряков. Несколько дней назад начальник гарнизона сообщил мне через посыльного, что эти семеро русских моряков убиты. Однако подтвердить сообщение в письменной форме он отказался.

Японец вздрогнул и побледнел; круглое лицо его перекосилось:

— Убиты?.. Но этого не может быть! Совсем недавно, да, десять дней назад, Такатай Кахи видел пленных русских моряков в городе Мацмае. Я даже помню фамилию капитана… Он очень любезен и оказывал мне почтение по японским обычаям. Вот, я вспомнил фамилию: капитан Мур!..

Рикорд удивленно переглянулся с офицерами: что же с Головниным? Если Мур числится капитаном, значит, Головнин погиб?..

— Быть может, вы не точно назвали фамилию, уважаемый? Фамилия капитана — Головнин.

— Нет, нет, — уверенно повторил японец. — Фамилия капитана Мур… Он среднего роста, плечистый, бороду бреет, но оставляет длинные виски, на вид суров, но глаза добрые.

— Да это и есть Василий Михайлович! — восторженно закричал Рикорд, глядя в просиявшие лица матросов.

— Именно, — подтвердил купец. — Его так и называли: Василий Михайлович… Вы можете верить Такатай Кахи, у него десять таких же кораблей и собственные рыбные промыслы.

— Да погоди ты со своими промыслами! — отмахнулся от него капитан. — Где они содержатся? В Мацмае? Значит, живы? Ура!

Дружное матросское «ура» пронеслось над «Дианой» и повторилось на «Зотике», словно эхо. На какую-то минуту Рикорд позабыл и про японского купца, и про его спутников. А купец испугался шумной радости моряков, не поняв, что происходит, утратив осанку и важность, юркнул в толпу пленных.

Два дюжих матроса с трудом отыскали его в тесной толпе, вывели и снова поставили перед капитаном.

— Вам не грозит опасность, уважаемый Кахи, — сказал капитан, с усмешкой оглядывая взъерошенного, помятого купца. — Вы сообщили нам радостную весть.

Купец моментально преобразился; оказывается, он очень быстро учитывал изменения обстановки. Оправляя свой измятый халат и снова принимая солидную мину, он молвил с важностью:!

— О, Такатай Кахи неведом страх! Это, знаете, от радости, наши меня… ну, обнимали… Я думаю, что теперь, после того как вы узнали о своих друзьях, вы не погубите мой корабль? На нем так много сушеной рыбы… Если вам нужны заложники — возьмите половину моих матросов. Корабль, однако, не должен погибнуть. Вы не допустите этого, капитан?

— Как вижу, матросы для вас понятие второстепенное? — поинтересовался Рикорд. — Судно значительно дороже, верно?

Японец глубоко вздохнул и молвил смиренно:

— Человек — только дитя судьбы. Сегодня он жив, а завтра его нет. Но корабль может служить и завтра.

— О, да вы еще и философ? — мягко, насмешливо удивился Рикорд. — Нужно сказать, ваша философия коммерции не отличается особым человеколюбием. Можете успокоиться: я не покушаюсь на ваш корабль. Он может следовать в Японию или куда вам угодно. Все ваши люди будут освобождены. А вы, господин Такатай Кахи, отправитесь в небольшое путешествие на Камчатку. Вы будете жить в Петропавловске до того самого дня, пока ваши соотечественники не освободят наших соотечественников. Кстати, можете написать письмо своим родственникам или губернатору Мацмая, чтобы они побеспокоились о вашем освобождении.

Купец отшатнулся и, наверное, сел бы на палубу, если бы другие японцы не поддержали его сзади.

— Я, Такатай Кахи, отдаю вам тридцать… Хотите — сорок… Хотите — пятьдесят человек!.. Зачем же я вам и старый, и нетрудоспособный?

Рикорд обернулся к своим офицерам:

— Сначала я думал взять в плен шестьдесят или семьдесят японцев. Теперь я вижу: достаточно и этого одного. Судьбе всех других начальство их не придало бы никакого значения. Как видите, он раздает своих подчиненных, будто это мешки с рисом или сушеная рыба.