Прошло несколько мгновений, все замерли, голоса смолкли. Игроки начали гонять таб. Хасан поднял свой таб и, согласно правилам игры, обменялся табом с Ибрахимом, произнеся обычные при этой игре слова: «Помни Али! Помяну! А дьявола — прокляну! Наш дед — ваш дед, да помилует его аллах. О милосерднейший из милосердных, о аллах!» Затем раздался стук табов, брошенных на землю, и игра началась. Первым метнул Хасан. Помощники завопили: «Выигрыш! Давай! Ах! Еще… Таб, выигрыш! О аллах!» Однако второй бросок оказался менее удачным, и Хасан с сожалением отдал таб Ибрахиму. Сидевшие вокруг молча, неотрывно смотрели на игру. Не прошло и минуты, как один игрок взял шесть зеленых, другой — столько же белых фишек. Потом оба мальчика-помощника начали готовить следующий кон, крича: «Круг, раз, два! Раз, два, три — убери‑ка это! Так! Так и надо! Кончай! Ах! Чистая работа!» При каждом броске на лицах зрителей появлялась легкая, постепенно угасавшая улыбка. Дрожь азарта била их как озноб. А потом все вновь застывали в оцепенении и безразличии.
Наконец игра закончилась. Облака закрыли солнце, и мир стал сумрачным, угрюмым. Вдруг где‑то вдалеке раздался протяжный гудок. Люди постепенно привыкали к этому тревожному звуку, как привыкают они к печальному пересвисту птиц, похожему на звон натянутых струн, к журчанию водяных струй или кваканью лягушек в летнюю ночь, которое одно только и оживляет ночной мрак, когда стихает на поле стук лопат. Некоторые феллахи повернулись в ту сторону, откуда был слышен гудок, другие лишь потянулись, зевая и охая во сне. Приближался дневной поезд, который должен был пройти совсем рядом с полем. Вот он пронесся мимо, сотрясая землю, выбрасывая в воздух облака дыма, поднимавшиеся над его трубой прямо вверх, а потом отклоняемые ветром в сторону, так что они долго плыли, постепенно опадая и редея, пока совсем не исчезли. Время полуденного отдыха закончилось. Феллахи вновь терпеливо взялись за работу и освободились лишь тогда, когда диск солнца, клонясь к закату, побагровел, извещая людей о том, что скоро он распрощается с землей до утра. Пришло время возвращаться в свои дома. Вот он — отдых, награда аллаха за труды!
Ибрахим и Хасан вновь встретились, чтобы идти вместе домой. Они шли в толпе крестьян, беседуя друг с другом. Из рядов девушек то и дело раздавались взрывы смеха. Он звенел в воздухе, отдавался эхом вдали, словно где‑то медный диск касался земли или задевал за ветви деревьев. Оба приятеля не принимали участия в общем веселье. Напротив, они переговаривались почти шепотом, и их смуглые лица были чрезвычайно серьезны: было ясно, что говорили они о чем‑то значительном. Я позволю себе, испросив на то разрешение читателя, передать их слова. Потому что, уже сделав первый шаг по дороге домой, друзья поняли, что сегодня разговор пойдет не о совсем обычных вещах.
— А что, друг, — после первых, ничего не значащих фраз произнес Ибрахим, — ты, говорят, хочешь жениться?
— Откуда ты взял? Или у тебя на примете есть для меня девушка?
— Да вот они все перед тобой, далеко ходить не надо. А, может, тебе они не нравятся и ты хочешь, как дурачок Абу Али, взять такую, которая будет пилить тебя денно и нощно?
И действительно, рядом с ними шли девушки из простых, работящих крестьянских семей. Вместе с ними возвращались домой с собственных полей другие девушки, дочери зажиточных феллахов. Сколько среди них было прекрасных невест! Мнение, что все девушки из богатых семей имеют вздорный нрав, вспыльчивы и обидчивы, не верно. Проходившие девушки принадлежали к таким семьям, откуда вышли лучшие жены — скромные, ласковые, преданные. Хасан не собирался брать невесту богаче себя. Он хотел выбрать девушку из порядочной семьи, с крепкими устоями, где знают цену деньгам и умеют их расходовать. Такие девушки — не чета батрачкам, которые понятия не имеют, чего стоит собственная земля, они не знают, как сладок на ней труд. Ведь они — хозяева на час и стремятся только поскорей получить поденную плату, не заботясь о плодах своего труда.
— Завтра, бог даст, дело решится! — после короткого молчания произнес Хасан.
