Таким образом сапоги снова оказались у прежнего владельца, а Сахвонен — в теплушке, временно служившей гауптвахтой.

Сидя в вагоне, он размышлял о случившемся и чувствовал, что с ним обошлись явно несправедливо. Его сердце сгорало от ненависти к классовому врагу — к старому Роди. И он ничем не мог себя утешить.

Потом Сакари вспомнил, что в революциях людям приходится жертвовать личными интересами ради общего дела, и от этой мысли ему стало легче. А когда чувство горечи от понесенного поражения окончательно рассеялось и густевший в теплушке сумрак стал клонить ко сну, Сакари сунул свои видавшие виды сапоги под свою немало испытавшую голову и заснул.

Ночью на подступах к станции вспыхнул бой. Пули во многих местах продырявили стенки вагона, но Сахвонен спал богатырским сном. Немало хороших парней уже сложили свою голову, еще больше выбыло из строя раненными. Когда погиб командир второй роты, в штабе батальона вспомнили о Сахвонене, приказали выпустить его из вагона и поручили командование этой ротой.

Сахвонен вышел из своего заточения, когда уже брезжил рассвет, но бой еще продолжался: пули то и дело посвистывали над головой.

Ему приказали принять командование второй ротой и напомнили, что о сапогах будет особый разговор, если, конечно, он останется цел и невредим.

Утром после боя Сахвонен, весь обмотанный бинтами, явился в штаб. Начальник штаба сказал ему следующие, полные большого смысла слова:

— За нарушение воинской и революционной дисциплины, выразившееся в форме грабежа сапог, вы, товарищ Сахвонен, понижены в комвзводы и до вступления на новый пост отбудете десять суток ареста. Вы согласны с приговором?

Сахвонен спокойно выслушал приговор и, примирясь со своей судьбой, сказал:

— Пусть будет так, раз уж эти коричневые сапоги старика Роди встретились на моем жизненном пути, а я в своих развалившихся опорках не смог пройти мимо них. Но я убежден, что революция, хоть она и ходит в рваных сапогах, все равно победит и разобьет всех классовых врагов, которые пока еще щеголяют в лаковых туфлях и в сапогах с высокими голенищами.

1928 г.

Родился в приходе Полиярви (Восточная Финляндия) в крестьянской семье. Участник финской революции 1918 г. После поражения ее приехал в СССР, в 1920 г. окончил военную школу в Петрограде. С 1921 г. жил в Карелии, участвовал в организации рабоче-крестьянской школы в с. Ухта, работал в системе просвещения. С 1921 г. печатал стихи и рассказы в финских газетах.

— Показались бы, что ли, сволочи… — забеспокоился светлоглазый парень, всматриваясь в склон горы, поросший мелким ельником.

— Покажутся еще, чего спешить, — утешил его высокий плечистый мужчина. — Через границу они еще не успели перемахнуть и просто невероятно, чтобы стали возвращаться другим путем.

— А если их много? Что будем делать?

— То же самое, что и с немногими!

— Ведь они тебя, наверное, выслеживают! Иначе не стали бы возле твоего дома кружить.

— Это дела не меняет, — возразил высокий. — Они хотели нас врасплох застать, а, я ручаюсь, врасплох попадутся сами. Еще раз почувствуют, что худо совать нос в эти земли, когда Юрье дома!

Светлоглазый посмотрел на него с восхищением: он знал, что каждое слово Юрье — правда. Подтверждением тому были бесчисленные стычки с врагами. Юрье знал, как свои пять пальцев, всю обширную бездорожную тайгу, и это стало важным условием его побед над лахтарями-интервентами[2]. Когда же перевес в силах оказывался на стороне лахтарей, Юрье уходил в таежную глухомань, и враги не осмеливались преследовать его, боясь остаться там навечно.

