Жорж, знай, что твоя родная мать тоже большевичка, она помогала в подпольной работе! Любимый брат, помни, что твоя единственная сестра Анка тебя никогда не забывала, и не забудет до конца своей жизни. Ты, мой неоценимый брат, бейся до победного конца! Если живы твои, а также и мои друзья Алеша Макаренко, Гриша Белов, Петя Алешин, Шура Скирдов, передай им мой горячий привет! Желаю им счастья в жизни! Я уважала их, как братьев, особенно Алексея и Петю.

Эх, как тяжело вспоминать былую хорошую и дружную нашу жизнь. Сейчас предо мной прошлое встало, ваши лица, ваши слова и улыбки. Я вспоминаю вас, брат и друзья, а слезы льются по щекам и капают на бумагу.

Мне хотелось бы услышать от вас последнее прощальное слово. Я смотрю на ваши фото, и кажется, что с вами разговариваю, но только вы не отвечаете.

Жорж! Много пережила твоя сестра в 19 лет, на голове появился седой волос.

Прошу того, кому в руки попадет дневник, передать его моему брату Жоре, если он вернется. А если нет, то прошу сберечь для другого брата — Бориса, которым пока мал, ему сейчас 5 лет.

Боря! Иди по стопам своего брата Жоржа и сестры Анны. Они сражались до последней капли крови, только брат был на фронте, а сестра в подполье. Будь стойким! Борись за дело партии, вступай на смену нам!

Оставляю при этом свой комсомольский билет, с которым никогда не расставалась, а с собой беру пятиконечную красную звездочку.

Ваша единственная сестра Анка Стрельцова.

1.

2.

3.

По Нижней улице, прорезая колесами девственно-чистый снег до самой почвы, от чего оставались черные, похожие на рельсы полосы, двигалась подвода с тремя полицаями и закутанной в платки женщиной. Бабка Агафья, соседка Лущик, доила корову, когда услышала погромыхивание телеги. Оставив у хлева подойник с дымящимся молоком, Агафья подошла к плетню: кого это несет спозаранку? Полицаи на телеге были незнакомые, а лицо женщины Агафья никак не могла рассмотреть.

Закутанная в платки женщина подняла руку и указала на хату Лущик:

— Здесь.

— Тпру-ру, — остановил полицай лошадь. — Не брешешь? Ну, смотри…

— Здесь, — повторила женщина.

Полицаи соскочили с телеги и торопливо пошли к калитке. Беду почуяла бабка Агафья. Попятилась от плетня, шмыгнула в хлев и в щелочку стала наблюдать, что будет дальше. Женщина на телеге посмотрела в одну, потом в другую сторону. Улица была пустынной. Тогда женщина скинула варежки и подняла руки, чтобы поправить платки. Тут-то Агафья её и узнала: Ирина Веретенина — местная, знакомая баба, которая три года назад, выйдя замуж, переехала с Нижней улицы в село Ольговку.

— Иринка! Эй, Иринка! — закричала бабка Агафья, выходя из хлева. — Чегой-то приехала с полицаями? То ваши ольговские или как? Зачем их к Лущикам послала? Сватать никак?

Оклик, как кнутом, ударил женщину. Она закрыла лицо рукой и отвернулась. Другой рукой быстро надвинула платок так, что лишь щелочка осталась для глаз.

— Кубыть не узнаешь меня? — растерянно топталась у плетня бабка Агафья. — Аль загордилась, что отворачиваешься… Чуешь, Иринка?

Отчаянный крик из соседней хаты заставил бабку Агафью трусцой броситься к дому.

Подойник с молоком остался на снегу. Пятнистая кошка, сидевшая на завалинке, спрыгнула, не спеша подошла и, убедившись, что ей ничего не грозит, поднялась на задние лапы и розовым язычком начала осторожно лакать молоко.

…Двери в хату не были заперты, поэтому полицаи вошли без стука. Мать Нюси возилась у печи. Не выпуская из рук ухвата, она обернулась к вошедшим.

— Здесь живет Нюся Лущик?

— Ага, ага! — закивала мать, суетливо поставила в угол ухват и вытерла фартуком руки. — О, господи! Никак повестку принесли? — с тревогой спросила она, видя в руках одного из полицаев бумажку.

— Нам лично повидать ее охота, — ухмыльнулся тот.

— Спит еще, — с возрастающим беспокойством проговорила мать. — Раненько вы…

Полицаи потопали прямо в горницу.

В это время Нюся, которую разбудил громкий говор на кухне, откинув одеяло, босыми ногами нащупывала под кроватью туфли. Появившиеся в дверях полицаи заставили её торопливо юркнуть в постель.

— Вот она, красавица писаная, сова ночная, горбоносая, — сказал один полицай, подходя к кровати. — Вставай, пойдем, лахудра, с нами. Разговор до тебя есть.

Вид полицаев и их слова не оставляли сомнений в цели их прихода. И все-таки Нюся надеялась, что произошла какая-то ошибка. Она помнила рассказ Никифора, как ему однажды удалось запугать полицаев, и решила поступить так же.

— Вы не имеете права! — закричала она тонким срывающимся голосом, — Я буду жаловаться в комендатуру! У меня двоюродный брат в комендатуре работает, — отчаянно лгала Нюся.

Полицаи, не обращая внимания на крики девушки, начали обыск.

— Кто кому покажет — видно будет, — сказал один из них с ухмылкой. — Вставай, девка, пока я тебя прикладом не огрел. Говори, где листовки прячешь? Говори, а то!..

Закрывшись по горло одеялом, девушка села на кровати. Во рту у нее пересохло, она поняла: случилось непоправимое.

Из ящиков комода летело на пол чистое белье.

— Мне одеться надо. Выйдите, пожалуйста, на минутку, — прошептала Нюся осевшим голосом и умоляюще взглянула на полицая, стоявшего с винтовкой у её кровати. Тот сверкнул белками глаз:

— Ничего-о! Оденешься и при нас, если не хочешь, чтоб голяша вывели на мороз. Стесняется еще!.. Баб голых мы не видали?.. Или у тебя не как у всех баб, а что-то особеннее?

Его товарищи, рывшиеся в комоде, хохотнули. Подбодренный, он шагнул к Нюсе и рванул к себе одеяло.

Тут-то Нюся и закричала тем страшным криком, что заставил бабку Агафью, забыв о подойнике, стремглав кинуться к себе в хату.

Онемевшую от стыда и страха, кое-как одетую девушку полицаи под причитания матери посадили на телегу и связали полотенцем руки.