Слова друга разбередили душу Хасана, он понял, что сделать выбор теперь просто необходимо. Найти среди многих одну, самую достойную, — это он может, ему хорошо известно, где надо искать. И все‑таки он был взволнован. Как говорится: «Ищешь невесту — душа не на месте». Ведь никогда прежде ему не приходилось выбирать девушку — подругу жизни, будущую мать его детей; к тому же она еще должна оправдать надежды его родителей. Среди работниц, шедших домой со своих полей, было много равных ему по положению и достатку. Среди других же, батрачек, он видел сильных и выносливых, красивых и скромных. Но всех их превосходила Зейнаб.
В надвигающейся тьме смутно белели крестьянские одежды. Дойдя до дороги, ведущей к мечети, Хасан и Ибрахим свернули туда. Остальные феллахи разбрелись по домам, обменявшись на ходу прощальными приветствиями. Девушки в своих черных платках, будто в трауре по быстротекущей молодости, которую они губят на полевых работах, улыбнулись друг другу и заспешили каждая к своим родным. Они быстро скрылись из виду, похожие в черных одеяниях на призраки, колышущиеся в бездне родившейся ночи.
Ибрахим и Хасан быстро помолились и разошлись по домам. Еще не дойдя до своего дома, Хасан увидел отца и его друга Саламу, сидящих на завалинке возле дома Саламы. Хасан поздоровался и замедлил шаги. Оба старика, выйдя из мечети, присели поболтать о деревенских событиях. В четверг, например, Хаджи Али купил на базаре быка, отдал за него двадцать два фунта. Дороговато, хотя, конечно, бык упитанный и будет хорош в работе. А девушка из уездного города, на которой женился Ивад Машаал, слишком уж неповоротлива, как вообще все горожанки.
Мимо стариков, направляясь домой, вереницей прошли девушки.
— Вот они, наши сельские невесты! — оживился Салама. — А верно, Халил, что ты собираешься женить Хасана?
— Клянусь аллахом, — тихо ответил Халил, — я действительно хочу сделать это, только вот не знаю, на ком его женить. Я, видишь, не люблю бойких девиц, которые уже с утра начинают военные действия, а к вечеру превращают дом в настоящее побоище. Уж больно они задиристы. Вот в чем загвоздка, брат мой Салама!
— Бог мой, о чем разговор! — ответил его друг, тоже тихо и доверительно. — Ты напрасно тревожишься! Невест‑то множество, выбор велик. Скажу об одной из тех, что прошли. Только об одной. Что ты думаешь насчет Зейнаб, а? Уж о ней‑то ничего плохого сказать нельзя.
Однако Халил опасался, что жена его согласится женить сына только на девушке из зажиточной семьи. А дом, в котором нет согласия между свекровью и невесткой, — постоянный источник смуты. А уж как он, Халил, был бы рад такой невестке, как Зейнаб! Больше того — он и себя бы считал счастливым человеком. Не успел он сообщить Саламе о своих опасениях, как тот произнес:
— Ну что ж, братец, если ты колеблешься, так жени Хасана на дочери Али Абу Омара, жизнь твоя превратится тогда в бесконечную свару! Э, да разве феллах вроде тебя бывает когда‑нибудь чем‑либо доволен?
Об этом разговоре Халил рассказал жене. Она тоже не видела в Зейнаб ничего дурного, но все‑таки не желала останавливаться на девушке из бедной семьи, которая всю свою жизнь работала поденщицей! Нет, выбор мужа был ей не по душе! Халил заметил это по ее лицу и подумал про себя: «Прав Салама, феллах вечно недоволен». Он пожелал узнать, что именно не нравится ей в Зейнаб и каков ее выбор. Но жена предпочла оставить свое мнение при себе. Когда пришел Хасан, мать сообщила ему о разговоре с отцом. Однако сын тоже не вымолвил ни слова.
И хотя ни мать, ни отец Хасана твердо не сказали ни да ни нет, хотя мать и не одобрила выбора мужа, соседи сочли, будто дело это решенное, что родители и сын пришли к единому мнению — сватать за Хасана Зейнаб. В таком виде слухи дошли до Зейнаб и ввергли ее в отчаяние.
В эти тяжелые для Зейнаб дни семья Хасана продолжала жить по раз заведенной привычке. О женитьбе Хасана заводили речь лишь изредка, ибо в семье создалось впечатление, что все это уже в какой‑то мере решено. Мать еще перебирала в памяти всех девушек из приличных семей, но не находила среди них ни одной, которая была бы лучше Зейнаб. Больше того — она не могла припомнить никого, кто мог бы даже сравниться с нею. А сын, задавленный работой, редко вспоминал о предстоящей женитьбе. Да и что толку думать — все равно все решат за него. Иногда, правда, он вдруг загорался, но быстро остывал и забывал о женитьбе.
