Трофимов прикидывал: как будет есть здесь, спать, как сойдется с ней характером. Выходило вроде все по-человечески.

«И, видно, строга, особенно не напьешься», — почему-то решил Трофимов.

— Я так: дома пей, а на улицах, под ларьками — хуже нет, — словно откликнулась она.

«Ничего, — про себя согласился Трофимов, — правильно, хватит».

Пил он сдержанно, не пьянел; не то чтобы хотел показать товар лицом, а просто стеснялся. И он, и Мария Степановна говорили мало. А Козлов, в восторге от графинчиков, болтал за троих.

Он рассказывал истории, по большей части связанные с выпивкой: мужик он был не великого ума. Потом замолчал, оглядел их, игриво бросил:

— Ну, что?

— Ничего, — ответили Мария Степановна и Трофимов и дружелюбно поглядели друг на друга.

— Ну и ладно, — заключил Козлов, — а я пойду.

И убежал виниться перед женой.

Мария Степановна хотела убирать со стола, но Трофимов сказал, что незачем. Она села. Наступило молчание. Трофимов понимал, что ему уходить не надо, и все-таки было неловко вот так деловито, по-хозяйски оставаться.

— Так я и живу, — вздохнула Мария Степановна и обвела глазами комнату.

— Хорошо живешь, — Трофимов тоже оглядел ее.

— Ну, давайте телевизор смотреть.

Они сели на диван против телевизора. Неподвижно смотрели. У Трофимова сладко заныло сердце, он осторожно сжал ей локоть. Помедлив, она повернулась к нему, и в голубом свете от экрана он увидел ее размягченную жалкую улыбку.

Прошло два дня. Трофимов еще не перенес к Марии Степановне своих вещей, но об этом у них уже было решено. В субботу он пошел к ней сразу после работы.

— Знаешь, Петя, я хочу сегодня к мужу на могилу съездить, — робко сообщила ему Мария Степановна, — поедем, а?

— Поехали, — благодушно согласился Трофимов.

Они выбрались к центральным улицам и нашли такси.

«Попрощаться с ним хочет, — держа на коленях хозяйственную сумку, соображал Трофимов. — Ну что ж, пускай».

Кладбище было за городом. У шоссе, вдоль заборов, топорщилась сухая, забытая трава позднего лета, на асфальте уже валялись коричневые сухие листья. Такси отпустили у ворот.

Мария Степановна шла, мирно посматривая на могилы, а у Трофимова сразу испортилось настроение Заботливо выкрашенные оградки из железных прутьев напомнили ему клетки зверинца: такие же прутья и такие же таблички.

У могилы мужа Марии Степановны оградки не было. Она не без смущения показала ее Трофимову.

— Здесь.

Он мрачно посмотрел на железный крест, на не известные ему кусты с колючими ветками, которые во множестве росли вокруг, и опустился на землю. Он прилег, опершись на локоть, спиной к могиле.

«Вообще-то так лежать нехорошо», — думал Трофимов, но повернуться или встать не хотелось.

Мария Степановна прибрала могилу и села рядом с ним. Садиться ей, располневшей, было нелегко, и Трофимов даже потеплел, видя, как долго и неловко она это делает. Она сидела, вытянув ноги, с застывшей задумчивой улыбкой.

Потом Мария Степановна оживилась, стала говорить о муже. Трофимов слушал без особого внимания и без всяких чувств. Он заговорил о северных лесах, об их богатой охоте. Мария Степановна кивала, но слушала тоже плохо. И, наконец, оба замолчали и сидели, думая каждый о своем.

День тускнел. Море — оно лежало внизу — затягивалось паром. От легкого ветра листва над головой слегка трепетала.

Трофимов ушел напиться, а когда вернулся, то увидел, что Мария Степановна лежит на могиле и плачет беззвучно, но горько и безнадежно. Его охватило бешенство. Он сгреб ее за плечи и рванул вверх. Поставил на колени, а там она уже встала сама.

— Ты чего?! — закричал Трофимов, — чего?! Не вернешь его все равно! Давай пошли домой!

Мария Степановна вытерла слезы, собрала сумку. У автобусной остановки долго ждали, не разговаривая.

«Ревную я, что ли?» — думал Трофимов. Сейчас он уже успокоился, и ему стало неловко.