Тайга была родным домом Юрье. На высоких лесных холмах, на многоводных озерах и пенистых падунах прошло его детство. Там закалилось его тело, и сам он стал твердым, стойким и выносливым человеком, внушавшим страх даже самым отъявленным лахтарям. Но сверх того в нем было нечто еще более опасное для лахтарей — его непримиримая классовая ненависть. Лахтари познали эту ненависть в те бурные годы. Они пытались переманить Юрье на свою сторону, посылали ему длинные письма, в которых во имя национальных интересов карельского народа предлагали помириться с ними и порвать дружбу с русскими. Когда это не помогло, лахтари стали угрожать. Они надеялись, что под страхом смерти Юрье перестанет действовать против них. Когда же угрозы не помогли, они перешли к делу. Чтобы наказать пуникки[3], с той стороны приходили вооруженные до зубов группы в три-четыре человека. Но бандиты всегда уходили ни с чем. Напоровшись на умелую засаду Юрье, они теряли одного-двух своих вояк либо возвращались восвояси с лишними дырками на теле.

Прошло немного времени, и лахтари стали всерьез побаиваться этого таежного человека. Они неистовствовали в своей злобе. В походы через границу назначали самых рьяных, самых сильных и жестоких, но результат всегда был один и тот же. Наконец даже отъявленные бандиты, братья Репо-Тимо, стали с большой опаской переходить границу. Они представляли себе Юрье этаким страшенным таежным волком, горящие глаза которого могут внезапно сверкнуть из любого оврага и всегда там, где его меньше всего ожидают. Иногда им, собравшим большие силы, как будто бы удавалось окружить его, но он с чисто волчьей смелостью всегда прорывал кольцо в слабом месте и сам нападал на них с той стороны, откуда они не ожидали.

Так случилось, например, во время последнего вторжения бандитов, когда лахтари напали на деревню несколькими отрядами в сотню лыжников каждый. Они были совершенно уверены в успехе, однако Юрье не поймали, он ушел и унес все бумаги красных! И в тот самый момент, когда лахтари остро переживали провал операции, он ударил по ним с еще большей яростью, и они понесли большие потери.

Думая обо всем этом, молодой напарник Юрье чувствовал себя в полной безопасности, хотя ему и его боевому товарищу, вооруженным одними винтовками, предстояло встретиться с четырьмя-пятью злобными лахтарями, имевшими при себе пистолеты-маузеры нового образца. Исходившая от Юрье отвага, хитрость и сила освобождали юношу от страха. К тому же он знал, что Юрье в случае опасности будет защищать не только себя, но и товарища.

С восхищением разглядывал он тяжелые руки и великаньи плечи Юрье, его красноватую шею, поддерживающую полную дерзких планов голову. Внешне Юрье более походил на медведя, но его быстрота, хитрость и непримиримость заставляли лахтарей вспоминать таежного волка.

— Опять, что ли, они письмо с угрозами тебе принесли? — тихо спросил парень, взглянув в глаза Юрье.

— Пускай приносят, узнаем по ним, кто участвует в игре, — спокойно ответил Юрье. — Порядочная пачка уже накопилась, и многие оставили свои следы на них.

Он слегка шевельнулся, и глаза его сверкнули. Из-за ельника донеслись тихие голоса.

— Идут, — тихо шепнул он, и его товарищ почувствовал в этом голосе торжествующие нотки. — Только не показывайся им, — предостерег он парня, сжимая в руках винтовку.

Они стали напряженно всматриваться в ту сторону, откуда слышались звуки. Вскоре уловили тихий разговор, а через некоторое время увидели внизу, метрах в ста, прямо под склоном горы, четырех о чем-то горячо споривших лыжников. Юрье прицелился, его товарищ сделал то же самое. Когда они выстрелили, упал лишь один из лахтарей, другая пуля ударилась о еловый сук и отклонилась от цели. В то же мгновение трое лыжников бросились в чащу, Юрье с товарищем — за ними. Выбежав на лыжню врагов, они заметили, что один из них отделился от остальных и скрылся на противоположном склоне холма, а двое мчались, как перепуганные овцы, по низине.

Юрье и его товарищ устремились в погоню за убегавшими. Юрье поехал по низине, его напарник — вслед за отделившимся лахтарем. Началась бешеная гонка.