Вечер прошел вяло, молчали, смотрели телевизор.

Ночью он проснулся, потому что почувствовал: Мария Степановна не спит. Чуть серело, сонно стучал будильник. Отчего-то сильно болела голова.

Включил настольную лампу, взял папиросу. То, что лицо у Марии Степановны было светлое, задумчивое, насторожило его.

— Что. Маша, не спишь?

— Думаю, Петя.

— Вот тебе на, думает по ночам. И что же ты думаешь? — неестественно шутливо, кашлянув, спросил он.

Мария Степановна опустила ноги с кровати и села, поставив локти на колени.

— Не дело мы с тобой затеяли.

— А-а… — протянул Трофимов таким тоном, будто он давно ждал этих слов, но надеялся, что они не будут сказаны, и уже по инерции, без всякой надежды, спросил: — Это почему? — И сел рядом.

Они сидели, не глядя друг на друга: она — в длинной белой рубашке, он — в линялых трусах и майке.

— Стареем мы с тобой. Пожили. У каждого свое. Поздно начинать. И не знаем и не понимаем друг друга. В пятьдесят лет трудно стать близкими-то. Так что не надо, Петя. Ты не обижайся.

— Смотри, — криво усмехнулся Трофимов и стал надевать брюки.

— Ночь еще, куда пойдешь? — тихо сказала она.

— Да нет, пойду, — с ожесточением ответил Трофимов. — Ну, не поминай лихом.

— До свидания, Петя.

Он пошел вверх по улице, туда, где росли кусты. Петлял под ногами ручей, в горы втиснулись дома. Пахло мокрым лесом.

Трофимов дошел до черной трубы, выведенной из скалы. Оттуда била холодная вода. Он напился и, подставив под струю голову, жадно впитывал тяжелой головой свежесть. С острой жалостью, едва не всхлипывая, думал о себе.

Дома, совсем разбитый, он лег у кустов на мокрую траву.

«Что же теперь?»

Ему было обидно. Не на Марию Степановну и ни на кого другого. А может быть, и на Марию Степановну, потому что она была права, и он понимал это, и понимал, что в какой-то мере хотел обмануть ее и совсем уж — себя.

Он с тоской подумал, что дело идет к концу, вернее, к тому, когда, отработав свое, ему только и останется ждать конца.

Все то, что тревожило его до знакомства с Марией Степановной, вернулось снова, только теперь это было уже не просто удивление, а страх перед тем, что же будет дальше, и как будет жить он, Трофимов.

Появилось солнце. Трофимов немного согрелся и пошел вниз, в город.

Ближе к центральным улицам он вспомнил о своих брюках и растер рукой места, выпачканные землей. Было воскресенье. Повсюду толклось много людей. Среди их приятных забот и торопливого суматошного отдыха он чувствовал себя нелепым и ненужным, хотелось себя куда-нибудь деть, что-то делать…

Ему всегда не хватало людей. Они вообще как-то кособоко проходили через его жизнь, не задерживаясь в ней надолго, и за это приходилось расплачиваться сейчас одиночеством на переполненных народом улицах.

И его жене… А ей за что?

Трофимов вдруг подумал, что не знал, какая она, его жена? Молчалива… Послушна…

«Нет, надо ехать к ней, — решил он, устало садясь на скамейку. — Надо, зачем обижать?»

Трофимов сидел долго, а люди все шли и шли куда-то по серому асфальту.

Родился в 1920 году в д. Хайколя Калевальского района Карельской АССР, в семье крестьянина. Работал учителем, начальником ОРСа, юристом-экономистом, журналистом. Сейчас — сотрудник редакции журнала «Пуналиплу». Во время Великой Отечественной войны О. М. Степанов командовал разведвзводом и ротой. Награжден орденом Красной Звезды и медалями.

Печататься начал в 1951 году. Первая повесть «Вспуганный журавль» была опубликована в журнале «Пуналиппу» в 1956 году. Затем вышли книги на финском языке: повесть «На широких просторах» (1961 г.), сборник рассказов «Борозда за бороздой» (1963 г.), повесть «Поединок в таежной деревне» (1967 г.), роман «Родичи» (1969 г.).

Член Союза писателей СССР с 1970 года.